Блокнотов, блокнотиков, записных книжек, ежедневников у Валерия Михайловича скопилось великое множество: все знали о его слабости и дарили их по поводу и без повода. Самыми любимыми были произведения московского Монетного двора, с водяными знаками, закладками, календариками и роскошными цветными вклейками-фотографиями родной природы. В свое время он очень тактично провел там расследование одного щекотливого дела, после которого много лет дружил с профкомом. Но даже когда дружба постепенно сошла на нет, ему, по старой памяти, а может быть, и на всякий непредвиденный случай, к Новому году обязательно присылали подарочный набор.
Ежедневники очень помогали в работе, вносили в суматошную жизнь четкость и позволяли значительно облегчить работу памяти. Старые, исписанные он никогда не выбрасывал, а уносил домой и складывал их в свой домашний сейф. «Пусть полежат, поумнеют», — говорил он себе, имея в виду далекие будущие времена, когда выйдет на пенсию и, набравшись смелости, начнет писать то ли мемуары, то ли детективы.
Вот и сейчас он просматривал свои записи и откладывал в одну стопку то, что уже можно забирать, а в другую то, что еще может пригодиться в работе. Вроде и события эти были не так уж давно, а сколько перемен! Дети выросли, у них уже свои семьи. Жена, слава богу, с ним развелась и подалась в какую-то секту (то еще было дело!), и он теперь каждый день мысленно благодарил этого нового «мессию», который так удачно вмешался своим пришествием в их семейную жизнь и дал ему и Лидке, пусть запоздалую, возможность быть вместе, не прячась, не таясь.
Одна страница зацепила его взгляд: телефоны, фамилии, стрелки, жирные вопросительные и восклицательные знаки, и множество нарисованных, заштрихованных на разный манер гробов… Она вернула его к тому странному делу, которое и началось необычно, и столь же необычно закончилось. Валерий Михайлович, хотя и до сих пор считал Андрея Блаженного фигурой неоднозначной, отдавал себе отчет в том, что симпатизирует ему. Странно, как иногда подходит человеку его фамилия… Он, действительно, был немножко блаженным, не от мира сего. Наверное, какому-то его предку она досталась не случайно. Хотя… нынче-то все блаженные блаженны исключительно в свою пользу… Откуда-то выплыло: «Ген — неприличное слово из трех букв». Валерий Михайлович сосредоточился и вспомнил, где и при каких обстоятельствах он это услышал: в 1986 году обокрали квартиру академика. Прибывшая по вызову группа, к своему удивлению, нашла хозяина в превеселом расположении духа — его жена, увидев, что шкафы раскрыты настежь, пришла в ужас: «Боже мой, как неудобно получилось! Все-таки посторонние люди, а у меня на полках такой бардак…»
«Гены… Генетика поведения, будь она неладна…» Валерий Михайлович приблизительно в то же время, когда была совершена эта кража у академика, читал интересное исследование под грифом «ДСП», написанное одним толковым журналистом, в котором по статистике более восьмидесяти процентов заключенных, кажется даже восемьдесят семь, осужденных за тяжкие преступления, имели неблагополучную наследственность.
А все-таки странная штука — жизнь… Отец Андрея сидел за убийство, парень рос в неполной семье, можно сказать, в нищете. Казалось бы, именно ему, как говорится, карты в руки… А тот же Леха Савельев… Он, как и Блаженный, учился в средней советской школе, но рос в нормальной рабочей семье с достатком… Оба читали одни и те же книжки, смотрели одни и те же фильмы… Оба пошли в армию, оба прошли Афганистан… Где на его жизненном пути та точка, тот пункт, с которого он свернул на свою страшную дорогу? Позавидовал ли в детстве чужой дорогой игрушке, в юности ли — джинсам? Или в семье кто-то из родителей завидовал соседям, родственникам? Или прицепился где-то к кому-то ген жадности… Не может же так быть, чтобы рос себе мальчонка, рос, вырос, а потом вдруг — раз! — и осенило. Валерий Михайлович вспомнил о том, что конкретно «осенило» Леху Савельева, и поежился: в памяти всплыл развороченный гроб, жуткие останки, и он вдруг явственно почувствовал ту страшную смесь запахов горелой разложившейся плоти и бензина, которая, как ему тогда показалось, заполнила собой все подвальное помещение недостроенного заброшенного коттеджа.
И еще Валерий Михайлович думал о том, что все-таки судьба с большой буквы, наверное, существует, и что все заранее предрешено. Рождается человечек, рождается еще один человечек, и они неумолимо идут, вместе со временем, навстречу друг к другу, и один несет другому либо благо, либо зло. И окружающие их люди тоже не бездействуют, подталкивают своими поступками, направляют к чему-то. Валерий Михайлович опять вспомнил о «мессии» и улыбнулся: сколько говнюк разрушил судеб, скольких людей обобрал, а в результате в одном конкретном случае — Лидка, подарок судьбы, можно сказать.
И опять странно получается: чтобы он, Валерий Михайлович, выкарабкался, выжил, нужно было, чтобы Андрей в свое время попал в больницу… А чтобы он попал в больницу, нужен был Леха Савельев…
Тут Валерий Михайлович понял, что вот так, на ходу, рассуждать об этом не стоит. Это надо было бы на досуге обсудить с Лидкой. Она — умная и любит такие философские заковырки. «А дорого бы я дал, чтобы узнать, где Андрей, что с ним, жив ли вообще», — подумал Валерий Михайлович, укладывая ежедневники в портфель и не подозревая о том, что на пестрой ленте его судьбы уже уготован тот день, когда он узнает, и где Андрей Блаженный, и что с ним…
