Появление третьего тома «Капитала» прошло довольно бесследно мимо буржуазной экономической науки. Из «весёлой погони», которую ожидал Зомбарт1, ничего не вышло. Не возникло никакой новой борьбы умов, и «сражение in majorem scientiae gloriam» не состоялось. Ибо на теоретическом поприще буржуазная экономика в настоящий момент не ведёт больше задорных и отважных боёв. Как оратор, говорящий от имени буржуазии, она выступает только там, где затрагиваются практические интересы последней; верно отражая в хозяйственно-политических битвах наших дней конфликты интересов правящих клик, она боязливо избегает рассмотрение общественных отношений в их совокупности, справедливо чувствуя, что подобное рассмотрение несовместимо с её существованием, как буржуазной экономической науки. И даже там, где она в своих «Основах» и «Очерках» в силу необходимости должна говорить о связи общественного целого, она не может подойти к этому целому иначе, как путём кропотливого составления его из отдельных частей. Она перестала быть принципиальной и систематической, и сделалась эклектической и синкретической. И когда «теоретик социальной экономии» Дитцель, сделав приятную мину в плохой игре, возводит эклектизм в принцип, то это только последовательно с его стороны. Исключение представляет только психологическая школа политической экономии. Подобно классикам и марксистам, она стремится понять экономические явления с единой точки зрения. Она противостоит марксизму, как законченная теория, и может поэтому подвергать его систематической критике, которая при диаметральной противоположности исходных точек зрения стала необходимостью. Уже в 1884 году Бём-Баверк в своей «Истории и критике теорий прибыли с капитала» завязал полемику с первым томом «Капитала», а на появление третьего тома он отозвался обстоятельной антикритикой2, основные мысли которой мы находим в недавно вышедшем втором издании его «Истории»3. Он думает, что ему удалось доказать несостоятельность экономической теории марксизма, и возвещает с уверенностью о «начале конца теории трудовой ценности», которое якобы наступило с выходом третьего тома.
Его принципиальная критика, которая нападает не на отдельные произвольно выхваченные места, или выводы, но ставит под знак вопроса и объявляет несостоятельными самые основы Марксовой системы, даёт возможность для плодотворной дискуссии, которая к тому же, если принять во внимание, что обсуждению подвергается вся система в целом, — должна быть более глубокой, чем та полемика, которую обычно вызывают возражения эклектиков, покоящиеся на недоразумениях и касающиеся частностей.
I. Ценность как экономическая категория.
Исходный пункт Марксовой системы образует анализ товара. Против него прежде всего и обращает Бём свою критику.
Маркс не даёт, якобы, ни эмпирического, ни психологического доказательства своего тезиса о том, что принцип ценности следует искать в труде; он предпочитает проложить «третий, для данного предмета, несомненно несколько странный, путь доказательства, — путь чисто логического доказательства, диалектической дедукции из сущности обмена»4.
Он берёт у Аристотеля ту мысль, что обмен не может существовать без равенства, а равенство немыслимо без соизмеримости. Исходя из этого, он изображает обмен двух товаров в виде равенства, заключает, что в обеих обмениваемых и, следовательно, приравниваемых вещах должно заключаться нечто общее, имеющее одинаковую величину, и переходит к поискам того общего, к чему должны быть сведены вещи, приравненные друг к другу, как меловые ценности. Наиболее уязвимым местом Марксовой теории являются, по мнению Бёма, те логические и методические операции, при помощи которых труд как бы отсеивается в качестве этого «общего свойства». Они, думает Бём, содержат в себе почти столько же основных научных ошибок, сколько отдельных положений. Прежде всего Маркс просеивает через решето из всех ценных для обмена (очевидно, годных для обмена.