Вечер, как обычно летом в Тифлисе, был тих, воздух наполнен ароматами цветущей белой акации, липы и персидской мимозы. Ник и Лили, возвращаясь от профессора Ляйстера, прошлись по Головинскому, где встретили многих из своих знакомых, фланирующих по проспекту. Наконец, они дошли до Пушкинского сквера на Эриванской площади и сели на удобную скамейку около бронзового Александра Сергеевича. Огромный вековой платан на краю сквера звенел от множества пичуг, устраивавшихся с шумом на ночлег в его густой кроне. Этот шум заглушал тихое журчание фонтана. В сквере никого не было, только неподалеку дремал на скамейке какой-то старик, совершенно не кавказского вида, обративший на себя внимание густой белоснежной гривой волос, небрежно ниспадавшей на плечи в свое время щеголеватого, но уже давно не модного, сюртука. Вдруг старик, за которым исподтишка наблюдали Ник и Лили, любуясь его живописной внешностью, открыл глаза. Лицо его изменилось и он выкрикнул:
— Le Rouge et le Noir! (Красное и Черное!)
И тут же стих и, обмякнув, снова впал в дрему.
— Какой странный! — прошептала Лили, прижимаясь плечом к Нику. — И какое выразительное лицо! Некрасивое, но одухотворенное. Я никогда его не видела в Тифлисе!
Они продолжали наблюдать за стариком, сознавая, что это невежливо, но, как завороженные, не могли оторвать от него взгляда.
В сквер, с противоположной Головинскому стороны, вошел молодой человек, своим обликом напоминавший удачливого приказчика из процветающего модного магазина. Не обращая внимания на Ника и Лили он подошел к старику, почтительно склонился перед ним и тихо, но достаточно внятно, так что был услышан и Ником, и Лили, произнес:
— Пора, господин маркиз, уже время… Вас ждут!
Старик вздрогнул, открыл глаза, и, устремив свой взор куда-то вдаль, произнес:
— Les Grand-Croix(кавалеры)…
Потом он встал, выпрямился во весь свой немалый рост, обнаружив осанку старого военного и, к изумлению Ника и Лили, обратился к бронзовому Пушкину со словами:
— Прощайте, сударь! Встреча с вами была мне приятна и полезна.
Затем он сделал легкий поклон в сторону остолбеневших от этой сцены Ника и Лили со словами:
— Сударыня! Сударь! Мое почтение!
И медленно пошел через улицу к ветхому двухэтажному дому с балкончиком. Молодой человек потрусил вслед за ним. Через несколько минут они скрылись в подъезде дома.
Несколько обескураженные происшедшей сценой, Ник и Лили молча посидели еще несколько минут, а затем, перейдя на ту же сторону, куда только что ушла странная пара, медленно пошли домой.
Уже подходя к дому, Ник шепотом спросил:
— Лили, что это за дом?
Лили сразу же поняв, о чем спрашивает Ник, покачала головой.
— Ей Богу, не знаю… Что-то совсем непримечательное… Понятия не имею…
— Хорошо, что Аполлинарий в Тифлисе, — задумчиво сказал Ник, уже поднимаясь по лестнице, — может быть, Аполлинарий знает, — продолжал он, открывая дверь своей квартиры и входя в комнату.
— Что это вы хотите спросить меня, Ник? — навстречу Нику и Лили на звук открываемой двери из гостиной с «Тифлисскими ведомостями» в руках появился худощавый молодой человек. — Я вот жду вас уже около часа, и начал беспокоиться. Гаспаронэ сказал мне, что вы шли по Головинскому в сторону дома и по всем расчетам, должны были быть уже дома.
— Вы, как всегда, кстати, Аполлинарий, — улыбаясь, сказал Ник. — Душечка, скажи Петрусу, что мы прибыли и непрочь поужинать, — обратился он к Лили.
— Петрус уже слышал, что мы дома, а так как он знает, что у нас Аполлинарий, то ужин будет подан с минуты на минуту, — отпарировала Лили. — И я ему вовсе не нужна. И нечего меня отсылать.
Ник вздохнул и стал рассказывать Аполлинарию о сегодняшней странной встрече. Тот внимательно слушал, и когда Ник кончил рассказ, сказал:
— И вправду, странно. Этот ветхий дом, о котором вы говорите, он ведь нежилой. Его вот-вот должны снести. А известен он тем, что в нем останавливался Александр Сергеевич Пушкин в бытность свою в Тифлисе. Я не помню, кто хозяин дома, но поручу завтра все узнать в Городской Управе.
— Что-то не нравится мне в этой случайной встрече. Есть в ней какая-то странность, — задумчиво сказал Ник.
Появившийся из кухни Петрус отвлек их от разговора. После ужина, поблагодарив хозяйку и Петруса, Ник и Аполлинарий спустились на первый этаж, в библиотеку. Не успела закрыться за ними дверь библиотеки, как Ник обеспокоенно сказал Аполлинарию:
— Все же мне кажется разумным еще раз прогуляться на Эриванскую. Интуиция мне подсказывает, что там что-то не так. Лили сегодня устала и сейчас отправится спать, я тихонько предупрежу Петруса и, давайте, Аполлинарий, отправимся. Не думаю, что это займет у нас много времени.
— Да, я тоже так полагаю, — отозвался Аполлинарий.
Через полчаса сыщики вышли из дома и направились наверх, по уже темным спящим улицам, к Эриванской площади.
У здания городской Управы горели два фонаря, слабо был освещен и тамамшевский караван-сарай. Светлее было только у гостиницы «Кавказъ». Возле Управы Аполлинарий подошел к дежурившему городовому, который узнав его, вытянулся и отдал честь. Аполлинарий тихонько отдал какие-то распоряжения. Тот, внимательно выслушав, еще раз почтительно поднес два пальца к козырьку фуражки.
