20 июля. После 22 часов.
Был теплый июльский вечер. Утомленный от дневных впечатлений, солнечный глаз опускался за крыши домов Западного микрорайона. На пыльных улицах города становилось все меньше машин и пешеходов, но фонари пока не зажигались. Был час временного безвластия, когда день уже сдал свои полномочия, а ночь еще не вступила в свои права.
В старой части города, на Гоголевской, уже более месяца ломали деревянные дома. Днем здесь копошились рабочие шестого ЖЭУ, хрипло тарахтели два стареньких трактора «Беларусь», с надрывным треском рушились сросшиеся за десятилетия бревна. Около половины шестого работа прекращалась, трактора замирали на том месте, где был сделан последний взмах ковшом, а рабочие, с заходом в пивной павильон, возвращались домой, чтобы с утра вновь взяться за неблагодарный разрушительный труд. До восьми-девяти вечера на Гоголевской становилось тихо и пустынно, но потом в развалинах по одному, по двое появлялись люди. Одни из них собирали обломки досок на дрова, другие, более хозяйственные, выискивали уцелевшие оконные блоки, шпунтованные доски и прочий материал, пригодный для строительства дач.
Некоторые приходили с двухколесными тачками, старыми детскими колясками. Периодически между «старателями» возникали перепалки из-за приличной оконной рамы или иного хорошо сохранившегося предмета. Но обычно до драк не доходило. К полуночи, нагруженные добычей, они расползались, и улица теперь уже до утра окончательно затихала.
Сегодня дед Ефим пришел на Гоголевскую после десяти, посмотрев программу «Время» и напившись свежего чая с душицей. Честно говоря, особой надобности в этом посещении не было: еще третьего дня Ефим отвез в свой сарай четыре тачки деревянных обломков. К прошлогодней березовой поленнице прибавок был небольшой, но его должно было хватить на нынешнюю зиму для обогрева дедова дома. Влекло же деда на развалины природное любопытство и надежда отыскать что-либо интересное. Причем, спроси деда, что именно интересного он надеялся найти среди поломанных досок и мусора, он бы не ответил. Может быть, его тянула туда просто ностальгия по прошлому, какие-то воспоминания, связанные с юностью, прошедшей пять десятков лет назад на улочках старого города. Кто знает…
«Что-то пусто здесь сегодня», – подумал дед, бредя по растрескавшемуся асфальту и поглядывая по сторонам. Лишь у полуразрушенной стены бывшего первого дома по левой стороне Гоголевской, на ее пересечении с улицей Ломоносова, копошился какой-то мужчина. Далее ни слева, ни справа не было слышно никаких характерных звуков. Продолжая удивляться, Ефим направился к четвертому по правую руку дому, у которого успели только разобрать крышу и выставить оконные блоки. От проезжей части дом отделяла неширокая полоска газона с жухлой травой да узкий тротуар. Осторожно ступая по доскам поваленного забора, дед пробрался во двор и подошел к потемневшему добротному срубу. На фасадной стороне зияли три оконных провала. По правой стене также было два окна, а за ними над фундаментом – дверной проем – вход во внутренние помещения дома: раньше, вероятно, здесь была веранда, но ее уже сломали. Позади дома виднелись полуразвалившиеся, разбросанные дрова и всяческий хлам.
«Высоковато… С метр будет», – прикинул мысленно Ефим, подходя к двери. Он оглянулся вокруг, выискивая, что можно подставить под ноги. Рядом валялась деревянная чурка. Покряхтывая от неприятных ощущений в пояснице, дед подтащил под стену чурку, встал на нее ногами и, уцепившись за притолоку, с трудом влез внутрь. Здесь он распрямился, отер рукавом выступивший на лбу пот и еще раз огляделся.
Внутри дом казался призрачным и жутковатым. С потолка кое-где свисала дранка, на стенах топорщились куски обоев, будто сорванные точившей когти гигантской кошкой. В щербатом полу на месте проломленных досок чернели дыры. Пахло сыростью.
Поежившись, дед Ефим украдкой перекрестился и короткими шажками, осторожно ставя ноги на ветхие половицы, двинулся вглубь дома. Миновав большую комнату с грязно-желтыми обоями, служившую хозяевам гостиной, он направился в следующую, маленькую комнатку, примыкающую к задней стене дома. Слева, у самого входа в нее, оказалась еще одна дверь. Ефим приоткрыл створку, но там была полная темнота. «Видимо, кладовка»,– решил дед, тихо закрывая дверь. Зато маленькая комната деда заинтересовала. Перед единственным окном, выходившим на задний двор, стоял старый комод красного дерева, неизвестно почему забытый здесь хозяевами. В правом ближнем углу покоился на боку облезлый стул. Другой мебели не было. Подойдя к комоду, Ефим выдвинул ящик: там лежала куча пожелтевших газет, бумага, обрывки тряпок. С огромным интересом он приступил к изучению содержимого ящика. Так прошло минут двадцать.
Углубившись в свое занятие, дед не сразу услышал приглушенные голоса на заднем дворе. Только когда треснула рейка под чьей-то ногой, он поднял голову и прислушался. «Интересно, кто бы это мог быть?» – подумал Ефим, поднимаясь с пола и выглядывая в окно. Прямо напротив, метрах в восьми горбился странной от ветхости формы сарай с покосившейся дверью. У этой двери разговаривали двое мужчин. Тот, что поменьше, в белой рубашке и светлых брюках, был явно взволнован и огорчен. Он постоянно делал короткие шажки то в одну, то в другую сторону, смешно размахивая руками. Второй – повыше ростом, худой – стоял наоборот спокойно и даже улыбался. С возрастом слух деда несколько ослаб, да и мужчины говорили вполголоса, но отдельные обрывки фраз все же улавливались.
