Я висел вниз головой, безжалостно распяленный между двумя упругими веревочными петлями, и проклинал тот час, когда решил сократить путь до ручья. Вместо того чтобы по своей излюбленной привычке прокрасться среди густого кустарника, я выскочил на утоптанную звериную тропу, и, как результат собственной самонадеянности, через два шага попал в поставленный на оленя силок. Причем попал крайне неудачно — одна задняя лапа была туго стянута удавкой силка, а вторая банально запуталась в кольце обвившейся вокруг веревки.
Побарахтавшись какое-то время и убедившись, что ни до одной, ни до другой конечности мне не дотянуться, я ощутил, как в груди поднимается липкая волна паники. Через сколько там начинают лопаться сосуды от прилившей к мозгу крови? Через пять минут, через десять? А сколько я уже здесь вишу?
На тропинке послышались тяжелые шаркающие шаги. Все, теперь я точно обречен. Так шумно и неосторожно могут передвигаться только люди. Значит, тот подлец, который установил здесь силок, выбрал именно этот момент, чтобы его проверить.
Не мог придти завтра, разозлился я, судорожно крутясь в путах. Возможно, я бы еще сумел придумать, как выкарабкаться из этой ловушки. Например, отгрыз бы себе задние лапы, все равно они окончательно онемели, я совершенно не чувствовал ни одну, ни вторую. Или попробовал бы остановить сердце силой мысли. Дядька как-то рассказывал мне об одном нашем родиче, который таким образом избежал мучительной смерти от клыков и когтей разъяренного медведя. То есть, медведь, понятное дело, все равно сытно отобедал, но, по крайней мере, родич не страдал так, как я. А теперь придется бесславно погибнуть от удара какой-нибудь дубины, которая вот-вот размозжит мне голову.
Шаги приближающегося охотника раздались совсем рядом. Я бессильно вытянул передние лапы, закатил глаза, вывалил язык и приготовился умереть.
— О, гляди-ка, а это еще что за зверушка? — Симон, надеявшийся обнаружить в силке жирного молоденького оленя, с изрядной долей разочарования приглядывался к безвольно обвисшей тушке. — Не то волк, не то гигантский заяц — непонятно что.
Вяло болтающееся в силке тело, покрытое густой серой шерстью, было в длину около полутора метров. Спину неведомого зверька от макушки до кончика толстого упругого и мускулистого хвоста покрывали острые длинные шипы, расположенные симметрично вдоль хребта. Между передними и задними лапами у него виднелась широкая кожная складка — летательная перепонка, также покрытая мехом. Из пасти, аккурат между тремя виднеющимися чуть изогнутыми клыками свешивался вниз длинный розовый язык.
— Оборотень, чтоль, попался? — Симон озадаченно почесал в затылке. — И что с ним делать теперя? Продать бы кому, да только кто его купит? Если только попробовать магу всучить? Пусть чучелу хотя бы из него сделает.
Охотник осторожно потыкал в странного зверя предусмотрительно подобранной с земли палкой, но тот категорически отказывался подавать признаки жизни. Впрочем, подобные уловки зверья были для Симона не внове. Через минуту морда и лапы зверя были прочно обмотаны веревкой, а сам он очутился в грязноватом, но объемном мешке.
— Хех, — рывком вскидывая тяжелую ношу на плечо, ухнул Симон. — Теперя только бы маг был дома…
Маг, седобородый почтенный старец ста восьмидесяти трех лет от роду, был дома и занимался тем, что пытался написать книгу. Коллеги из Гильдии Магов уже давно просили Тиллирета по прозвищу Старый Бродяга или просто Бродяга, наваять для местной библиотеки свои мемуары, дабы молодежь могла учиться из них, как следует вести себя в необходимых для каждого мага странствиях. Наконец терпение Тиллирета лопнуло, и он сгоряча пообещал предоставить готовую рукопись к первому месяцу зимы. И вот на дворе дуют холодные осенние ветры, а из мемуаров закончен только титульный лист.
Старый Бродяга уныло вздохнул и посмотрел в окно. Осень всегда навевала на него тоску и горячее желание отправиться куда-нибудь подальше, где тепло и не льют бесконечные дожди, где можно столкнуться с чем-то новым и интересным для себя или с восхищением полюбоваться давно забытым. Однако возраст и данное обещание связали мага по рукам и ногам, и все, что ему оставалось — это горько вздыхать, мечтая о дальних путешествиях.
На той части тропинки, что виднелась из окна кабинета, показалась плечистая фигура, согнутая в три погибели.
— Опять кузнеца радикулит прихватил, что ли? — недовольно пробормотал Тиллирет. — Уже третий раз за месяц! Ведь говорил я ему, что не стоит открывать дверь кузни нараспашку, когда дует такой гадкий ветер.
Однако, присмотревшись, Бродяга с удивлением и изрядной долей негодования опознал в госте местного охотника Симона, большого любителя выпить и подраться, причем одно непременно было связано с другим. Либо эта бородатая детина пила потому, что накануне хорошо подралась, либо дралась потому, что уже хорошо приняла на грудь.
— Только его мне сейчас не хватало, — совсем уже бурчливо произнес маг. Надежда наконец-то начать обещанную книгу таяла на глазах.
Тиллирет, кряхтя после долгого сидения на одном месте, поднялся с мягкого, удобного кресла, и, шурша комнатными туфлями, направился к входной двери. Не дойдя до своей цели двух шагов, маг услышал громкий стук. Дверь пугливо задрожала под напором кулака охотника, но устояла.
