Уже растерял декабрь добрую половину листков календаря, а земля еще лежала по-осеннему черной. И может быть, потому по утрам долго не светало. Ночь нехотя оставляла нахохленные от долгой осени домишки, темные от дождей заборы, пустые огороды и, отступая от поселка в степь, таилась там до поры по буеракам, логам да балкам.
Тусклый день едва успевал разлепить глаза, как следом, чуть ли не с полудня, тягучие сумерки начинали мало-помалу гасить его зябкую синь.
Старые люди в домах попусту огня не жгли, управляя дела свои привыкшими за долгую жизнь руками. А на работах да в школах день-деньской окна желтели.
В одной из комнат редакции районной газеты горела настольная лампа с зеленым колпаком. В комнате было сумрачно, лишь светлое пятно огня лежало на столе. Хозяин кабинета, Лаптев, не работал, а стоял у окна в ленивом раздумье.
На улице низко, над самыми крышами, висело сизое, озябшее небо. Ни в одной из сторон близкого горизонта не было видно зловещей чугунной теми предвестника снежной тучи. Не было снега, не было...
Тесно прижались к земле темные домики поселка; скучным сиротским табунком торчали среди них двухэтажные кирпичные коробки центра; нелепые сорочьи гнезда чернели в сирых деревьях парка. Осень стояла, поздняя осень.
И лишь против дома редакции ясень-трехлеток не совсем облетел; и потухающий костерок редких его листьев тлел еще, еще светил в сумрачном осеннем дне, грел еще взгляд. Может, один во всем поселке, а может, и в мире.
Лаптев стоял у окна долго, до тех пор, пока в дверь не постучали.
- Войдите! - крикнул он и пошел к столу,
- К тебе можно, папа? - в дверь заглянула светлая сыновья голова, а потом и сам он вошел.
- Конечно, заходи, заходи, - удивленно сказал Лаптев. - Свет включи.
Алешка, сын Лаптева, обычно на работу к отцу не приходил. И потому Лаптев несколько встревожился.
- Что случилось? - спросил он, а сын искал и найти не мог выключатель. Ну, что же ты... - укоризненно сказал Лаптев.
Наконец выключатель щелкнул, и на потолке зажглись и мерно зажужжали две люминесцентные лампы.
- Так что случилось? - повторил Лаптев.
Алешка дверь плотно закрыл, огляделся опасливо.
- Сюда никто не зайдет? - спросил он и добавил, указывая на второй, пустой нынче, стол комнаты. - Где? Этот?..
- Болеет. Проходи, садись.
Алешка уселся возле отца, потискал руками шапку, положил ее перед собой.
- Лидию Викторовну с работы уволили, - сказал он.
- Какую Лидию Викторовну?
- Какую... Балашову.
- А-а-а, - понял Лаптев. - Это Машина мать?
- Да.
- А где она работала? Я что-то подзабыл.
- В школе, делопроизводителем.
- У вас в школе?
- Да не у нас она работала, а в школе-интернате.
- Вспомнил, вспомнил... - торопливо проговорил Лаптев. - А почему ее уволили?
Алешка пожал плечами.
- Но ее неправильно уволили,- сказал он.
- Ты-то откуда знаешь?
- Неправильно, - повторил сын, опуская голову. - Лидия Викторовна... начал он, но, видно, не нашел что сказать и снова повторил настойчиво: Неправильно, и все.
- Значит, неправильно... И ты хочешь, чтобы я ей помог? - улыбнулся Лаптев. - Так?
Алешка его легкомыслия не принял. Словами ничего не сказал, но поглядел осуждающе и поднялся.
- Ты сможешь? - спросил он, забирая со стола шапку. - Только нужно быстрее.
Поняв свою ошибку, Лаптев ответил серьезно:
- Постараюсь узнать, в чем дело. Это, конечно, не мой отдел, я занимаюсь сельским хозяйством, - объяснил он. - А такими делами у нас обычно...
- Так ты не сможешь? - досадливо перебил его сын.
- Ну, сказал, сделаю, узнаю...
Алешка повернулся и пошел к двери. Лаптев тоже поднялся.
По коридору они шли почти рядом. Лаптев чуть сзади. Дверь одной из комнат распахнулась, и кто-то из своих, редакционных, крикнул:
- Вот это сынуля вымахал!! Лаптев, в кого он у тебя, а? Ты - лысый, а у него копна на голове! Да и здоровый вымахал! Это точно в прохожего молодца! А?!!
Алешка, нахлобучив шапку, заспешил и, оставив отца, исчез за поворотом на лестничной площадке. Он стеснялся и, видимо, поэтому на работу к отцу не заходил; если нужно было, звонил по телефону. Он все же еще пацаном был пятнадцатилетним и, видимо, стеснялся роста своего и стати.
Да, Алешка, младший сын Лаптева, и впрямь удался на славу. С малых лет он словно поеный бычок рос. Но все мальчишкой был, хоть и дюжим. А в последние год-два маханул вдруг и на голову отца перегнал и в плечах развернулся. Над верхней губой зазолотился мягкий пушок. Нет, не рослым мальчиком уже гляделся Алешка, а парнем, да еще каким. Светлые волосы мягкой шапкой лежали на его голове, глаза голубели мартовской синью, и северный румянец в дело и не в дело полыхал на белом круглом лице. Откуда что взялось...
Лаптев вернулся в свою комнату. Чуть заметная улыбка бродила по его лицу, а на душе было и вовсе хорошо. Нынешний приход сына и его просьба значили для Лаптева очень и очень много. Дело в том, что Алешка, младший сын, любимый, последыш, взрослея, все далее и далее отходил от отца. Характер у него оставался прежним: он был спокойным парнем, добрым - жаловаться на него было грех, - но какой-то холодок отчуждения появился в последние годы между отцом и сыном.