Я смотрел, как ловко Оля раскатывает верхний пласт пирога. Нижний пласт уже лежал на противне, и на нем розовели кусочки рыбы, аппетитно наперченные и посыпанные колечками лука.
— Есть хочешь? — спросила Оля. — Иди руки мой, котлеты готовы.
Она отряхнула руки и начала снимать пену с закипавшего бульона. Подцепив пену ложкой, она каждый раз шла несколько шагов до раковины, потом снова возвращалась к кастрюле.
— Возьми блюдечко, — подсказал я.
— Блюдечко потом мыть придется.
— Ну и что! Зато не надо бегать туда-сюда!
— Не ты ведь бегаешь, — возразила она. — Нечего и командовать.
Я немного обиделся, но спорить не стал. Когда вернулся, на освобожденном краю стола уже стояла тарелка с двумя домашними котлетами, жареной картошкой и зеленой горочкой салата. Тут уж я говорить ничего не стал, молча взял вилку. Вкусно. Потянулся за кружкой, отхлебнул.
— У, минералка.
— Минералка, — строго повторила Оля. — Тебе в поликлинику завтра, не забывай.
Обязательно надо испортить человеку настроение.
— Картошка недосолена, — буркнул я. — Всегда не досаливаешь.
— Соль на столе, — Оля беззаботно накрыла пирог салфеткой.
— Я в клуб пойду.
— Нет, Кирюша. Не сегодня. Да ты же собирался записи в порядок привести.
— Почему? — возмутился я. — Я не хочу записи. Я в клуб хочу!
— Нет, — Оля вышла из кухни, даже спорить не стала. Все еще ковыряя вилкой картошку, я услышал, как в прихожей щелкнул замок. Я выскочил следом и убедился, что ключа нет. Я заперт. Да что она, в самом деле? Думает, я не понимаю ничего?
Я немного послонялся по квартире, но делать ничего не хотелось.
За окном теплел майский вечер, зеленый с сиреневым, золотой от солнечных лучей, галдели девчонки. А я сидел взаперти. И такая досада меня взяла, что я решил: убегу. Что я, раб — взаперти сидеть?
Я разыскал в шкафу бухту спортивной веревки. На днях мне Серега принес вместе вместе со страховочной системой, очень кстати — мы летом мечтали отправиться в альпинистский лагерь. Пока у меня опыта никакого, но и здесь ведь не горы. Всего третий этаж. Я привязал веревку к трубе батареи (поломал голову над узлом, а потом плюнул) и спустил конец за окно.
За окном стоял Серега и смотрел на меня с веселым недоумением. Я тоже весело помахал ему в ответ, сел на подоконник верхом и…
И на меня налетела Оля. Она стащила меня с подоконника — я от неожиданности не сопротивлялся, — и начала мутузить чем попало. Мне это надоело, я просто обхватил ее и держал, даже встряхнул чуть-чуть.
— Ты что, больно же, — сказал я.
— Дурак, — сказала Оля со слезами. — Я же за тебя отвечаю, в конце концов! Отпусти.
Я отпустил.
— Оля, — сказал я. — Мне двадцать восемь лет, а ты со мной, как с маленьким. Ну в самом деле. Думаешь, я в клуб пойду, так и пиво начну пить? Или переутомлюсь так, что работать завтра не смогу? Запираешь еще. Придумала.
— Да ничего тебя не запирала, — сказала она. — Я же на минуту к соседке пошла. И дверь захлопнула по привычке, да правда же! Не думала, что ты сразу обидишься.
Мы помолчали.
— Так ты иди, — сказала Оля. — Только не через окно. Перед соседками неудобно.
— Да ладно. Вон ко мне Серега пришел.
Серега вдвоем с Олегом Петровичем сидел за столиком в углу двора, под черемухой, а Олег Петрович вытащил из-под столешницы, быстренько показал мне и опять спрятал бутылку пива.
Ненавижу походы в поликлинику. Даже солнечный свет не кажется радостно-спокойным, если освещает он больничный коридор, и в позвоночнике периодически делается неприятно. Хорошо, хоть очередей сегодня почти не было. И все равно, я просидел минут двадцать, рассматривая давно надоевшие плакаты с толстыми довольными младенцами, пока дожидался результатов анализов. И наша, обычно добрая, докторица сегодня держалась суровее обычного.
— Признавайтесь, — потребовала она. — Пивком балуетесь?
— Четыре дня назад, — мрачно сознался я. На самом деле это три дня назад, но что теперь. Стоило вчера устоять перед соблазнителем Петровичем, чтобы сегодня все равно получить нагоняй, да еще повторную явку назначат. Петровичу хорошо, ему уже сорок, от него давно ничего не требуют.
— И тестостерон забываете принимать? — докторица все придирчиво таращилась на экран. Наконец оторвалась от него и погрозила мне пальцем, превращаясь из сурового врача в старую знакомую. — Смотрите, на уколы переведу!
Еще минут через двадцать я вручил медсестре полную мензурку, выслушал — теперь от нее — предписания, последний раз покаялся в нарушении режима и, — наконец-то! — вырвался из поликлиники с чувством неповторимого облегчения. Свободен, на целый месяц. Не заставили через неделю приходить, ф-фу.
А на работу сегодня не надо.
Домой я пришел в настроении, когда все люди кажутся добрыми и хорошими, да и сам себе — вполне ничего. Вспомнив, как вчера чуть не поссорился с Олей, сам себе удивился — чего было ершиться?
Я с удовольствием позанимался на свободе своей музыкальной коллекцией. Потом опять вспомнил вчерашний день, — как мы с ней спорили о готовке. И подумал, что и в самом деле не возился на кухне уже тысячу лет, едва ли не со школьных времен. А кто мне мешает вспомнить кулинарное искусство? Сварганю-ка что-нибудь вкусненькое, пока Оля на работе.
