Человек в скафандре космодесантника сидел возле самого Колодца. Увидев меня, он поднялся и шагнул навстречу. Голубые глаза светились радостью. Темная челка под пластиком шлема хулигански спадала на лоб.
— Сегодня у меня… прости, у нас, радость, — вместо приветствия с ходу сообщил он. — Смотри.
И протянул мне на ладони записную книжку.
— Что это? — спросил я. — Неужели ее? «Записи Инги Одынец, Марс, 2056 год». Где нашел?! Откуда?! Неужели!.. Возвращается, да?
— Да! — воскликнул он. — Представляешь! Идут обратные волны. Всё возвращается. Мы… Я… Господи, я вычислю период волны. Всё будет хорошо. Это уже больше, чем слепая надежда. Ведь, правда, да? — заглянул он мне в глаза.
На скафандре космодесантника сидела маленькая птичка. Я погладил своего, точно такого же Чижика-пыжика, уцепившегося клейкими коготками за гермоткань на груди.
Всё будет хорошо.
* * *
— Защищайся, подлый сарацин!
— От сарацина и слышу! Тоже мне, крестоносец нашелся! Ах, ты так! Получай!
Удары затупленных мечей эхом отражались от стен спортзала. Ничто так не помогает вновь привыкнуть к земной силе тяжести, как фехтование.
Олег рубанул сплеча. Я едва успел отразить выпад.
«Бам-м-м!»
На мгновение мечи замерли. Олег вытянул руки, целясь острием в голову. Клинки скользнули друг по другу, и я успел поднять рукоять, отбивая лезвие гардой.
— Ха! — Олег быстрым движением высвободил меч и, рискуя и открываясь, провел колющий выпад в живот.
Нет уж, это тебе не легкая шпага. Да и ты больше привык к невесомости и силовому экзоскелету, чем к земной гравитации.
Ты очень медленный…
Я отбил его меч в сторону, шагнул вперед и толкнул Олега плечом. Мой друг с грохотом повалился на пол, выпуская оружие из рук.
И слабый…
— Так нечестно! — завопил Олег.
— Проклятый язычник, бой не бывает нечестным! Проси пощады, космодесантник!
Меч уперся острием в его решетчатую маску.
— Пощады, Макс! — смеясь, попросил мой друг, поднимая ладонь вверх.
Я протянул руку и помог Олегу подняться.
— Уф-ф-ф, — сказал он, снимая маску и вытирая пот со лба, — хорошо ты меня сегодня погонял. Ничего, недельку-другую, и мы сравняем счет.
— Олег, — тихо произнес я, — у меня нет этой недельки. Я возвращаюсь через пять дней на «Альтаире».
— Ты же только что прилетел… Эх… Значит, на Выборы и обратно, да? Вот как? Совсем одичаешь на своем Марсе, Одынец. С таким успехом мог бы и вообще не возвращаться. Там, у себя, и проголосовать, а с родителями только по визио общаться, не вылезая из-под купола. Домосед! Марсианин! Были они смуглые и золотоглазые.
Я промолчал.
— Макс, — вдруг сказал Олег, положив руку мне на плечо, — я же не просто так пришел, ты знаешь. Ты нужен мне там, среди астероидов. Людей не хватает. Ты же тоже космодесантник, Максим.
Олег протянул значок.
— Это твое, Макс.
На фоне перекрещенных старинных ракет блестела надпись: «Максим Одынец. Российская Космодесантная служба».
Я поднял руку и взял значок. На ладонь Олега упала капля крови.
— Макс, ты чего? Я что, тебя задел? Я не хотел… Или? Что, до сих пор кровоточит?
— Иногда, Олег. Очень редко. Наверное, на непогоду.
Я сжал значок и сунул в карман. Когда-то, пять лет назад, он блестел на моем скафандре.
* * *
— Волнуешься? — спросил я.
— Опасаюсь, — ответил Олег Соловьев, командир Первой Марсианской ячейки космодесантников. — Знаешь, нутром понимаю, что всё рассчитано, взвешено и даже разложено по полкам, но такой, чисто животный страх имеется. Помнишь, нам рассказывали, как на первых испытаниях атомной бомбы ученые боялись цепной реакции термоядерного синтеза азота в атмосфере? Понимали же, что не должно рвануть, а всё равно поджилки тряслись.
— Да уж…
— Думаешь, что сейчас страх изменился?
— Нет, — сказал я.
Мы боялись всего. Боялись террористов и непредвиденных стихийных бедствий. Опасались ошибки в расчетах и отказа техники. Работа у нас была такая — бояться. Потому что настоящий космодесантник может себе это позволить. Он должен выполнить задание и живым вернуться на базу.
До начала международной операции «Возрождение» оставались тревожные десять минут.
В двухстах километрах от лагеря наблюдателей заложены термоядерные заряды, взрыв которых растопит вечную мерзлоту на полюсе и выбросит в атмосферу миллионы кубометров пыли и углекислого газа, вызвав парниковый эффект. Сейчас мы живем лишь в городах под куполами. Нет, скорее, существуем, боремся с планетой. Но вскоре (если всё, конечно, пройдет успешно, тьфу-тьфу-тьфу, жаль, здесь нет дерева, чтобы постучать) Марс изменится. Установится пригодная для жизни температура, заработают кислородные установки. А пока…
Пока мы должны ждать и волноваться.
— Как там Инга? — неожиданно спросил Олег. — Ребенка не планируете?
— Гм-м, — опешил я. — Я у нее еще не спрашивал.
— А ты спроси-спроси. Торопись жить, Макс.
— Ребята, что-то у вас настроение подавленное, — сказал из кабины Бореслав. — А ну, бросьте упадничество! Мы, понимаете ли, присутствуем при эпохальном событии — улавливаете, нет? А они хандрят.
— Никто не хандрит, Славик, — тихо, как и обычно, произнес Мишка Фоменко.
На его скафандре возле значка космодесантника красовалась бриллиантовая роза — булавка для галстука. Только еще самого галстука поверх скафандра не хватало. И не признается никак, чей подарок. Ничего, надеюсь, на свадьбе погуляем всей ячейкой.
