Во время действия нашего рассказа под зданием Госпиталя в Париже находились громадные подземелья, которые были засыпаны, когда начали проводить воду и газ, но в то время, о котором мы говорим, об их существовании едва подозревали.
У нас перед глазами есть план, бывший в числе документов на процессе «Волков», который доказывает существование этих подземелий.
В эти-то подземелья мы приглашаем читателя последовать за нами и уверены, что он не станет колебаться, услыша голоса двух старых знакомых.
— Ай! — вскрикнул один.
— Черт возьми! — отвечал другой.
— Слушай, Кониглю, это становится невыносимым! Крысы почти съели мой сапог, а теперь принимаются за ногу.
— Ай! — снова начинал Кониглю.
— Черт возьми! — возмущался Мюфлие.
Сказать по правде, положение двух друзей было далеко не блестящим. Место, где они находились, было погружено в непроглядную темноту. Почва представляла собой жидкую грязь, и на этом-то ложе, более сыром, чем солома всех тюрем вместе взятых, лежали наши два приятеля.
Вокруг них слышался несмолкаемый писк — сигнал нападения. Напрасно Мюфлие и Кониглю раздавали щедрые пинки направо и налево. Напрасно под их каблуками часто погибали наиболее неосторожные твари. Бесчисленные орды крыс снова строились густыми колоннами.
Писк становился пронзительным, точно призывная труба, и легионы крыс, точно разъяренные турки, лезли по ногам, туловищу, плечам и рукам несчастных.
Тогда борьба принимала грандиозные размеры. Мюфлие начинал яростно встряхиваться, он срывал с себя этих чудовищ с острыми зубами, и тогда его платье разрывалось, оставляя отверстия, способствующие их прожорливости.
Кониглю катался по земле, давя крыс своей тяжестью. Тогда враги отступали в боевом порядке, чтобы через несколько минут возобновить нападение.
И эта пытка продолжалась вот уже много дней!
О! Как далеки были от них радости дома Соммервиля!
Куда делись восхитительные паштеты, чудесные фрукты и старые вина? Куда исчезло тонкое белье и мягкая мебель? Где ты, счастье?
Кониглю был великолепен. Он ни разу не упрекнул Мюфлие, который толкнул его на поиски приключений.
Кониглю стал фаталистом. Это случилось потому, что не могло не случиться.
Это. Но что такое «это»?
Быть мучимым, терзаемым, повешенным, конечно, мало радости. Но не знать, что именно угрожает, чувствовать висящий над головой меч и не знать, когда он опустится! Вот это ужасно!
И наши оба приятеля напрасно ломали себе голову. Конечно, первое имя, которое они вспоминали, было имя Бискара, но они-то знали его.
Король Волков был груб, вспыльчив. Он не стал бы сдерживать свой гнев. Если бы они попались в его руки, то он уже давно убил бы их!
Но кто же? Кто?
Нельзя сказать, что они не пытались что-нибудь сделать, чтобы добыть сведения, но это «что-нибудь» было очень расплывчато.
Каждый день — утром или вечером — это им было трудно определить, потому что, по словам поэта, «В могиле всегда ночь», каждый день раздавался один и тот же стук, что-то отворялось, и в темноте, к которой их глаза привыкли, как глаза ночных животных, Мюфлие и Кониглю видели появлявшуюся в воздухе черную раскачивающуюся линию.
Это была гибкая палка, на конце которой висел кусок черного хлеба.
Провизия на день.
Тогда они начинали кричать, звать, спрашивать. Палка не является одна. За ней предполагается рука, за рукой — голова, у головы — рот.
Но этот рот оставался нем, несмотря на все мольбы, и рука исчезала. Оставшись одни, приятели разделяли между собою горький хлеб несчастья.
Мюфлие иногда возмущался. Тогда его ярость была так ужасна, что, казалось, могла сокрушить стены собора Богоматери. Но своды, окружавшие их, были тверды.
И, тем не менее, они не хотели умирать.
Они чувствовали себя полными жизни и решили сопротивляться до конца.
Но когда наступит этот конец?
Единственным развлечением была война с крысами, но в конце концов это было слишком монотонно, тем более, что, как только они засыпали, их враги пользовались этим, чтобы удвоить ярость своих атак.
В тот день, когда мы снова увидим наших приятелей, ими уже начнет овладевать отчаяние. Они перенесли слишком много потрясений, и их разговор будет состоять из вздохов, прерываемых междометиями.
— О! Отдам жизнь за бутылку абсента! — шепчет Мюфлие. — Ричард Третий говорил нечто подобное: «Полцарства за коня!»
— Слушай! — восклицает Кониглю.
— Кто-то идет.
— Крысы.
— Нет, люди!
— Странно, ведь нам уже принесли нашу порцию.
— Они приближаются!
— Это, наверное, конец.
— А! Тем лучше.
— Пожми мне руку, Мюфлие!
— Обними меня, Кониглю!
В эту минуту подземелье осветилось.
В стене открылось широкое отверстие, и в нем появилось шесть человек.
Лица у всех были вычернены.
— Ну! Вставайте и ступайте прямо, — произнес резкий голос.
Мюфлие выпрямился, Кониглю последовал его примеру, хотя и не был столь величественным, как Мюфлие, гордо вскинувший голеву.
— Ваши руки!
Тогда им надели на запястья маленькие вещицы, которые жандармы всегда держат при себе для укрощения строптивых.
Затем шествие тронулось.
Это весьма напоминало театр.
Они шли в окружении людей, державших факелы. Загадка становилась все сложнее. Но разгадка была близка.
