Сторожевой службы станичный голова Акинфий Сусалов был крут и на расправу скор. И все же, как это ни странно, станичники почитали за великую милость заполучить от бывалого жителя порубежья добрую оплеуху, поскольку знали, что горячность и отходчивость у начальника сторожи шли рука об руку неразлучной парой — бывалоча, даст в морду, а потом и наградит по-царски: от себя, любимого, последний штоф водки оторвет, а напрасно обиженному поставит от всей своей бобыльей души.
Но ныне не то времечко было, чтобы глотку напрасно драть по пьяному делу да зенками без толку хлопать. Война на дворе. И ни какая-нибудь, а Ливонская, чтоб ей ни дна ни покрышки. А потому сидел станичный голова в земляном схроне под стволом могучего векового дуба и во все глаза следил за тремя неизвестными людишками, одетыми в польские кургузые жупаны да потертые лисьи шапки, пробиравшимися лесной тропой в направлении к пограничной крепости, носившей название гордой и зоркой птицы сокола.
Этих троих высмотрел самый молодой станичник из Сусаловской сторожи, звали которого Прошка Безверхий, недавно прибывший из Брянска на смену убиенному в одном из пограничных конфликтах с сопредельщиками седмицу назад Федору Волку. Так вот, этот-то Прошка прислал в станицу своего напарника Тимоху Рынду, чтобы тот все честно обсказал про подозрительных людишек самому голове и привел того с подмогой к секретному схрону под этим дубом — место, которое неизвестные ну никак миновать не могли, если шли самой короткой дорогой к Соколу.
— Вообще-то мы с Прошкой пятерых вооруженных людей углядели, — на самое ухо Акинфию молвил Тимоха, примостившийся рядом в схроне. — Да только, видать, двое других из этой пятерки окольной дорогой к крепости поперли. Из-за этого, небось, Прошка и не кажет здесь носа до сих пор. За ними, небось, приглядывает со стороны…
— Ось да небось! — съязвил голова, не повышая голоса, чтобы не быть услышанным чужаками. — А вот я ему в рыло!.. Рано этот хмырь на себя такую ответственную обузу взвалил, как самовольное принятие решений. Здесь все решения принимаю только я!
— А что с энтими будем учинять? — поинтересовался Тимоха, кивнув в сторону неизвестных людей, вышедших уже из лесу на поляну и теперь сторожко озиравшихся по сторонам.
— А этих, Тимоха, вязать треба! И чтоб не пикнули, пакостники! А затем на расспрос к главному воеводе Шеину тягать. Сдается мне, не зря эти людишки здесь околачиваются! Высматривают, вынюхивают…
— Вязать так вязать, — покладисто пробурчал Тимоха. — Мы с Сенькой да Булатом их быстро захомутаем…
Сказав так, Тимоха ужом выскользнул из схрона и, примостившись за стволом дуба в два обхвата, выглянул с другой стороны. Оттуда он подал рукой знак еще двоим служилым людям, укрывавшимся на другом краю поляны, куда как раз вышли неизвестные. После этого станичный голова и глазом не успел моргнуть, как его хлопцы набросились сзади на пришлых людей, вышибли из их рук кинжалы да стилеты и, повалив на землю, принялись умело вязать веревками по рукам и ногам.
— Откуда и куда путь держите? — поднявшись на ноги и приосанившись, спросил голова сторожи пленников.
— Пся крев! — услышал он в ответ от самого здоровенного пленника, обладавшего пышными черными усами, закрученными вверх.
— Не собачься! — Тимоха ударом сапога в бок несколько поубавил у усача гонору, добавив: — Не завирайся, когда с тобой говорит сам станичный голова!
— О, господин пулковник! — пролепетал второй пленник, косой да рябой детина, тоже не мелкого пошиба. — Мы очень рады такой приятной встрече. Мы готовы заплатить пану пулковнику столько, сколько он назначит, а потом любезно укажет нам верный путь к…
— Наш голова спроводит вашу честь и двух ваших «пшиятелей» куда надо! — перебил второго поляка Булат Столетов — станичник, на счету которого была чертова уйма поверженных врагов.
— Мы просто-напросто заблудились в этом темном лесу… Мы добрые люди и никого не трогаем… — продолжал юлить второй пленник, стараясь незаметно развязать руки.
— Иногда и ложь бывает во спасение, да не в вашем случае, господа-панове, — ухмыльнулся главный станичник, привычно расчесав черную бороду на две половины. — А ты, Булатка, истинную правду сказал. Надо их в крепость свести. А потому зови сюда коноводов, пущай грузят всех троих на коней. А в крепости им спрос учинят по полной форме!
…Чего больше всего на свете не любил станичный голова, так это пребывать в больших и малых крепостях. А уж в стольные грады его трудно было заманить даже сладким калачом. Все казалось ему, что нечем дышать в этих огороженных каменными или деревянными стенами смрадных поселениях. Совсем другое дело вольное житье где-нибудь на берегу лесной речушки без названия или озерка, в котором плещутся на малиновой зорьке пудовые караси, а в станичном лагере горит костер, на треноге булькает вкусное варево, от одного запаха которого даже сытый еще раз объестся. В таком месте и дышится легче, и никакой тебе начальственной указухи. Тут он сам всему голова и распорядитель пограничного уклада жизни.
