Глава I. Знакомство с господином и госпожою Курти
Лионель Арман де Лесток Курти, родом француз, семья которого поселилась в Луизиане в конце царствования Людовика XIV, родился в Новом Орлеане в 1818 году. Поступив в армию Соединенных Штатов в качестве драгунского лейтенанта, он стал быстро продвигаться по службе. Живя почти постоянно на границе индейских владений ради охранения колонистов и предупреждения нападения краснокожих на новые поселения, он провел целых пятнадцать лет в непрерывных походах и стычках, подчас очень серьезных. Произведенный на тридцать втором году, после одного блестящего дела, в полковники, он взял отпуск, который и провел у родных в Новом Орлеане. Здесь он женился на прелестной молодой девушке лет двадцати, тоже француженке по происхождению; ее звали Лаурой Люси де Перриер. По всем признакам, брак должен был стать счастливым, каким и оказался на самом деле.
Когда срок отпуска кончился, полковник Курти, поцеловав жену, вернулся на свой пограничный пост; но, получив тяжелую рану в одном деле, принужден был подать в отставку. Сидячий образ жизни, на который он был теперь обречен, сильно тяготил его, привыкшего к деятельной жизни на воздухе. Но он не решался жаловаться, так как больше всего на свете боялся огорчить жену, которую обожал и от которой имел двух прелестных детей, мальчика и девочку, – грациозных крошек, серебристый смех и милый лепет которых легко рассеивали мрачные складки на лбу полковника; но эти складки сейчас же снова собирались на его мужественном лице.
Раз вечером госпожа Курти, сама уложив по обыкновению детей спать, так как она никому не доверяла этой обязанности, – распорядилась, чтобы приготовили чай, и стала слушать рассказ мужа о его прежней жизни, о битвах и красотах природы, которые он разворачивал перед ней, невольно сопровождая свои воспоминания плохо скрытыми вздохами. В разгар одного из описаний чудной местности госпожа Курти вдруг положила руку на плечо мужа и сказала мягким, звучным голосом:
– Как, должно быть, прекрасно то, о чем ты говоришь!
– О, да! – ответил полковник, подавляя вздох.
– Не правда ли, мой дорогой Лионель, – продолжала она, – ты сожалеешь об этом просторе, об этой деятельной жизни, полной неожиданности и интереса? Ты должен задыхаться в узких улицах нашего города, в стенах этих домов!
– Что делать, милая Лаура, ведь, я уже не солдат! Мне остается только свыкнуться с теперешним положением.
– Да, и ты страдаешь еще более от того, что, из боязни огорчить меня, стараешься не показать этого.
– Лаура! – вскричал он.
Молодая женщина продолжала с некоторым волнением, немного насмешливо:
– И причина этого – только одно нежелание высказаться.
– Это еще что ты там болтаешь!
– Я говорю, милый Лионель, что ты эгоист; ты не понимаешь, что я тоже страдаю, что я чувствую себя почти несчастной.
– Ты страдаешь? Ты несчастна, ты, Лаура? О, Бог мой! – вскричал он в тяжелом волнении.
– Да, друг мой, – сказала она, – и еще по твоей вине.
– По моей вине!
– Конечно! Как, ты не замечал, милый Лионель, с какой радостью, если не сказать с восторгом, я слушаю каждый вечер твои интересные рассказы? Ведь я задыхаюсь не меньше тебя в этом городе; я думаю о том, как хорошо было бы нашим детям расти на свободе и свежем воздухе, и тихонько спрашиваю себя, что заставляет тебя жить в этой каменной тюрьме, которую даже солнце не в состоянии согреть, когда мы могли бы быть так счастливы на какой-нибудь плантации на границе?!
Слова жены подействовали на полковника, как удар грома. Не зная, слышит ли он их во сне или наяву, он смотрел на нее с таким комическим удивлением, что та покачала годовой и сказала со смехом:
– Теперь ты все знаешь!
– Так ты говорила серьезно? – спросил он нерешительно.
– Никогда в жизни не говорила серьезнее, Лионель!
– Ты хочешь жить на границе, на новых землях?
– Я считала бы себя счастливой тогда.
– Но в таком случае почему ты не сказала мне об этом раньше?
– Я ждала, – ответила она с очаровательной улыбкой, – я надеялась, что тебе самому придет в голову эта мысль. Но когда увидела, что ты упрямо хранишь молчание, то поняла, что должна заговорить первая.
– Благодарю, дорогая, я счастлив, что так вышло. Но подумала ли ты о том, что перед нами откроется совсем новая жизнь?
– Я этого и хочу, мой друг. Я знаю, что всякое начало трудно, но у меня хватит мужества; ведь не даром же я жена солдата! Кроме того, разве мы не обязаны принести кое-какие жертвы в интересах наших детей?
– О да, душа моя, ты права, как всегда; итак…
– Итак? – повторила она с любопытством.
– Раз ты так сильно хочешь этого, я попробую исполнить твое желание.
– Спасибо, Лионель, и ведь это будет скоро, не правда ли? – настойчиво сказала она.
Вернувшись к себе в комнату и убедившись, что никто не может ее подслушать, госпожа Курти бросилась в кресло, залилась слезами и долго не могла успокоится. Она еще никогда не уезжала из Нового Орлеана, в котором выросла и где жили ее родные, друзья, все ее знакомые. Все ее занятия и удовольствия сосредоточивались в этом городе, где сложились привычки ее тихой жизни. Перспектива жизни на новых землях, о которой ходило столько мрачных легенд, пугала ее: каково будет ей, такой нежной, деликатной, страшно застенчивой – среди грубого населения, почти не тронутого цивилизацией? – Но вдруг она выпрямилась с решительным видом и улыбнулась сквозь слезы.