Предисловие к русскому изданию
Родившись в 1942 году в Риме, Джорджо Агамбен провёл молодость в кругу художников и писателей, которые стали символами послевоенной Италии. Среди них были, например, Эльза Моранте, Итало Кальвино и Пьер Паоло Пазолини – в его фильме «Евангелие от Матфея» Агамбен, которому тогда исполнился двадцать один год, сыграл роль апостола Филиппа. Тем не менее, от кинематографической карьеры он решил отказаться, выбрав в качестве специальности философию и впоследствии защитив докторскую диссертацию на тему политической концепции Симоны Вейль. Он участвовал в семинарах Мартина Хайдеггера, посвящённых трудам Гераклита и Гегеля, которые проводились в городе Тор под эгидой Рене Шара в 1966-м и 1968 годах. В середине семидесятых годов он работал в библиотеке Варбургского института, занимаясь исследованиями в области иконологии. Несмотря на то, что ещё в совсем юном возрасте он опубликовал такие глубокие и новаторские работы, как «Станцы»[1] или «Человек без содержания»[2], его положение в итальянской университетской среде оставалось лишь второстепенным, и, проработав некоторое время в университетах Мачераты и Вероны, он завершил педагогическую карьеру в должности преподавателя эстетики в Венеции. Однако на протяжении всего этого периода он регулярно читал лекции в зарубежных университетах и в таких учреждениях, как Международный колледж философии в Париже или European Graduate School[3] в Зас-Фе в Швейцарии. Следуя по этому нестандартному пути и обходя стороной препоны академических структур, он смог создать уникальный корпус произведений, который принёс ему несравнимо бо́льший успех за границей, нежели в родной стране.
На первый взгляд, все философские труды Джорджо Агамбена можно отнести к двум обособленным областям изысканий: литературно-эстетической и политико-правовой.
В «Человеке без содержания» Агамбен изучает различные модальности эстетического суждения и взаимоотношений с искусством в западном обществе, начиная с классической Греции; тогда как в работах, вышедших в серии «Homo sacer»[4], на первый план выходит социальное положение современного человека, которое всё больше и больше сводится к биологическому существованию в чистом виде, к голой жизни – будь то в результате действия биовласти или широкого распространения чрезвычайного положения. Но подобная разнородность сфер исследований – это лишь видимость, и вместо того, чтобы рассматривать их как столкновение двух противоположных интересов в рамках одной идейной системы, скорее следовало бы воспринимать эти два аспекта агамбеновского подхода как две неразрывно связанные стороны одного и того же направления, как своего рода ленту Мёбиуса. Для Агамбена эстетические опыты, в независимости от того, обращены ли они к поэзии или к изобразительному искусству, всегда сопряжены с политическими вопросами, и наоборот, последние, рассматриваемые в перспективе беспрепятственного функционирования форм жизнедеятельности, неподвластных экономике, неизменно связаны со стремлением к новому искусству жизни.
Он также заостряет внимание на том, что греческий поэзис как способ формирования истины и предоставления мира в пользование человечеству был постепенно предан забвению и заменён в западной метафизике на праксис, понимаемый как осуществление воли и реализация жизненной энергии, что в свою очередь низвело человеческую деятельность до категории труда[5]. В процессе анализа устава францисканцев Агамбен приходит к концепции пользования де-факто, в корне пересматривая не только понятие частной собственности, но и непосредственные основы права[6]. В его произведениях, и особенно в сборнике «Средства без цели»[7], прослеживаются многочисленные точки пересечения между его политической философией и ситуационистской критикой. Он поддерживал дружеские отношения с Ги Дебором, а позже радикальная группа, сплотившаяся вокруг журнала «Тиккун» (1999–2001), взяла за основу своей деятельности его теорию любой единичности[8], которая позволила точнее обозначить основные черты современного человека, полностью лишённого субстанциальности.
Приступая к археологическому разбору какого-либо юридического термина или теологической категории, Джорджо Агамбен всегда начинает, согласно методу Фуко, с досконального филологического анализа, в ходе которого он обращается к античным – как правило, греческим или латинским – источникам, так как именно в языке отражаются те отличительные черты суверенной власти и чрезвычайного положения, которые необходимо раскрыть[9]. С этой точки зрения, руководствуясь теориями перформативных высказываний Бенвениста[10], он изучил взаимосвязь между клятвой и архаичным законодательством. Клятва, которая в первую очередь выступает как «языковое таинство» и играет решающую роль в антропогенезе, человеческом становлении, превратилась в «таинство власти», подвергнутое сомнению в греческой философии, в результате чего сформировалось представление о человеке как о говорящем и политическом животном