Над планетой проходила ночь. Небо было темно-синим, почти черным, как на Земле в безлунное время. Ветер гулял по огромному каменному амфитеатру. Темные глыбы со сглаженными краями покрылись изморозью и слабо блестели при свете звезд.
Потом край неба начал бледнеть. Над уступами гор образовалась синеватая светлеющая область. Быстро расширяясь, она захватила половину огромного небесного купола. Звезды тускнели в этой синеве, а внизу, на противоположном склоне амфитеатра, камень осветился голубоватым серебряным неверным светом.
Утро наступило непреодолимо. И наконец показалось здешнее солнце — великолепная красная звезда. Сразу брызнуло длинными лучами. Красные оттенки побежали по гранитам, уже перебиваясь желтыми, дневными. Небо из голубого делалось синим.
Когда жаркие лучи огромной звезды ударили в прозрачный шлем лежавшего на камнях человека, он вздрогнул, открыл глаза, вздохнул и начал приходить в себя.
Он потянулся, хрустя суставами, и сразу почувствовал, как сильно у него болит затылок.
Эта боль окончательно доказала ему, что он жив. Он открыл глаза, сел и огляделся.
Закусил губу и помотал головой.
У него было впечатление, будто произошла какая-то катастрофа. Но он не мог еще сообразить, в чем она заключалась.
Где он находится?
Как он сюда попал?
Вопросы обступали его. Не в силах ответить, он опять покачал головой и болезненно сморщился, чувствуя, как в затылке перекатывается боль.
— Наверное, я ранен, — сказал он себе. — Ранен. Но почему? Что, собственно, случилось?
Некоторое время он просидел на камнях, тупо глядя перед собой. Потом посмотрел вверх. Огромная красная звезда постепенно делалась желтой. Смотреть на нее было больно.
Упираясь руками в землю, он осторожно встал на ноги, потом выпрямился. Всё пошло кругами перед ним, но усилием воли он заставил это всё остановиться.
— Где я?
Он не мог даже сообразить, кто он сам такой.
Он сказал упрямо:
— Нет. Врешь, Лешка! Не пищать.
И тотчас рядом появился человек в комбинезоне. (Но это было только видение — он знал это.)
Тем не менее тот, в комбинезоне, повторил:
— Не пищать, Лешка. Не падать духом.
Человек сказал себе:
— Тише… Спокойнее. Всё ясно. Я Алексей. Я Алексей Петров — это уж, во всяком случае, твердо.
Того, другого, в комбинезоне, уже не было. Он оказался лишь воспоминанием, но само воспоминание было уже какой-то ниточкой… Лешка… Его звали Лешкой, и это было там, на Земле, в школе космонавтов. Да, конечно, он космонавт. Но как его принесло сюда? На один миг новое видение возникло перед ним. Он, рядом с ним Борис Новоселов и штурман Кирилл Дубинин стоят у раздернутого иллюминатора и смотрят на неизвестную планету, которая в дымке курящейся атмосферы бешено несется им навстречу. Она всё увеличивается, становится больше ока иллюминатора. Несуразно — снизу направо вверх — встает горизонт. А они то ли падают на планету, то ли стремительно к ней поднимаются.
…Да, значит, им пришлось сделать посадку. Потому что они уже знали, что не смогут вернуться на свою родную Землю…
Он попытался додумать эту мысль до конца, но почувствовал, что от напряжения у него уже совсем нестерпимо начинает болеть затылок.
Человек махнул рукой — надо же как-то действовать! — и, шатаясь, побрел вверх из покатой чаши амфитеатра. Прошагав около полукилометра, он приблизился к самому краю и с трудом взобрался на невысокий каменный вал.
Перед ним лежала ровная серо-белая поверхность. Пустыня. Как стол. Как бесконечный пол. Пейзаж был почти геометричен. Поверхность, не оживленная ни деревцем, ни холмиком, густо-синее небо, и всё.
Он стал спускаться и после часа ходьбы добрался до низа каменного кольца. Там, где кончалась скала, почва была твердая и гладкая. Даже блестящая.
Чужая звезда калила неимоверно.
Алексей ощупал свой комбинезон с левого бока и вдруг весь похолодел. Что такое? Комбинезон был разорван. Длинный разрыв шел от бедра почти до подмышки.
— Как же я дышу?
Он растерянно ощупал дыру, потом нашарил кислородный баллон сзади на спине. Баллон был смят, головка свернулась на сторону.
— Черт возьми! Я же дышу местной атмосферой!..
Он стал свинчивать шлем обеими руками, свинтил и снял.
Вдохнул и выдохнул. Все было в порядке. Он вяло подумал, что должен бы безмерно удивиться. Но у него не хватало сил для этого.
Алексей расстегнул тяжелый комбинезон и выбрался из него, оставшись в мягких вельветовых брюках и шерстяном свитере. Стало не так жарко.
Человек растерянно поднял смятый кислородный баллон, и сразу ему вспомнилась катастрофа.
Да, так оно и было! Они неслись в пустоте космоса пять, а может, и десять лет по своему внутреннему времени и тысячи по земному. Он не знал точно сколько, потому что был нездоров после той, первой катастрофы. Работали отлаженные устройства восстановления кислорода и круговорота пищевых веществ. Борис Новоселов всё возобновлял и возобновлял попытки связаться с Землей. Через какое-то время эти усилия были прекращены, поскольку бортовой передатчик был слишком слаб, чтобы преодолеть миллиарды миллиардов километров — десятки световых лет, — отделявшие их от Солнечной системы. Они мчались по направлению к центру Галактики, и уже не было силы, которая могла бы вернуть их обратно. «Мы будем на Земле», — говорил Новоселов. Но Алексей-то знал, что они с Дубининым просто хотят облегчить его участь раненого. Так тянулись многие годы. Он часто впадал в забытье на целые месяцы и, приходя в себя, неизменно видел склонившиеся над ним лица друзей. Впрочем, на пятый или шестой год Борис Новоселов стал сдавать. Он начал злиться на Алексея, и это было заметно. Новоселов нетерпеливо обрывал Алексея, когда тот пытался хоть грубо, но вычислить, на какое же расстояние они удалились от Земли. Иногда Алексей замечал неприязненный взгляд Новоселова и тогда догадывался, что товарищу уже надоело возиться с ним. «Оставь! Перестань!» — такое он слышал в ответ на свои вопросы. Но Алексей и сам еще раньше, в школе космонавтов, относился к Новоселову не так сердечно, как к другим своим однокурсникам. И всё из-за той ироничности, которая вообще была свойственна Борису… Так или иначе, они оказались запертыми на звездном корабле вместе на долгие годы. Только Кирилл Дубинин, простота парень, непосредственный и чистый, смягчал обстановку. Эх, Кирилл, Кирилл, где ты?..