АВТОР ПЕРВЫЙ РАЗ БЕРЕТ СЛОВО, ЧТОБЫ ПОГОВОРИТЬ С ЧИТАТЕЛЕМ
Книги о путешествиях и приключениях никогда не залеживаются на прилавках книжных магазинов.
Что ищут и что находят в этих книгах школьники, домашние хозяйки, ученые-теоретики, характер работы которых поневоле делает их пленниками кабинетов, и, наконец, сами путешественники, своими ногами истоптавшие половину планеты?
В шестнадцать лет я попал на парусную шхуну и в первый же день был «расписан» на фор-марс — площадку на верху передней мачты. По команде «Паруса ставить!» бежал к передней мачте, карабкался по веревочным ступенькам на пятнадцатиметровую высоту и там, стоя ногами на пертах (веревки, подвешенные под реями) и видя под собой одну синюю воду да желтую, сбежавшуюся в размерах до спичечного коробка, палубу судна, ломая ногти, распускал тугие, мокрые узлы…
Но зато, когда прошел первый страх, я понял, что прикоснулся к открытию. Действительно, всякий раз, когда поднимаешься на мачту, горизонт отступает, из-за синего окоема появляются зеленые зубчатые полоски — маленькие острова — и, наконец, бледно, нехотя всплывает далекая, похожая на облако Большая земля. А главное — что чудо сотворил ты сам, сам вскарабкался на мачту, сам взлетел над поверхностью моря, преодолел себя, свой страх.
Мне кажется, нечто подобное испытывает и каждый, кто читает книгу о чужом путешествии. При чтении книги о путешествиях не просто сопереживаешь героям, сочувствуешь их страданиям, радостям и горю — становишься соучастником открытия. И не так уж важно, ведет ли тебя автор по богатой жизнью африканской саванне, где разбегаются глаза (в одном стаде антилопы, зебры, неподалеку слоны, на обочине дороги бабуины — и все десятками, сотнями!), или по безлесной, холодной и сырой ямальской тундре, где радуешься каждому редкому цветку, каждой редкой малой пичуге.
Чтение книги, в которой автор описал свои странствия, нелегкое дело. Затрудняют чтение подробные наблюдения, детали, если они озадачивают, значит, автор видит неожиданно, зорко. Он не должен повторять замеченное другими.
Бунин, рассказывая о тропиках, как-то написал:
«Утро, всего восьмой час. Но зной уже адский, он густ и неподвижен…»
Эту густоту и неподвижность зноя я ощутил, попав в Дар-эс-Салам. Читая книгу о чужих путешествиях, снова чувствую себя матросом: будто поднимаюсь по ступенькам, ведущим на верх мачты. Открываются горизонты.
В этой книге — пять повестей. Первая приключенческая. Хотелось бы назвать ее детективом. Но скорее всего это не детектив, а поиск. В необычных условиях, под водой. Остальные — описание дальних поездок — повести о путешествиях, о нашей маленькой голубой планете, опутанной самолетными трассами, железными дорогами, нитями асфальта. О Земле, которая так удивительна и ранима, о заповедных местах, о редких животных. Еще о людях, судьба которых — удача и счастье жить в таких местах, видеть и познавать этих животных.
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
в которой еще ничего не происходит
Мы столкнулись с Аркадием нос к носу у входа в Публичную библиотеку. За нашими спинами в скверике, около бронзового памятника Екатерине, шелестел ветками сырой ленинградский полдень, плащ императрицы отсвечивал зеленью, в мелких лужах плавали случайные листья.
Аркадий с любопытством разглядывал меня.
— Ну, здорово, Серега! Рад тебя видеть. Пришел поработать? По-прежнему в газете?
— Там. Тружусь. А ты, не ушел из института? Все крестьянские волнения, восемнадцатый век?
— Нет, теперь занимаюсь историей географических открытий. В основном — Дальний Восток. В отпуск не собираешься?
— Собираюсь. А ты?
— Поеду в командировку. Понимаешь, набрел на одну историю, сперва показалось — пустяк, попробовал разобраться — что-то в ней есть… Слушай, а что, если тебе прийти ко мне вечером? Посидим потолкуем. Кое-что покажу. Придешь?
Мне всегда было трудно ему отказывать. Я вздохнул:
— Ладно.
…Ах, Аркадий, Аркадий! Мы выросли в Харькове в трудные предвоенные годы. С вечера занимали у булочных очередь за хлебом. Тревожные ночи горели над нашими головами, они горели, роняя звезды на тусклые крыши домов. Мы сидели с Аркадием на краю тротуара и при свете электрического фонарика перечитывали потрепанную книгу «Путешествие вокруг Чукотки».
…Тусклым сентябрьским днем дежневские кочи прошли мыс. Коричневые, с белыми снежными языками каменные берега тянулись по правому борту.
Пал ветер, и казаки, свернув парус, достали весла. Мерный скрип уключин возник над морем. Семь кочей, как усталые воины, растягиваясь в цепь, шли вперед.
Они шли уже третий месяц, то прижимаясь к берегу, то ненадолго отдаляясь от него, от желтых светящих из-под воды мелей.
— Этот, што ли, тот нос, Семейка? — крикнули с весел.
Дежнев мотнул головой. Точно, он — Большой Каменный Нос. Никто еще не обходил того носу.
Оглянулся Семен. На последнем коче Герасим Анкудинов с людьми. Воровские люди. Бил челом Семен перед походом — не пускать Герасима Анкудинова с ним на далекую Анадырь-реку. Всего от таких людей ожидать можно. Ушла челобитная в Якутск к воеводе Василию Николаевичу Пушкину. Да разве удержишь таких — у Герасима вор на воре, один другого бойчее…