Феликс Светов
Чижик-пыжик
Повесть
1
За окном всю ночь гремело, сверкало, а под утро пошел совсем безнадежный, прямо осенний дождь.
Я раздернул шторы.
"Первый раз в жизни я ночую не дома..." - сказала она...
Нет, все-таки следует начать чуть раньше...
Она позвонила вечером, я только пришел домой, угодил под ливень, надо было переодеться...
Я не сразу вспомнил - кто и зачем. Очевидно, мы говорили долго, во всяком случае, я успел высохнуть.
А что, собственно, мне было вспоминать? Вечер, выставка, вернисаж, друзья-приятели, много водки, мало закуски... Да, как же! Глаза - как внезапно открывшаяся дверь... Куда?
- Хотите, я сейчас приеду? - спросила она.
Я посмотрел в окно: было темно, лил дождь.
- А вы далеко?
- Неважно. Где вы живете?
Я объяснил.
- Хорошо, - сказала она, - через час возле вашего метро.
Честно сказать, я ничего не понял, но через час стоял возле своего метро.
Дождь лил стеной, еще летний, веселый, но рванул ветер, и полетели желтые листья...
Все это мне совершенно ненужно, думал я. Но больше всего боялся ее не узнать. Прошлый раз сверкали люстры, происходящее ни к чему не обязывало, а тут темень, мокрая уставшая толпа и...
- Какой звонкий дождь!.. - услышал я. - Но я не опоздала, верно?
Вроде, даже ничего, подумал я, могло быть хуже...
Мы забежали в магазин и пришли ко мне, вымокшие до нитки, грязные и продрогшие.
- Выбирайте, - сказал я, - во всяком случае, эти рубашки сухие.
Очень странная была ночь. И неожиданная. Такой у меня никогда не было.
Да, за окном сверкало, гремело, а под утро полил безнадежный осенний дождь.
Мне никогда не вспомнить, о чем мы говорили, но говорили всю ночь, перебивая друг друга, и наши истории - удивительное дело! - были чем-то похожи, хотя мои начались на тридцать пять лет раньше.
Я раздернул шторы: что-то рано начиналась осень.
- Первый раз в жизни я ночую не дома, - сказала она.
Это я запомнил. И еще то, что она добавила:
- Я понимаю, ты мне не веришь. Но это чистая правда.
Я ей поверил.
С тех пор мы не расставались... То есть что значит - не расставались? Она приходила чуть свет, ежедневно, кроме субботы-воскресенья - пустые дни! Я только успевал продрать глаза и побриться. Редко удавалось выпить заварочки.
Нет, не приходила - врывалась. Дверь я заранее открывал, а то не услышу звонка за утренними хлопотами. Она появлялась, и дом наполнялся утренней свежестью, морозным воздухом, солнцем, тонким запахом духов... Да, именно так: она роняла со стуком сумку, вытаскивала бутылку "лимонной", что-то говорила, присаживалась к столу, закуривала...
- Сколько у тебя сегодня времени? - спрашивал я.
- Сорок четыре минуты, - говорила она, - сегодня перед работой мне надо успеть туда-то, а если не успею - будет ужас, а потом... Понимаешь? - Я понимал, тоже закуривал и открывал бутылку.
Есть она не хотела, барышни редко едят утром - они вообще не едят. Ну, не ест и не надо - ее дело, тем более часы отстукивали минуту за минутой. Я не настаивал. Но однажды совершил оплошность, и она имела для меня катастрофические последствия. Накануне пришли друзья, засиделись допоздна, пили-ели, и осталось множество всякой еды. Так на столе и стояла.
Она присела и, пока мы курили и обсуждали случившееся накануне, опустошала тарелку за тарелкой. "Ой, прости, я не заметила и, кажется, все съела..."
Кто ж это сказал, что барышни не едят по утрам? Не помню, но, пожалуй, он поторопился с обобщением...
В тот раз мне стало даже жарко - стыдно, когда уличают в откровенном эгоизме, а я за собой его не знал. Человек пришел рано - явно торопился ко мне, не успел выпить чаю-кофе, - а я думаю только о себе и о том, что сорок четыре минуты - не срок. Не срок, конечно. Но ведь кроме моих соображений есть, как говорится, и другая сторона? А другая сторона хочет есть. Я все перепутал, на самом деле, это я не ем по утрам, давно перестал, впрочем, с какого-то времени забывал и обедать, все равно вечером чем-то закусишь, так день и пройдет - надоело, скучно. Но ведь это мне надоело и скучно, речь-то о ней, а она, наверно, еще растет...
Я стал готовить. Кулинария моя была примитивной: яичница с помидорами, жареная картошка, мог предложить изыск - чечевицу с салом. Но ведь даже если и еще упростить: возьмешь, скажем, кусок мяса... Нет, те же самые сорок четыре минуты! Его отбить надо, мясо, да и не подашь просто так - не пильщику, надо и эстетику соблюдать: порезать огурец, хорошо бы травки - а как иначе? Отбить, жарить, подать... Да и прожевать следует, не проглотит же она разом... "Ой, как вкусно!.." - обычно говорила она и закуривала.
Я стал вставать в семь утра. Тоже непросто, если ляжешь неизвестно когда и как. Вставал - и к плите. К тому моменту, когда она появлялась и наполняла комнату утренней свежестью, она, эта свежесть, уже не могла перебить запах лука и горящего масла.
"Ура! - говорила она. - Сегодня, я вижу, у нас..."
Полчаса я отвоевывал, немного, конечно, а больше никак не выжмешь. Вот тогда и родилась мысль о необходимости радикальной победы над временем. Тоже, кстати, битва, обреченная на поражение. Как его победить - время? Но оно должно было принадлежать мне - все время должно было быть моим. И прежде всего - ночь. Я никак не мог забыть той первой ночи...