Человек против мифов

Человек против мифов

Авторы:

Жанр: Философия

Циклы: не входит в цикл

Формат: Полный

Всего в книге 90 страниц. У нас нет данных о годе издания книги.

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность. Книга завершается финалом, связывающим воедино темы и сюжетные линии, исследуемые на протяжении всей истории. В целом, книга представляет собой увлекательное и наводящее на размышления чтение, которое исследует человеческий опыт уникальным и осмысленным образом.

Читать онлайн Человек против мифов


Берроуз Данэм

Человек против мифов

"Время скрадывает много старых обманов, Но цивилизация дает заблуждениям новую пищу; Людская чаща легко вспыхивает тайным пламенем От слова крылатых идей, с которых не спросишь ответа, Внезапно, словно хвойный лес от тлеющего обломка Спички любого бродяги. Если огонь не затопчешь, Пока он не разгорелся, иль ловкими цепами не загасишь, Спалит десятилетние посадки со всеми прошлогодними скирдами. И оставит за собой черную землю".

Роберт Бриджес "Завет красоты", I, 559-607

"Вот те предрассудки, о которых я хотел здесь упомянуть. Если остались еще какие-либо в этом же роде, то они легко могут быть исправлены каждым при небольшом размышлении".

Б. Спиноза

Глава первая

ВВЕДЕНИЕ. МИФЫ И ФИЛОСОФИЯ

"Вы философ, доктор Джонсон, – говорил Оливер Эдвардс. – В свое время я тоже пытался стать философом, но, уж не знаю как, мне всегда мешало мое жизнелюбие". Так возобновляли свое знакомство два старых приятеля по колледжу, одному из которых было 65 лет, а другому – 67. Осмелюсь заметить, что ученость доктора Джонсона мрачностью вряд ли уступала широте, а торжественностью – мрачности. Бедняга Оливер, который "так и не набрался жизненного опыта", едва ли мог отличить пессимизм от философии; да ведь и то правда, что некоторые философы всегда только и занимались тем, что объясняли, как ухитриться поладить с этим печальным миром. Надо сказать, что Джонсона нельзя причислить к философам-профессионалам, у которых совсем иные склонности и которые иногда заметно уступают ему в мудрости. И еще мне кажется, что не одно жизнелюбие помешало Оливеру Эдвардсу стать философом. Люди, носящие это все еще высокое звание, принадлежат к дивной традиции. В ее начале высится тень великого Фалеса, на ее современный период тоже легла тень... только чья? Дьюи, Рассела, Сантаяны, Витгенштейна? Язык перебирает имена – и не может их назвать. Ибо это не тень какого-то человека – это тень мира.

Тенью мира, между прочим, мы называем ночь. Не хочу слишком настаивать на моей метафоре, потому что современное состояние философии и человеческой мысли в целом – это пока еще не...сплошной беззвездный мрак, в ночи студеной ужаса стена.

Скорее это те двусмысленные сумерки, которые могут оказаться и рассветом, и закатом. Философы-профессионалы, как видно, верят в непогрешимость собственных мнений, но не слишком верят в философию. У некоторых из них не хватает даже откровенности признаться в своем незнании того, что же такое философия. Эта последняя идея сама по себе поражает гораздо меньше, чем готовность ее высказать. В самом деле, что может быть абсурднее, когда человек после целой жизни умственного труда вдруг признается, что не имеет ни малейшего представления о том, чем же он собственно всю жизнь занимался?

Одна из причин такого странного положения в том, что философия, которую можно было бы назвать "официальной", представляет собой непрерывную традицию самовоспроизведения. Каждый философ находит себе пищу в трудах предшественников и первым делом обратится сначала к Гегелю и Канту, чем к реальности. Отсюда – систематическая разработка унаследованных идей, борьба систем при осторожной игре собственного воображения. В этом процессе одни теории совершенствуются, другие гибнут. И то и другое требует от философов почти одинаковых усилий.

