Пролог
Воспоминание о крыльях
Внизу, на дне, течение плавно и медленно колебало заросли морской травы. Вода здесь была теплой, совсем как на юге, там, откуда Клубок отправился в путь. И сколько ни зарекался Моолкин следовать за серебристой подательницей, ее манящий, дразнящий запах по-прежнему пронизывал соленую толщу Доброловища. Подательница была недалеко; змеи продолжали следовать за нею, хотя вплотную и не приближались. Шривер хотела было поспорить на сей счет с вожаком, но так и не собралась с духом. Вместо этого она с беспокойством поглядывала на Моолкина. Раны, полученные им в короткой схватке с белым змеем, заживали медленно и неохотно. По чешуям, нарушая узор, пролегли глубокие борозды. И даже золотые пятна ложных глаз, тянувшиеся чередой вдоль всего тела – признак пророческого дара, – выглядели потускневшими и незрячими.
Шривер и сама чувствовала себя потускневшей и скучной.
Они проделали немалый путь, разыскивая Ту, Кто Помнит. Как уверен был Моолкин, когда они отправлялись в дорогу!.. А теперь он казался таким же растерянным и сбитым с толку, как и Шривер с Сессурией. Они трое – вот и все, что осталось от многочисленного Клубка морских змей, когда-то начавших переселение. Прочие разуверились в цели своего великого путешествия и отпали от Моолкина. Они предпочли остаться возле крупного, темного телом подателя – и бездумно жрать мертвечину, которую тот им поставлял. Это было много приливов тому назад…
– Иногда мне кажется, что я заблудился во времени, – поделился со Шривер отдыхающий Моолкин. – Мне начинает мерещиться, что мы уже проплывали этим путем, делали все то же самое и, может, даже произносили эти самые слова… Порой это чувство овладевает мною так сильно, что день сегодняшний начинает казаться воспоминанием о когда-то виденном сне. И тогда я думаю: а чего ради что-то делать и предпринимать, ведь то, что случилось когда-то, непременно должно произойти снова?.. Или уже успело произойти…
В его голосе не слышалось ни силы, ни убежденности.
Они со Шривер бок о бок висели в воде, их тела чуть заметно колебало течение, а плавники шевелились только по необходимости – чтобы не сносило с места. Сессурия, расположившийся чуть ниже, внезапно тряхнул гривой и выпустил в воду толику яда, чтобы заставить соплеменников насторожиться.
– Смотрите! – протрубил он. – Пища!
Прямо на них, переливаясь мерцающим серебром, двигался большой косяк рыбы – настоящее благословение. А позади косяка, мелькая длинными тенями, плыл и кормился другой Клубок морских змей: трое алых, зеленый и два синих. Не очень большой Клубок, но едоки рыбы выглядели здоровыми и полными жизни. Одетые в блестящие шкуры, с налитыми телами, они весьма выгодно отличались от спутников Моолкина, у которых на запавших боках топорщились поблекшие, порванные чешуи.
– Вперед, – позвал своих товарищей Моолкин. И повел их кормиться вместе с незнакомцами. Шривер, не сдержавшись, испустила тихий вздох облегчения. Наконец-то они сумеют, по крайней мере, как следует набить животы! А может, те, другие, осознают, что Моолкин – пророк, и даже решат присоединиться к его Клубку?..
Нападая на косяк, морские змеи охотились не за отдельными рыбинами – сразу за всей стаей. Тем более что двигалась эта стая как единое существо, да притом способное разделяться на отдельные потоки и уворачиваться от неуклюжих охотников, попросту их обтекая. Ну, спутников Моолкина неуклюжими охотниками никто бы не назвал! Легко и изящно они заструились в воде, устремляясь за пищей… Со стороны чужого Клубка послышались возгласы предупреждения, но Шривер ничего опасного для себя не заметила. Один удар хвоста – и она врезалась в косяк, и в ловушке захлопнувшихся челюстей оказалось по меньшей мере три рыбины. Шривер торопливо их проглотила.
И в этот момент двое алых отвернули в сторону и одновременно набросились на Моолкина. Они лупили его рылами, как если бы он был акулой или еще каким-нибудь старинным врагом. Один из синих кинулся, разевая пасть, к Шривер. Живо извернувшись, она метнулась прочь, заставив его промахнуться. Еще один алый попытался обхватить Сессурию кольцами своего тела. Он растопыривал гриву, брызжа во все стороны ядом и выкрикивая грязные оскорбления. Извергаемые им непристойности были бессмысленны и бессвязны. Ярость – и более ничего…
Шривер понеслась прочь, вереща от недоумения и обиды. Моолкин же не спешил отступать. Он вздыбил свою роскошную гриву, испустив такое облако яда, что алых едва не парализовало. Они попятились, клацая зубами и что есть сил полоща жабры, чтобы избавиться от отравы.
– Да что с вами такое?! – требовательно обратился Моолкин к незнакомцам. И закрутился спиралью, при этом его грива по-прежнему дышала ядом, добавляя силы укору. Вереницы глазчатых пятен слабо засияли золотом. – Почему вы набрасываетесь на нас, словно какие-нибудь неразумные твари, дерущиеся из-за куска? Разве так у нас принято поступать? Даже в голодные времена рыба принадлежит тому, кто ее поймал, а не тому, кто ее первым увидел! Вы что, позабыли, кто мы такие? Неужели у вас совсем разум отшибло?..