«Анта... Адели... Ута...»
— Вас вызывает Таллин! — сообщила телефонистка междугородной станции.
Меня охватило волнение. С этим городом связано слишком многое в моей жизни. Война! И даже более ранние времена, начиная с 1940 года, когда первый раз приехал в Эстонию в качестве корреспондента «Правды».
Таллин! При одном упоминании о нем перед глазами всегда возникает образ древнего города с высокими крепостными стенами Вышгорода, башнями Длинный Герман и Толстая Маргарита, памятником русским морякам с броненосца «Русалка» — фигурой ангела с крестом в руке, обращенным к морю...
Я видел Таллин в праздничном наряде — ликующие толпы людей в дни провозглашения Советской власти, видел его в клубах черного дыма, в языках пламени, когда на улицах, перегороженных баррикадами, кипел бой.
Тогда, 27 августа, после двух месяцев упорных сражений в Эстонии, мы вынуждены были уходить морем, прорываться через минные поля, отражать удары вражеских пикировщиков, подводных лодок, торпедных катеров.
Я оказался на пароходе «Вирония». Поначалу в его роскошном салоне и каютах размещался штаб флота, а в последние часы он перешел на крейсер «Киров», и наш небольшой пароход заполнили люди, остававшиеся в Таллине до последнего дня: работники разведки, бойцы и командиры из отрядов прикрытия и наш брат — военные журналисты.
Буксир выводит «Виронию» из гавани, и мы занимаем место в строю уходящих кораблей. В небе на большой высоте плывут немецкие бомбардировщики. Вооружение у нас небогатое — зенитные пулеметы. И все же налет первой девятки удалось отбить. Со всех сторон взметывались султаны воды. Не успели порадоваться, снова налет. Теперь самолеты шли со стороны солнца и один за другим отвесно бросались в пике, причем явно целили в нашу «Виронию», полагая, что она по-прежнему штабной корабль. Вторая атака тоже отбита.
Но вот появляется третья волна. «Юнкерсы» вывертываются и, свистя, несутся в пике. Удар страшной силы. Под ногами все трещит и рушится.
Не помню, как очутился в воде. Вокруг меня виднелись головы плывущих и слышались крики людей.
Усиленно гребу в сторону. Помню советы товарищей: смотри, как бы при гибели корабля не затянуло в воронку. Теперь уже низко над самой водой проносятся самолеты и с бреющего полета обстреливают плывущих моряков. Гул моторов, всплески воды от свинцового дождя. Но именно в такие минуты крайне обостряется сознание, даже у малодушных невесть откуда появляются сила воли, понимание, как нужно себя вести в подобной обстановке. Сейчас важно сохранять силы, и я лежу на спине, едва шевеля руками, лишь поддерживая равновесие. Затем, отдохнув, переворачиваюсь и снова плыву. И так раз за разом повторяю один и тот же прием. Вокруг меня голов все меньше и меньше, и почти не слышно голосов. Уже вечереет, солнце ушло за горизонт, на море свежо, волны подкрадываются, налетают откуда-то со стороны, а я подобен спичечному коробку, выброшенному за борт. Захлебываюсь, но пока не теряю самообладания.
Однако всему приходит конец, силы иссякают. В какой-то момент, в изнеможении закрыв глаза, решил: будь что будет. И тут послышался гул моторов и возле меня оказался катер — «морской охотник», подбиравший немногих, кто уцелел и дождался минуты спасения...
В Таллине я испытал горечь поражения и радость победы. Часто бывая там, я вижусь со старыми боевыми друзьями, а их осталось не так уж много, и меня снова и снова охватывает счастливое и немного грустное чувство встречи со своим прошлым.
И этот телефонный звонок не стал для меня полной неожиданностью. Скорее неожиданным было услышать голос начальника музея дважды Краснознаменного Балтийского флота Владимира Ивановича Гринкевича — знатока военно-морской истории и энтузиаста своего дела. Осведомившись приличия ради, как я живу, он сообщил:
— А у меня для вас сюрприз. Срочно приезжайте!
— Что именно? — допытывался я.
— Возможно, вы слышали о радиолокаторе, он испытывался в Таллине в сорок первом году?
Я вынужден был признаться, что узнаю об этом впервые.
— Не мудрено. Тогда все только начиналось. Но самое удивительное — сохранился дневник инженера Голева, он с опытной установкой был в Таллине в самые жаркие дни боев. Я уверен — это неизвестная страница в истории советской радиолокации, о которой стоит написать. Приезжайте скорее!
Звонок Гринкевича пришелся кстати. Как раз в ту пору я в составе делегации ветеранов войны готовился ехать в Кронштадт для участия в походе Краснознаменного крейсера «Киров». Стало быть, остались считанные дни до встречи с Таллином.
— Тем лучше! — откликнулся Владимир Иванович. — Жду!
Положив трубку, я старался припомнить, не видел ли Голева в дни обороны Таллина? Нет, слышу о нем впервые. Тем больший интерес вызывало у меня сообщение начальника музея. И в те несколько дней, что оставались до отъезда, из головы не выходил инженер Голев, и я думал о том, какие открытия сулит мне его фронтовой дневник, вероятно, чудом уцелевший с тех далеких времен.
Вскоре я оказался в Кронштадте на палубе знакомого корабля, в кругу своих давних друзей, моряков-кировцев, когда-то молодых лейтенантов, старшин, мичманов, совсем молодых краснофлотцев, полных энтузиазма, готовых на любые свершения, а сегодня почтенных отцов семейств, дедов с седыми головами.
