Находясь в подвалах Инквизиции, любое живое существо хочет только одного: смерти. Извиваясь в пыточных установках, лишённые малейшего шанса на побег, они зовут её даже тогда, когда от крика остались только сдавленные хрипы — в бессвязном мычании всё равно слышатся мольбы. Мольбы не к палачам — из их душ калёным железом выжгли жалость, стёрли память, лишили всего, что определяет человечность… не к этим монстрам в приросших к лицу масках — о, нет. А к ней, Чёрной Королеве, рано или поздно принимающей в свои объятия каждое живое существо: от муравья до человека.
И она приходила… но только тогда, когда это требовалось хладнокровным мучителям, избавляющим род человеческий от скверны, уничтожая её в Священном огне или порабощая разум. После очередной промывки мозгов, бывшая жертва сама становилась палачом, брала в руки оружие, убивая тех, с кем ещё вчера жила под одной крышей.
В одной из камер находилась совсем юная девушка, казалось, только недавно переступившая порог детства. Инквизиторам нет дела до возраста, пола и всех внешних составляющих подозреваемого — тем гнуснее выглядят их деяния: зачастую в мрачных сырых темницах, пронизанных кровью и болью, находились совсем дети.
Пальцы босых ног едва касались шероховатого каменного пола; руки раскинулись по сторонам, от запястий отходила прочная цепь, крепящаяся к стенам; рот был перетянут грязной тряпкой; на теле, скрываемом только рваным балахоном, виднелись кровоточащие росчерки ран, лишь малая часть которых зарубцевалась в шрамы. Белоснежные волосы доходили девушке до пят, но и их кара Инквизиции не обошла стороной: жжёные, окровавленные и слизкие от грязи, они утратили былую красоту. Голова жертвы была опущена в смирении перед предстоящей участью, и только редкие вздрагивания тела от безмолвного плача нарушали её неподвижность.
Стоило только девушке отключиться, впав в своего рода кому, как бдительные палачи ударяли хлыстом по спине, вызывая настолько ослепительную вспышку боли, что даже разум полумёртвого существа не мог игнорировать её. Раньше она вскрикивала и дёргалась, безуспешно пытаясь освободиться из железных колодок, сковывавших запястья, но иглы на внутренней стороне только больнее впивались в кожу.
Дни заточения перетекали в недели, недели — в месяцы, но для ведьмы время словно перестало существовать: каждая последующая минута подневольной жизни ничем не отличалась от предыдущей. Лишь изредка ей приносили еду или воду, от которых она отказывалась, надеясь приблизить желанное мгновение собственной смерти.
Наряду с человеческой речью она забывала собственное вековое прошлое, терялась в немом безумии, вызванном голодом, одиночеством и непроходящей болью…
Из привычного забытья её вывел лязг открывающегося затвора. Девушка с трудом приподняла голову, пытаясь рассмотреть вошедшего, но глаза, привыкшие к темноте, видели только расплывчатое пятно факела. Неужели её решили убить? В мысли прокралась робкая надежда, разрушившаяся сразу, стоило вошедшему заговорить:
— С днём рождения, ведьма.
* * *
Настойчивый звон экстренной тревоги заставил Александра очнуться от бреда давнего кошмара. Он открыл глаза, потянулся, отчего рабочее кресло протестующе скрипнуло, и, не тратя время на размышления, склонился над внутренним телефоном.
— У нас новое убийство. Команда «А», сбор в моём кабинете через пять минут, — он посмотрел на настенные часы, показывающие полчетвёртого ночи, улыбнулся. — Ладно, через десять, а то «садист-садист»…
Глава всемирно известной организации по борьбе с нечистью протяжно зевнул до хруста челюсти, размял затёкшую шею, встал, встрепенулся, сгоняя остатки сна и постепенно возвращаясь к действительности. Снова убийство, и снова по его душу — без особого возмущения тонкого мира датчик бы не сработал, уж больно великий ум над ним работал. Что-то подсказывало ему: обстоятельства дела нынешнего не будут отличаться от предыдущих. Зачем-то одному последователю Тёмного Надразума понадобилось проводить все эти громоздкие ритуалы, непременно заканчивающиеся смертью жертв… Что за ритуалы, Ведьмак не знал. Слишком много деталей позволяли отнести их как к одному явлению, так и к совершенно противоположному. Словом, дело ясное, что дело тёмное.
Услышав громкий стук каблуков, Александр обернулся, не желая быть застигнутым врасплох. И вовремя:
— Ты не просто садист, ты — чёртов изверг! Тиран, деспот! Сегодня воскресенье, чтоб ты знал! Вот так, умрёшь — и никакой личной жизни, — послышался возмущённый женский возглас, и вслед за этим в кабинет, освещаемый лишь парящей лампой, ворвался самый настоящий вихрь, норовящий уничтожить всякого, кто возникнет у него на пути, особенно если этот кто-то вынуждает работать без выходных.
Несмотря на то, что настроение ведьмака было отвратительным, он всё же нашёл в себе силы улыбнуться и поддержать расслабленный тон беседы: напрячься за сегодня они и без того успеют.
— Ты абсолютно права! Хуже воскресных убийств может быть только воскресный апокалипсис. И то, и другое разруливать нам, как ни крути, — Александр зевнул, окинул подчинённую в вызывающе коротком чёрном платье недобрым взглядом, сделав неутешительный вывод о её «личной жизни». — Почему в штатском, Настенька?
