Британское консульство в Чунцине утопало в цветах. Желтый жасмин скрывал стены, жимолость наползала на ступеньки главного входа, из терракотовых горшков тянулись белые анемоны с черными, как сажа, пятнышками в центре, разросшиеся пурпурные анютины глазки боролись за жизненное пространство с золотистой фабарией. Сквозь заросли старых розовых кустов можно было разглядеть сверкающую излучину реки Янцзы, которая несла свои воды вниз, к скалистым ущельям Ичана.
Джанетта Холлис вздохнула и отбросила с лица блестящую темную прядь. Сад, в котором она сидела, был необычайно красив. Свет здесь обладал какой-то жемчужной полупрозрачностью, типичной только для Китая, воздух насыщен ароматами, и единственным звуком, доносившимся сюда, был тихий звон колоколов пагоды. И все же Джанетте было скучно. Неописуемо, невообразимо скучно.
Она прожила в Китае почти год, и если не считать недельной поездки на пароходе по Янцзы от Шанхая до Ичана да еще увлекательного, опасного пятинедельного путешествия на джонке через ущелья, отделявшие Ичан от Чунцина, то можно сказать, она не видела страны. Совсем ничего здесь не видела.
Джанетта снова вздохнула, на этот раз с нарастающим раздражением. Чрезмерная опека со стороны тетушки по отношению к ней и к Серене казалась просто оскорбительной. Ведь уже прошло пять лет после тех страшных событий, когда мятежники поклялись уничтожить каждого иностранца, находящегося на земле Китая. Тетя и дядя Джанетты в то время жили в Пекине, им и еще сотне с лишним других европейцев, проживавших в дипломатическом квартале, пришлось пережить ужасную двадцатипятидневную осаду. Ценой множества жизней европейцам удавалось отражать натиск мятежников, пока наконец в город не вошли международные спасательные подразделения и не освободили их.
Забыть эти страшные дни тетушка не могла. И хотя сейчас обстановка вновь была спокойной, не разрешала своей дочери и племяннице выходить за стены консульства, не позволяла гулять по узким оживленным улочкам Чунцина или выезжать в окрестности города.
К огорчению Джанетты, они выбирались только в соседнюю англиканскую миссию, да и то в закрытых паланкинах и под усиленной охраной. Совсем не таким представляла Джанетта Китай, когда мечтала о нем. Мысленно она рисовала себе экзотические картины, поездки верхом к подножиям загадочных гор, очаровательные прогулки по внутренним дворикам древних храмов, волнующие, даже опасные приключения. А вместо этого была вынуждена вести скучную и однообразную жизнь, такую же неинтересную, как и до этого в Саттон-Холле – родовом поместье дяди и тети в Линкольншире. Как и там, сейчас все ее удовольствия зависели от капризов Серены.
Если Серена желала отправиться на пикник или осмотреть местную достопримечательность, то, разумеется, такие поездки устраивались. Если Серена изъявляла желание покататься верхом, тут же находились подходящие лошади и конюхи. А когда Серена проявила интерес к фотографии, ей сразу купили самый современный фотоаппарат. К несчастью для Джанетты, Серена редко выказывала желание заняться чем-нибудь интересным вроде конных прогулок или фотографии. Была легкомысленной, беззаботной, казалось, у нее напрочь отсутствовало воображение. Тетушка Джанетты часто с удовольствием заявляла, что ее дочь и племянница были совершенно не похожи друг на друга, как мел и сыр.
Носком туфельки Джанетта отшвырнула в сторону небольшой белый голыш, из-под него выскочила ящерица и бросилась искать новое пристанище. Да, тетя права. Они с Сереной совершенно несхожи по характеру, однако этого и следовало ожидать. Серена была настоящей англичанкой и выросла в спокойной атмосфере родового поместья в Линкольншире. А она, Джанетта, была наполовину итальянкой и первые двенадцать лет жизни провела в оживленной атмосфере виллы Симионе, расположенной над озером Гарда.
Ее отец, Эдуард Холлис, в 1887 году отправился в большое путешествие по странам Европы для завершения образования, но прервал его во Флоренции, где влюбился не только в знаменитый собор, церковь Санта-Кроче и неспешные воды реки Арно, но и в очаровательную, несравненную Лукрецию Сегатти.
Чувства молодых не понравились обеим семьям. Холлисов страшила мысль, что итальянская кровь может подпортить соки их родословного древа. Точно так же Сегатти ужасала перспектива выдать свою знатного происхождения дочь за менее титулованного англичанина. Поэтому семьи были единогласны только в одном – этому браку не бывать. И тогда Эдуард Холлис проявил в полной мере свой характер. Ночью он прискакал на лошади к вилле Сегатти, убедил Лукрецию спуститься из окна и бежать с ним.
Так и состоялся этот брак, который Холлисы со временем все же с неохотой признали, а Сегатти остались непреклонны. Спустя двенадцать лет ничуть не раскаявшаяся в своем поступке Лукреция умерла от туберкулеза. Ее муж, безутешный в своем горе, чтобы хоть как-то заглушить свои страдания, вскочил на лошадь и понесся сломя голову. Лошадь его сбросила, в результате чего он скончался, не приходя в сознание.
Одиннадцатилетняя Джанетта была вынуждена принять предложение английских родственников и переехать к ним, где и встретилась с двоюродной сестрой, которую никогда до этого не видела.