Голод не тётка, пирожка не поднесёт
Хорош был незваный гость: чрево тугое, губы масляные, голос зычный. Парчовый халат облекал плотную фигуру, на голове — круглая соболья шапка, ноги в сапогах с загнутыми носами, на руках перстни, да всё с яхонтами. Нукеры по сторонам стоят с кривыми саблями, так что, не подступишься.
Гостю, хоть он и незваный, ковры постелили, подложили под седалище пуховые подушки, вытащенные из придАных сундуков. Попробуй не уважь такого, так и головы лишишься.
— Чем угощать будете? — спросил гость.
— Что есть в печи, все на стол подадим, — с поклоном ответил староста.
— Давай поскорей, а то я ждать не люблю.
— Мы со всей готовностью, а вы, будьте добры, скажите, что откушивать изволите?
— Наша невестка всё трескат, — русской пословицей ответил гость. — Мёд и то жрёт.
Никто не засмеялся, люди молча ждали.
Две женщины расстелили на земле скатерть, принесли ковриги хлеба и парное молоко прямо в подойнике.
Степняки пресного молока не едят, ждут, пока скиснет, но этот, видать, не их крови, выдул весь подойник, зажевал караваем.
— Долго мне ещё ждать? Кушать хочу, жратву рубать, наворачивать! Не дадите съестного, за вас примусь.
— Так ведь готовить надо, само не сделается, кухаркам время потребно. Народ говорит, что быстро получается только щи варить да блох давить, но и для щей свой срок нужен, сами не сварятся.
— Надо будет, так сварятся. Когда я обедать желаю, всё скоро готовится. Главное, припасы взять все, какие нужны, и помнить, что стряпаешь не кому попало, а мне для пропитания и ублажения. Поняли? Тогда — марш по кухням!
Бабы убежали, словно им пятки поджаривать начали, а через три минуты уже тащили полный чугун горячих щей с убоиной, а следом и второй.
— Так-то оно лучше!
Ждали, что гость и щи выхлебает прямо из пышущего жаром чугуна, но нет, перелил щи в новенькую лохань, вместо ложки ухватил половник, но хлебать не стал, обвёл взглядом сельчан.
— Что же, никто со мной трапезы разделить не хочет? В одну глотку пихать скучновато. Не уважаете гостя, да?
— Робеем…
— А ты не робей. Кто сегодня пообедать не успел, подходи и садись напротив. Только смотри, есть со мной вровень. Пропустишь хоть одну перемену или съешь меньше, чем я, значит — недостоин. А недостойного я с потрохами сожру и костей не сплюну.
Тут уже народ заробел вдвое против прежнего.
— Ну? — гость стукнул половником о край лохани. — Мне самому сотрапезника выбирать? Так я живо…
Народ попятился. Уж больно обещание незваного гостя было похоже на правду. И только из самых дальних рядов вышагнул драный мужичок-загуменник. Кто он такой, откуда взялся в селе — никто не знал. Просто был мужик сам по себе — и всё тут. Обитал в ничейной заброшенной баньке, не имел ни кола, ни двора, ни голоса в миру. Порой нанимали его на батратчину, да раскаивались, поскольку работник из мужика был никудышный, никакой пользы от него, кроме порчи не видывали. Чем был жив загуменник — неведомо, здоровому мужику даже на паперти не подают.
— Эх, — сказал он, — всё едино погибать, так хоть поем вволю напоследок.
— Вот это люблю! Садись, дурачина, пируй перед кончиной!
Загуменник уселся супротив гостя, придвинул поближе лохань. Посудина была равна той, что незваный гость себе выбрал, только как следует пользованная. А где новых на всех набрать? Хотя, что в этой лоханке кухарка заводила, только сама кухарка и знает. Сполоснула лохань, и довольно, для загуменника сойдёт.
— А что, — спросил мужик, переливши щи из второго чугуна с лохань, — ежели ты меня переешь, такое дело оговорено. А ну как я тебя объем, что тогда?
— Этому не бывать.
— Всё-таки… Чем чёрт не шутит, пока бог спит.
— Тогда я тебя всё равно сожру.
— Понятненько. Давай, жри. Токо, смотри, не подавись. И вот, ещё… ты молоко пил, а мне не дадено.
— Обойдёшься. Молоко мне дали для разгона, а то сухая ложка рот дерёт.
— Как скажешь. Я могу и без разгона. Ну, что, начинаем щи есть, пока не остыли?
Рот у тощего загуменника оказался широченный, так что лохань со щами он охоботал вровень с толстопузым гостем.
Заполошные стряпухи приволокли мгновенно испёкшийся пирог с горохом и второй — с грибами. Гость кривым ножищем располовинил пироги, захрустел прожаристой корочкой.
— Куски-то неравные, — заметил сотрапезник. — Жадничаешь ты, барин, себе больше тянешь. Как бы мне не оголодать, с тобой рядом сидючи.
— Ты в чужом рту куски не считай, — гость сыпал русскими пословицами, словно с ними и родился. — Большому куску рот улыбается. А ты, ешь пирог с грибами, да держи язык за зубами.
— Моё дело — смиренное, — согласился мужик. — Сиротский кусок получу, подольше продержусь супротив вашего аппетитства.
Принесли миски с овсяным киселём и новые подойники молока. Сейчас всё село не ко времени занималось дойкой.
Объедало и Подъедало придвинули к себе миски, пустили по серой глади киселя молочные реки, принялись хлебать. Тут половником не управиться, и через край не глотнёшь, в таком деле нужна деревянная ложка, и поздоровей, резанная на заказ.
— Бедно кормите, — прочавкал гость, орудуя ложкой.
— Сыр уже выкапывают, — кланяясь, объяснился староста. — Дочери на свадьбу берёг. А рыбаки с сеткой на пруд отправились.
