Владимир Маркович Рыбников спустился по ступеням, придерживаясь за поручни, машинально кивнул проводнице и проговорил обязательную фразу:
— Спасибо вам. До свидания!
Он смотрел и не узнавал ничего вокруг, вдыхал этот воздух с волнением юноши, пришедшего на первое в своей жизни свидание. Пинск! Белорусское Полесье! Как давно и вместе с тем совсем недавно все это было.
Тридцать лет назад, в далеком 1978 году, Володя садился здесь в поезд молодым сержантом, дембелем. Полтора года он прослужил в части, расположенной в нескольких десятках километров от города. Теперь Владимир Маркович — генерал-майор в отставке, а волнуется так, как будто его только что высадили из вагона, пришедшего с Украины, где он полгода отбарабанил в учебном центре связи в Павлограде.
Да, вокзала не узнать. Перроны как игрушечные. Над головой навес из поликарбоната, под ногами цветная тротуарная плитка. Само здание с большими буквами «ПIНСК» похоже больше не на железнодорожный вокзал, какими Рыбников привык их видеть в других городах, а на три дорогих элитных коттеджа, построенных впритык друг к другу.
В здании Рыбников задерживаться не стал, а сразу вышел на просторную и какую-то пустую привокзальную площадь.
— Рыба! — тут же раздался голос справа. — Рыба, здорово!
Рыбников обернулся и увидел двух солидных мужчин, спешащих к нему. Оба в обычных летних куртках, один в джинсах, которые на его грузном теле смотрятся не очень-то элегантно. Первый почти совсем лысый, второй с седой шевелюрой и такими же усами. Рыбникову стало несколько неуютно в своем дорогом костюме и галстуке. Вдобавок он их не узнавал. Эти пятидесятилетние мужчины сильно отличались от худощавых молодых парней в выгоревших полинялых хэбэшках и кирзачах.
— Что, не узнаешь? — Лысый дядька довольно засмеялся. — Изменились мы, конечно. А ты вообще аж генералом стал!
И все! По глазам, по знакомой артикуляции он, конечно же, узнал Муху — Сашку Мухина — и Леху Богомазова — Волжанина.
— Здорово, мужики! — как тогда, тридцать лет назад, сказал Рыбников и по очереди крепко обнял бывших сослуживцев. — Да, постарели мы, деваться некуда. Чего же вы современных фотографий на «Однополчанах» не разместили? Я мог и не узнать вас теперешних.
— Узнал же. — Богомазов прошелся пальцем по седым усам. — Так что?.. Поехали?
— А какой маршрут? Вы с Лехой писали, что тут в школе музей нашей части открыли.
— Да, в прошлом году. Только мы тоже на торжество не попали.
— Может, в гостиницу сначала? — спросил Рыбников, кивая на свой чемодан. — Барахло кинуть, а потом уж по местам, так сказать, боевой славы.
— Не-не-не, Рыба, — решительно запротестовал Леха, щуря серые глаза под белесыми ресницами. — Сюрприз тебе будет, генерал. Хороший стол под яблоньками, банька и душистый самогон.
— Чего-чего? — Рыбников остановился. — Стол под яблоньками?
— Конечно. А скажи-ка, ты Олю Синицкую не забыл? Старую любовь?..
— Неудобно как-то, — пробубнил Рыбников и насупился. — Столько лет прошло. Да и расстались тогда не совсем правильно. Мы с ней немного переписывались потом. Она ждала, а я… Да и писать перестал первым. Получается, что поморочил бабе голову и дал деру.
— Ладно, не мудри лишнего. — Мухин, как и прежде, ухмыльнулся, глядя на сослуживца снизу вверх. — Что было, то прошло. Она так рада нам! Это же молодость! У Ольги дочь сейчас старше ее самой в то время. Тридцать лет прошло!
Рыбников смотрел на своих постаревших однополчан. Чтобы согласиться, ему понадобилась всего минута. Но за это время он вспомнил все: свой узел связи, курилку, клуб. По выходным они смотрели там фильмы, а потом вываливали в темноту белорусской ночи и стреляли друг у друга сигареты. Так сладко было после полутора часов фильма сделать несколько затяжек, прежде чем последует команда построиться.
А еще он почти с нежностью вспомнил ту большую сковороду, которая бережно хранилась в радиомастерской. Грибы росли в Беларуси везде и в большом количестве. Не надо было выбираться за колючую проволоку, достаточно просто походить на задах пять минут. На жареху набирали без особого труда. Потом ребята разводили костерок. Кто-то, чаще всего Муха, бежал на кухню с майонезной банкой за подсолнечным маслом, несколькими картофелинами и хлебом.
Картошка, жаренная с грибами, была удивительно вкусной. Конечно, к концу первого года службы солдаты привыкли и к армейскому рациону, и к количеству пищи. Никто от голода не страдал, но эта сковорода сближала, создавала свой маленький дружеский мирок.
К Лехе Богомазову сразу прилепилась кличка Волжанин. Он был широким в кости, светловолосым, с припухшими губами, как будто потрескавшимися от солнца. Парень всегда добродушно улыбался. Он так и виделся Рыбникову в старых штанах, закатанных до колен, в широкополой соломенной шляпе и с удочкой в руках. Откуда взялась в представлениях шляпа, Рыбников долго не понимал, пока не увидел в каком-то фильме образ рыбака с Волги.
Муха, как все звали Сашку Мухина, был его полной противоположностью. Темные волосы удивительным образом росли у него почти от самых бровей. Этот невысокий парень всегда ходил вразвалочку, пилотку или шапку носил набекрень и слыл великим насмешником. Нет, не ехидным и злым, а добродушным и веселым. Он первым начинал хлопать приятелей по плечам и спине, если они обижались на его шутки, да и сам не дул губы, когда становился мишенью для чужих приколов.
![Расследования Берковича 3 [сборник]](/storage/book-covers/75/7590f21e0663a4cdfc518854aa7bd4cfb3bae683.jpg)
![Расследования Берковича 4 [сборник]](/storage/book-covers/2e/2e364d566597c47b1bfc6e9e933fd93c1c42aebd.jpg)