Вторая причина та, что философия имеет дело с широкими обобщениями, поэтому она кажется далекой и даже пугает. Если вы скажете: "За обедом я буду есть обдирный хлеб", – и поступите соответствующим образом, то речь пойдет о конкретной буханке и конкретном обеде, и всем все будет ясно. Если вы скажете еще: "За обедом я буду есть обдирный хлеб, потому что это питательно", – вас опять же легко поймут, хотя вы и перейдете в область диетики. Если же вы после этого приметесь подробно объяснять, почему обдирный хлеб питателен, вы коснетесь ряда таких наук, как химия и физиология, и понимать вас станет значительно труднее, во всяком случае, предмет разговора будет не таким знакомым. Тут, сделав небольшую паузу, вы, может быть, скажете: "Ну, так или иначе, чем питательней будет моя пища, тем я буду здоровее". Здесь к уже затронутым вами наукам прибавится медицина, и широта вашего обобщения соответственно увеличится. С таким обобщением согласится каждый – и вовсе не из желания скрыть свое невежество. Но вот предположим, что вам или кому-нибудь еще пришло на ум спросить: "Каким образом обмолоченные, просеянные, съеденные и переваренные семена растений могут превращаться в кости и ткани?" Вряд ли вы будете сознавать, что повторяете вопрос, заданный Анаксагором двадцать пять веков назад: "Как может образоваться волос из того, что не волос, или плоть из того, что не плоть?" И в самом деле, как? Факты, накопленные наукой, показывают, что это действительно происходит. Но каким образом?

Попробуем подойти к вопросу с другой стороны. Вы только что сказали: "Чем питательней будет моя пища, тем я буду здоровее". Теперь предположим, что непочтительный друг вам отвечает: "Ну и что?" В этом замечании проскальзывает то, что у почетных ораторов называется "бросить вызов". (Вот уже двадцать лет они бросают мне этот вызов все тем же баритоном, идущим из тех же чревовещательных глубин.) Надо отвечать, и, конечно же, вы ответите: "Здоровье – благо". "Благо для вас или для всех?" – продолжает неумолимый экзаменатор. "Для всех" – говорите вы, не желая занимать чисто эгоистической позиции. Но ясно, что как только вы ответили на вопрос "Ну и что?", вы обратились к этике. А когда вы сказали "Для всех", вы сделали выбор в пользу определенной этики. А так как этика является частью философии, то вы неизбежно замечаете, что начали философствовать, еще не положив куска хлеба в рот.


С этой книгой читают
Онтология поэтического слова Артюра Рембо

В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.


Ломоносов: к 275-летию со дня рождения

Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.


Зеркало ислама

На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.


Проблемы жизни и смерти в Тибетской книге мертвых
Жанр: Философия

В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.


Несчастное сознание в философии Гегеля
Автор: Жан Валь
Жанр: Философия

В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.


Вырождение. Современные французы
Автор: Макс Нордау
Жанр: Философия

Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.


Воспевая бурю

В третьей части трилогии М.Роджерс о друидах (часть первая «Воспевая рассвет»; часть вторая «Воспевая утреннюю звезду») рассказывается о том, как Ивейн, могущественный жрец и колдун, силой своих чар пытается остановить полчища врагов, победить алчного епископа Уилфрида, мечтающего уничтожить друидов и сровнять с землей Трокенхольт. Ивейну помогает в его подвигах Анья, его юная возлюбленная.


Недоверчивые сердца

Юная скромница Несса поклялась навсегда посвятить себя Богу… и с большой неохотой отказалась от своего обета, чтобы по приказу королевы стать супругой блистательного сэра Гаррика, графа Тарранта. Однако любовь к мужу прокралась в ее сердце исподволь, незаметно и поселилась в нем навеки. И в час, когда Гаррику угрожает смертельная опасность, Несса внезапно понимает, что готова НА ВСЕ, только бы спасти того, кто стал ей дороже жизни…


Русь, собака, RU

Поехали!То есть здравствуйте, дамы и господа.Не то чтобы идеальная форма обращения, но так я когда-то выходил каждый день в эфир. Композитор Ханин, например, ко всем обращается «Мужик!», независимо от пола, возраста и количества. Было время, когда меня в эфир еще пускали. Не так, если разобраться, и давно.Раз вы это читаете, то значит, либо ошиблись IP-адресом, либо хотите со мной связаться, либо что-нибудь разузнать.Voila, moujik!На моем хоморике — мои тексты, фотки, интервью со мной и мои. Мне забавно наблюдать за жизнью в России.


Казус бессмертия

Москва. Лето 1984 года.Посреди небольшого кабинета стоял крепкий деревянный стул. На нем сидел худощавый пожилой человек среднего роста с обритой наголо головой, одетый в спортивный солдатский костюм-трико синего цвета, состоящий из брюк, растянутых в области коленок и футболки с длинными рукавами. На ногах его желтели банные тапки-шлепанцы. Стул был неудобным. Спинка по отношению к сидению имела угол в девяносто градусов. Для того, чтобы прислониться к ней лопатками, приходилось сползать тазом на самый краешек стула.