Дом стоит на отшибе. Вышел он из лесу на опушку и остановился перед распахнутым полем. Красиво. И зимой красиво и летом. Поле горбатится слегка — сразу понятно: земля круглая.
Все вокруг родное. А мама говорит отцу: «Все с людьми живут, в деревне — мы одни, как сычи! На отшибе».
Отца снова срочно в рейс послали. Он вздыхал и сокрушался: «Опять, считай, неделя пропала, и семьи не видишь». Тут Валька сунулся было к нему, чтобы он его в рейс взял, но мама сказала, что мал еще, что дом пустой останется, на отшибе, мало кому что в голову взбредет — не бросать же ей ферму, в самом деле…
Все правильно. Значит, сидеть Вальке целый день одному, дом стеречь, хозяйством заниматься, вечера ждать, когда мама вернется… он было заикнулся, что так тоже нечестно: что ж ему больше всех надо, разве хорошо одного ребенка бросать! Отец, конечно, согласился: нехорошо, и надо бы ему брата или сестру прикупить, да все некогда — дела! Но пообещал, что после рейса непременно обсудит с мамой этот вопрос… Ну, а пока, уж придется потерпеть — делать то больше нечего, работу не бросишь. Согласился Валька. Он то родителей понимает… вот третий день пошел, как отец уехал. Чтоб не спутаться в счете, Валька палочки втыкает в грядку. Считать он уже умеет. С буквами сложнее, а со счетом Валька справляется. Ползимы в детский сад ходил — у тети Маши, в деревне жил. Там и сет, и буквы, и игрушки… Но потом мама забрала его и сказала, что не для того ребенка заводили, чтоб по нему сохнуть, и ни к чему ей эти пятидневки!.. Теперь вот все разошлись, да разъехались…
Валька приоткрыл один глаз, прислушался и сразу понял, что в доме и на дворе творится — его не проведешь. Ох, только вставать неохота! Но на столе золотится кринка молока и рядом накрытый полотенцем хлеб. Валька видит его крутую, как у рыбины, спину с поджаристым хрустящим гребешком вроде плавника. Он потянулся. Слюна набежала. Ладно… раз, два, три!.. А умыться и потом не поздно!
Валька припал к кринке, и только слышно, как молоко в кринке «буль, буль, бул». и дальше… а когда оторвался дух перевести, рот у него, как у клоуна получился — почти до ушей белым нарисован. Валька утерся рукой, отломил хлеба, кусанул хрустящий гребешок и головой в сторону мотанул, чтобы он оторвался. Жует, да все равно услыхал сквозь хруст шум на дворе. Ну, значит, за дела пора приниматься — хозяйство на нем немалое!
Щенок в доме появился весной. Подъехал «газик», и отец вышел из него, а они с мамой стояли у окна и глядели — с чего бы это отца на машине начальника домой подвозили.
Отец вошел в дом и стал шарить за пазухой, потом стал осторожно вытягивать руку. «Владей». — Протянул он Вальке темный комочек на ладони. Валька от радости даже захлебнулся: «Настоящая овчарка». «Это где ж ты подобрал такого кабыздоха». — Поинтересовалась мама, — «Какие дружки подсунули?».
«Не кабыздох, а породистая! Овчарка! Понимать надо». «Как же — сразу видно». — Согласилась мама, но каким-то странным голосом. «Гав». — Принял участие в разговоре комочек тоненьким голоском. Валька опустил его на пол. Он клюнул носом два раза, напустил лужицу, повернулся, понюхал, что натворил и смылся под кровать.
«Этого еще не хватало». — Зашумела мама. — «Ступайте конуру мастерите во дворе».
Щенок оказался смышленый и покладистый. Если чего хотел, много не лаял, а говорил только «Гав». и ждал — авось, поймут и уважат: в миску подольют или дверь откроют. Вот и назвали его Гавом. Сначала Гав таскался за хозяином хвостиком, а начал подрастать — все больше становился независимым и упрямым. Случилось, отгрыз он каблук у старого сапога — не на шутку мама рассердилась: «Пускай доедает!.. Напасть еще на мою голову». Отец возразил: «Как же без собаки». «А никак». — Подтвердил Валька, потому что только он один и понимал на самом деле, как нужна собака. Трудно приходилось поначалу Гаву: то Матильда, старая курица, считавшая себя хозяйкой двора, в голову клювом долбанет, то телка Малинка напугает, то сам в лужу провалится или лапу защемит в досках, а через эти приключения и Вальке доставалось… да когда это было…
Сейчас Гав лежал на спине, к солнцу торчали все четыре лапы, хвост загнулся на живот и только самый кончик подрагивал, а морда улыбалась и скалилась. Потом стал Гав ерзать спиной по утоптанной дорожке, почихивать, трясти головой, и Валька понял, что он говорит: «Ах, как мне хорошо». «Давай поиграем». — Сказал Валька.
Гав лениво повернул к нему морду, перекинул голову с боку на бок, но хозяин все равно стоял вверх ногами. Гав так и не понял почему. «Не мгу». — Вздохнул он…
«Почему». — Удивился Валька. «Занят».
«Чем». — Опять удивился Валька. «Охраняю».
«Охраняешь». — Возмутился Валька — «Валяешься». «Мне хозяйка велела, когда уходила, а ты еще спал — вот я и охраняю». «Разве так охраняют». — Спросил Валька.
«Так охраняют. — Твердо сказал Гав. — Все думают, что я на солнышке греюсь, а я охрррррраняю! Это маскировка! Понял?».
Больше во дворе никого не было. Валька стал соображать… Буренку с Малинкой отправили в стадо, Матильда в курятнике… Валька присел на ступеньку… Сделать бы так, чтоб только подумал… и полетел, куда хочешь. Расправил руки и… уже у тети Маши, или к бабушке с дедушкой… а может, в Антарктиду поглядеть пингвинов. Больше всего Валька хотел поглядеть на них. Почему? Прочла мама как-то в книжке, как маленькие пингвинята из яиц вылупляются, и стоит папе-пингвину на секунду зазеваться отойти от яйца, которое он на своих лапах держит, как пропало оно — то-ли склюют птицы хищные, то-ли укатится прямо в океан с крутого берега… очень он жалел маленьких пингвинят и хотел повидать их… а может и помочь… Солнце припекать начало. Стало жарко Вальке, и побрел он по двору. Гав на дорожке все ерзал да глаза косил по сторонам. Матильда в сарае громко сокрушалась, потому что неугомонный цыпленок Пиня старался пролезть под ней по вытоптанному на земле желобку, старался — да и застрял. Валька оттянул дверь и хотел затолкнуть малыша обратно, да Матильда вдруг так громко закричала «куд-куда», что вздрогнул он, а Пиня и проскользнул. «Куда»? — Закричал Валька, а он знай по двору катится, желтым комочком, растопырив огрызочки крыльев — «Пи-пи-пи». — отчаянно пищал он на бегу, пока не налетел на лежащего Гава. Он натолкнулся на него, как на мягкую гору, бухнулся в пыль, забил крылышками и, совсем одурев со страху, так заорал «Пи-и-и-и», что Гав вскочил на ноги: «Гав! Полежать не дадут». «Куд-куда». — Кричала Матильда и била крыльями, да ей то не пролезть. «Чего расшумелись? — Сказал Валька. — Эй, Пиня, хватит пищать, давай обратно, а то тебя коршун утащит».
