Баренцево море, север Норвегии 29 апреля 1943 г.
Мерцающие блики бледной луны бегали по ледяной воде океана. Зима еще не уступила дорогу весне, и солнцу в этом году лишь предстояло взойти. Оно пряталось за горизонтом, напоминая о себе тусклым свечением на границе между небом и водой. Солнце покажется только через месяц и не исчезнет до самой осени. Таков уж суточный цикл за Северным полярным кругом.
Учитывая географическую широту, воды Баренцева моря должны замерзать и большую часть времени оставаться непроходимыми для судов. Но море питают теплые воды Гольфстрима. Шотландия и север Норвегии стали пригодны для жилья именно благодаря этому мощному течению. И именно оно стало основным путем для американских конвоев с грузами для Советского Союза. Подобно многим другим морским путям — Ла-Маншу или Гибралтарскому проливу, — Гольфстрим стал геостратегической точкой, а следовательно, местом охоты «волчьих стай» Кригсмарине.
Подводные лодки были расположены с предусмотрительностью опытного шахматиста, расставляющего свои фигуры. Воздушный патруль норвежских и датских баз прочесывал моря в поисках торговых судов и радировал их координаты, позволяя подлодкам делать свою работу. В первые годы войны нацисты обладали полным превосходством на море, беспощадно потопив тысячи судов. Даже в сопровождении тяжелых крейсеров и эсминцев моряки Союзников могли лишь надеяться, что им повезет. Экипажи торговых судов рисковали не меньше передовых отрядов.
Той ночью все изменилось.
Четырехмоторный «Фокке-Вульф ФВ-200 Кондор» был солидным самолетом — 23 метра в длину, 33 метра в размахе крыла. Он изначально создавался для пассажирских рейсов «Люфтганзы», однако с началом войны его незамедлительно стали использовать в военных целях — как для транспортировки грузов, так и для морской разведки. Дальность полета в 4000 км позволяла «Кондору» часами оставаться в воздухе и отслеживать вражеские суда.
В 1941 году «Кондор» получил серьезные повреждения и с тех пор использовался лишь как разведчик.
Пилоту самолета Францу Лихтерману осточертели многочасовые поиски. Он мечтал попасть на передовую и участвовать в настоящем сражении, а не прозябать здесь, в слепой надежде еще хоть кого-нибудь потопить. Там, на базе, Лихтерман придерживался строгой этики общения и того же требовал от своих подчиненных. Однако во время патруля, когда секунды тянутся подобно часам, командир позволял себе некоторые вольности.
— Хороший знак, — объявил он по интеркому, кивая на сияющую луну.
— Из-за которого мы не заметим след конвоя, — со свойственным ему пессимизмом предположил второй пилот Макс Эбельхарт.
— На такой глади мы обязательно засечем их.
— Откуда нам знать, есть ли там вообще кто-то? — подал голос Эрнст Кесслер, самый юный член экипажа. На «Кондоре» Кесслер был пулеметчиком, и сейчас он сидел скрючившись на своем посту в нижней части фюзеляжа.
— Командир уверял меня, что возвращавшаяся с патруля подлодка засекла не меньше сотни кораблей у Фарерских островов пару дней назад, — успокоил команду Лихтерман. — Они держали курс на север, а значит, мы на верном пути.
— Ну, надо же было капитану той лодки доложить что-то после того, как он промазал всеми торпедами, — проворчал Эбельхарт, морщась от глотка еле теплого кофейного напитка из цикория.
— Лучше уж просто отслеживать, чем топить, — признался Кесслер.
Пареньку едва стукнуло восемнадцать, и он таил надежду стать врачом. Происходил он из сельской баварской семьи, что сводило шансы на получение высшего образования к нулю, однако это не мешало ему все свое свободное время копаться во врачебной литературе.
— Немецкому воину не подобает так рассуждать, — хмыкнул Лихтерман.
Он был рад, что им еще не приходилось вступать в бой. Боялся, что у Кесслера кишка тонка открыть огонь, но у паренька единственного не было морской болезни, и он мог часами сидеть за пулеметом.
Лихтерман подумал о людях, погибающих на Восточном фронте, о том, как отгружаемые русским танки и самолеты отсрочивали неизбежное падение Москвы. Да, он был бы счастлив собственноручно потопить пару кораблей.
Так прошел еще один нудный час — экипаж продолжал вглядываться в темноту в надежде заметить конвой. Эбельхарт тронул Лихтермана за плечо и указал на лаг. Хоть официальным штурманом и был носовой пулеметчик, на самом деле Эбельхарт вычислял время и направление полета, и он показывал, что пора поворачивать и прочесывать другой квадрат.
Пилот слегка повернул штурвал, беря немного левее, не спуская глаз с горизонта.
Эрнст Кесслер на борту был самым зорким. В детстве он любил препарировать животных, изучать их анатомию и сравнивать с картинками из книжек. Острый глаз и твердая рука позволили бы ему стать превосходным врачом. Хотя и сейчас эти качества оказались не менее полезными.
— Герр гауптман! — завопил Кесслер в интерком. — Правый борт, азимут около трехсот.
— Что там? — В голосе Лихтермана звучало возбуждение.
— Не знаю. Какой-то… проблеск.
Лихтерман и Эбельхарт вытянули шеи в попытках разглядеть то, на что указывал Кесслер, но ничего подозрительного не видели.
