Брусчатка

10-го июня 2007 года я приехал в гости к Майе Рошаль.

Она же Марианна Григорьевна Рошаль.

Она же Марианна Рошаль-Строева.

Она же Марианна Рошаль-Федорова.

Первый раз Майю Рошаль я увидел в 1955 году. Мне было тогда 15 лет.

Майя Рошаль (все привыкли звать ее Майя) — дочь Григория Львовича Рошаля и Веры Павловны Строевой.

Григорий Львович Рошаль, в его семье я длительное время воспитывался, довольно известный режиссер советского кино. Он снял «Петербургские ночи», «Господа Скотинины», «Римский-Корсаков», «Академик Иван Павлов», «Мусоргский», «Вольница», «Хождение по мукам» и др. фильмы, написал книгу «Кинолента жизни», явился одним из основателей детских театров в СССР, был учителем и наставником многих талантливых режиссеров, долгие годы руководил кинолюбительством в СССР, преподавал во ВГИКе.

Вера Павловна Строева, его жена, поставила фильмы «Сердце России», «Полюшко поле», «Марите», «Хованщина» и др.

Когда родилась Майя, они спорили, какую фамилию ей дать и с трудом добились в ЗАГСе двойной фамилии — Рошаль-Строева.

Когда Майя вышла замуж (а с Майей мы на ты), то ее муж, в то время начинающий археолог, Георгий Федоров захотел, чтобы жена носила его фамилию. С трудом добились поменять фамилию на Рошаль-Федорову.

Майя родила двоих детей. Веру и Михаила. Оба носили фамилию Рошаль-Федоров.

Дочь Верба, так ее звали все, стала искусствоведом. Сейчас живет в Израиле.

Михаил Рошаль-Федоров закончил полиграфический институт, художественный факультет, стал известным книжным графиком, увлекся концептуализмом. Его произведения высоко были оценены как в России, так и за ее пределами. Умер Михаил Рошаль-Федоров несколько месяцев назад в возрасте пятидесяти лет.

Майя Рошаль приехала в Россию посмотреть внуков, встретиться с друзьями, побывать на могиле сына, а также начать подготовку его выставки.

Я приехал на чашку чая к Майе Рошаль с моим сыном Сергеем. Мы просидели у нее в квартире на Ленинском проспекте три часа.

Майя показала мне редкие фотографии. Среди них и эту.

В годы войны Майя вместе с семьей была эвакуирована в город Алма-Ата. Сергей Михайлович Эйзенштейн снимал в то время «Ивана Грозного». Майя работала у него помощником режиссера. Жили Рошали в одном доме (между собой его называли «лауреатником») с С.М. Эйзенштейном. Назвать их жилище домом можно с большой натяжкой. Одну комнату занимал Сергей Михайлович, другую — Г.Л. Рошаль и В.П. Строева с дочерью Майей. В третье, четвертой и пятой комнатах жили тоже известные кинематографисты.

Майя и Сергей Михайлович Эйзенштейн родились в один день. Сергей Михайлович родился 23 января 1898 года, а Майя появилась на свет 23 января 1925 года. Дни рождения, начиная с Алма-Атинского периода, а потом и после войны, они часто отмечали вместе. Сергей Михайлович Эйзенштейн был одиноким человеком.

Майя подарила мне книгу «Брусчатка» Георгия Федорова, которого я тоже знал с 1955 года.

Жора Федоров, известный археолог, талантливый ученый, правозащитник, энциклопедически образованный человек, хороший писатель, умер несколько лет назад в Лондоне — там они жили с женой последнии годы. После смерти мужа Майя осталась в Лондоне.

В моей библиотеке хранится «Инструкция по ведению полевых археологических работ», написанная Георгием Федоровым совместно с Павлом Бырня в 1958 году и первая книга Г. Федорова «Дневная поверхность» с дарственной надписью.

«Брусчатка» издана в 1997 году. Я прочел ее практически за ночь. Умная, добрая, талантливая книга. Я решил ее опубликовать на нашем сайте. Почему?

Во-первых, это интересная книга, во-вторых, это люди, с которыми связана моя юность, в-третьих, мне представляется, что имя Георгия Борисовича Федорова незаслуженно забыто сегодня. И, возможно, молодым историкам, литераторам познакомиться с «Брусчаткой» будет полезно.

Я рассматриваю фотографии, сделанные моим сыном Сергеем Шахиджаняном. Четыре из них публикую здесь и вспоминаю 50-е годы, когда жил в доме Григория Рошаля на Большой полянке, вспоминаю свои долгие разговоры с Георгием Федоровым, Майей Рошаль, фильмы, снятые ей: «Белый пудель», «Улица космонавтов» и др.

Оказывается, мы с Сергеем приехали к Майе в особый день — день, когда у нее родился третий правнук.

О многом мы поговорили в тот день.

Мне будет приятно, если Вы прочтете книгу Георгия Федорова. Познакомитесь со вступительными статьями поэта Ю. Кима и писателя М. Харитонова, окунетесь в прошлое нашей страны и, может быть, задумаетесь о ее настоящем и будущем.

Владимир Шахиджанян и Марианна Рошаль, 10 июня 2007

Марианна Рошаль, 10 июня 2007

Владимир Шахиджанян и Марианна Рошаль, 10 июня 2007

Фото Сергея Шахиджаняна

Ваш Владимир Владимирович Шахиджанян.

Опубликовано 30 июля 2007

Слово «гэбэ» всегда означало «госбезопасность». Посему произносилось с отвращением (как и производные от него: «гэбисты», «гэбешники»). Но для некоторого, причем весьма широкого, крута существовал еще и ононим, который был еще и антоним, то есть произносился с чувством прямо противоположным: «Гэбэ» — «Георгий Борисович» — Г.Б.Федоров. «Вчера славно посидели у ГэБэ… У ГэБэ в экспедиции было замечательно… Звонил ГэБэ, зовет к себе…» Многие звали его «Жора», хотя он был немолодым и вполне почтенным и к фамильярности не располагал, но говорилось так не из панибратства, а по особенной нежности к нему — как произносили «Дэзик», говоря о Давиде Самойлове. Да уж какая там фамильярность: ученый, археолог, доктор наук, писатель… Встречал гостей он, как правило, лично и неизменно ласково, и я все ждал каждый раз, когда дело дойдет до беседы, потому что вот тогда глаз его разгорался, и, зацепившись Бог знает за какой повод, за случайное имя или слово, Георгий Борисович начинал очередной рассказ — о человеке, о событии, — всегда неожиданный рассказ, интересный, захватывающий подробностями. Не имею представления, какой он был историк-археолог, об этом другие расскажут, но вот что касается писательства его — он просто не мог не быть писателем: такое множество историй он знал, настолько богата была его жизнь людьми и событиями. И он мог и любил часами перебирать бесчисленные сокровища своих воспоминаний. Он даже о своих восьми инфарктах и легочных отеках говорил с некоторой добродушной похвальбой, и ни разу не замечал я за ним ни тени трагической печали, которая свойственна бывает инфарктникам.