Глава 1
«…И молитва вместо гутен морген»
Февраль, 2622 г.
Лагерь нравственного просвещения им. Бэджада Саванэ
Планета Глагол, система неизвестна
Никогда бы не подумал, что лагерь для военнопленных может быть живописен.
Впрочем, ландшафт располагал. Говорят, самые впечатляющие столовые горы на Земле – в Южноамериканской Директории. Я никогда там не бывал (в три года – не считается), ничего не скажу. Зато крымские плоскогорья Мангуп и Чефут я знаю как свои пять пальцев.
И вот если каждую крымскую столовую гору увеличить по площади раз в десять… поставить таких гор побольше… и сделать их повыше… получится нечто отдаленно похожее на пейзажи той дыры, куда забросила меня судьба-злодейка.
На восточном краю плоскогорья белела цитадель. Выстроена она была из тесаных блоков натурального камня. Это вам не прозаический пенобетон.
Цитадель имела в плане форму трапеции. Длинное основание трапеции было обращено к ущелью, отделяющему плато от соседней горы. Короткое – к зоне содержания военнопленных.
Четыре башни по углам, пятая – в центре.
В центральной башне располагался узел связи, радары контроля воздушной обстановки и пара зенитных установок. У основания башни находились казармы охраны, крошечный госпиталь, кухня, гаражи и два красивых дома, тоже каменных. Один для пехлеванов, другой – для заотаров.
В цитадели жили конкордианцы. Мы, пленные офицеры Объединенных Наций, занимали жилые блоки, расположенные двумя группами к западу от цитадели.
Шестая башня – круглая, приземистая, конкордианцы называли ее дахма – стояла особняком. На вершину дахмы кладут покойников, чтобы их плоть стала добычей хищных птиц, а кости были как следует отбелены ветрами. И хотя в горах, да, вероятно, и на всей планете хищные птицы не водились, это не могло заставить конкордианцев отступиться от духа и буквы своей религии.
За время моего пребывания в лагере на вершине дахмы оказались останки четверых. Но об этом я расскажу позже.
Свобода наших перемещений была ограничена только воротами цитадели. Но и через эти ворота нас пропускали – в составе хозяйственного наряда. Три раза в сутки наряд получал пищу на весь лагерь. Раз в два дня выдавались сигареты, раз в неделю менялось постельное белье.
Попасть на плато, где находился лагерь, можно было тремя путями.
Первый: прилететь на вертолете.
Второй: прийти на своих двоих. Западный склон горы был в отличие от обрывистого восточного сравнительно пологим. Конечно, не бульвар, но пролезть можно. Без риска переломать руки-ноги.
Третий: приехать. Для этого существовал мост, примыкающий к цитадели и полностью отгороженный ее стенами от сектора проживания военнопленных. Мост – очень красивый, ажурный, воздушно-хрупкий – соединял нашу гору с соседней. Там дорога пересекала плато и спускалась серпантином вниз, в невидимую из нашего лагеря долину.
Именно по этой дороге, в закрытых армейских грузовиках, в лагерь и привозили пленных.
Космодром находился где-то далеко, за щербатой горной грядой глубокого черно-синего цвета, которая занимала весь восточный сектор горизонта. Космодром ничем не выдавал своего присутствия.
Местная инфраструктура представлялась мне в высшей степени странной. Зачем было выносить наш лагерь в такую тмутаракань? Стоило ли строить километровый мост с одной горы на другую, если дорога в итоге вела в тупик, заканчиваясь цитаделью?
Почему мы не бежали из лагеря?
Чем занимались в плену?
Подвергались ли психическому давлению или физическим воздействиям со стороны конкордианцев?
Когда пришло время, я ответил на каждый из этих вопросов раз по сто. Устно и письменно.
Занятие, как обычно, вел майор-воспитатель Кирдэр – маленький блондин, всей своей внешностью опровергающий расхожие предрассудки о том, что клоны похожи на скандинавских берсерков с головами азербайджанцев.
Впрочем, Кирдэр, строго говоря, клоном не был. Что и понятно: все офицеры-воспитатели в нашем лагере принадлежали к касте заотаров.
– А теперь, господа, скажите мне… – майор прищурился и сделал паузу, – …что есть три первейшие добродетели?
Кирдэр не стал добавлять «в учении Заратустры» или, скажем, «в нашей вере». К этому мы уже привыкли: когда конкордианец задает вопрос из области этики, религии или богословия, он всегда имеет в виду свои этику, религию, богословие. Другие для него существуют лишь как малоинтересные отрасли гуманитарного знания, из которых можно почерпнуть факты для обогащения общей эрудиции.
Итак, три первейшие добродетели. Это я знаю. Я поднял руку. Краем глаза заметил, что меня на полсекунды опередил лейтенант Костадин Злочев.
По лицу Кирдэра скользнула тень недовольства.
– Та-ак… Злочев – раз. Пушкин – два. Ходеманн – три. Свинтилов – четыре. Маловато для аудитории из двадцати пяти человек, не так ли? А ведь этот вопрос мы с вами разбираем уже две недели. И я не поверю, что офицеры, получившие великолепное образование в лучших академиях Великорасы, не в состоянии запомнить таких элементарных и в то же время душеполезных вещей. Вот вы, господин Степашин, разве еще не запомнили три первейшие добродетели?
– Запомнил, ашвант Кирдэр, – буркнул Степашин. Между прочим, старший лейтенант сил особого назначения, более известный в нашем бараке как Лева-Осназ.
