Пьер Буало о Тома Нарсежаке…
О существовании Нарсежака я узнал в 1947 году. Проходя мимо витрины книжного магазина, я случайно обратил внимание на книгу под названием «Эстетика детективного романа». Автор — Тома Нарсежак. Помню, первой моей мыслью было: «да что какой-то Нарсежак может понимать в детективах?!»
Книгу я купил и… не смог от нее оторваться! Автор рассматривал вопросы, над которыми давно бился я сам, предлагал решения, которые невозможно было оспорить, и давал определения, показавшиеся мне идеальными. А обнаружив в книге собственную фамилию и хвалебные замечания в свой адрес, я окончательно перестал сомневаться в том, что этот Тома Нарсежак — выдающийся специалист.
Я написал ему — поблагодарил за лестные слова и упомянул о том, как мне понравилось его эссе. И вот началась наша длительная переписка (она продолжается и поныне, хотя тон наших писем, конечно, изменился): мы вместе старались найти лекарство от недуга, поразившего, по нашему мнению, литературный жанр, который уже в то время если и избегал обычной для детективов склеротической заторможенности, то незамедлительно впадал в эпилептический ритм «черного» романа.
А познакомились мы друг с другом только в июне 1948 года на банкете, устроенном в честь присуждения Гран-При Приключенческого романа. Нарсежак был в числе лауреатов. Помню, едва дождавшись окончания банкета, мы простились с нашим общим другом Альбером Пигассом и поспешили уединиться на террасе соседнего кафе, где за стаканом лечебной минеральной воды наконец-то продолжили — на сей раз в устной беседе! — обсуждение столь милых нашему сердцу проблем.
Тогда-то Нарсежак и сказал мне:
— Обмен мнениями — вещь хорошая, однако не кажется ли вам (мы, естественно, говорили друг другу «вы»), что куда полезнее будет применить наши теории на практике?
— То есть?
— То есть написать роман, который захотелось бы прочитать нам самим.
Все без исключения наши собратья по перу, услышав о подобных намерениях, предупреждали об одном и том же: «Не делайте глупостей! Сейчас отношения у вас замечательные, но не пройдет и полугода, как вы рассоритесь на веки вечные!»
Скоро будет двадцать лет, как мы пишем вместе[1]. И почти ни единой размолвки! Конечно, это совершенно не означает, что мы согласны всегда и во всем относительно работы — напротив, мы только и делаем, что сражаемся и спорим! Но это постоянное «противоборство» и есть смысл существования союза. А будь у нас одинаковое мировосприятие, Нарсежак легко мог бы заменить Буало и наоборот — и тогда зачем же работать вместе?
Впоследствии я часто говорил себе, что именно по причине абсолютного несовпадения нашего происхождения, вкусов, эмоционального склада и образа мыслей Нарсежак, с самого начала обративший внимание на эти различия, и сделал мне такое предложение. Идея была оригинальна и одновременно исключительно проста: создать новую тональность за счет объединения двух совершенно противоположных по тембру музыкальных инструментов.
На самом деле Нарсежак должен был стать «обычным» романистом, и только случай — вернее, некоторая доля случайности — навела его на мысль о детективном жанре. Как-то в отпуске он сильно скучал, книг под рукой не оказалось, и он стал развлекаться, сочиняя удачные подражания Морису Леблану, Конан Дойлу, Честертону, Агате Кристи — а вирус уже наверняка был у Нарсежака в крови!
Я предлагаю ему интригу. Он проверяет ее на прочность: придумывает каждому персонажу характер, а затем выясняет, правдоподобны ли будут его поступки, предусмотренные моим первоначальным замыслом. Результат, конечно, никогда не бывает удачным на все сто процентов: один эпизод получается сразу, другой клеится с трудом, а кое-что в сюжете Нарсежак решительно отвергает: «Таких характеров не бывает!» или «Ситуация чересчур неправдоподобная. Не пойдет». И начинается бой. Нарсежака, в сущности, занимают исключительно сами люди — счастливые и несчастные, жестокие и страдающие герои наших историй. А мне интереснее всего придумывать необычные, таинственные и волнующие повороты сюжета. И вот каждый принимается за свой лакомый кусочек. Естественно, иногда приходится и идти на взаимные уступки — иначе ведь ни за что не договориться! Все дело в том, кто лучше сумеет защитить свою «территорию». В конце концов мы заключаем мирный договор: он позволяет такому-то персонажу совершить при определенных обстоятельствах поступок, не вполне соответствующий его природному нраву, а я не без сожаления отказываюсь от эффектного эпизода. Все это сопровождается сердитыми монологами, возгласами протеста и упреками в отсутствии гибкости и желания пойти навстречу соавтору. И, что особенно забавно, затем, закончив роман, мы одинаково радуемся взаимным жертвоприношениям, обогатившим в результате наш общий замысел! Между прочим, это обстоятельство наглядно подтверждает тот факт, что мы всего-навсего подчиняемся логике сюжета.
Однако бывает, что согласия достичь не удается: либо придется пожертвовать фабулой, либо поменять героев. В таком случае мы с обоюдного согласия вообще отказываемся от романа. К счастью, это случается редко — Нарсежаку почти всегда удается «очеловечить» (а суть дела именно в этом) самые невероятные и, даже скажу, бредовые коллизии. Он умеет изящно объяснить и воскресение из мертвых, и немыслимое присутствие героев в нескольких местах одновременно, превратить «ведьму» или «привидение» в самых обыкновенных людей, которых мы с вами можем повстречать в метро.