— Убивать клиентов непозволительно для дела. — В голосе моей матери Нонг чувствовалась растерянность, которую испытали и все мы, когда наша лучшая работница повела себя не так, как от нее требовалось. Неужели ничего нельзя поделать? Неужели придется расстаться с милейшей Чаньей? Этот вопрос мог решить лишь полковник полиции Викорн, который владел большей долей акций «Клуба пожилых мужчин» и теперь спешил к нам в своем «бентли».
— Еще бы, — согласился я. Вслед за матерью я обводил глазами пустой бар, пока не остановил взгляд на стуле, где висело насквозь мокрое от крови серебристое платье Чаньи — тонкого шелка было довольно лишь на то, чтобы прикрыть ее соски и попку. Капли падали все реже, и вскоре этот процесс должен был и вовсе прекратиться. Пятно на полу, высыхая, чернело. Но должен признаться, что за десять лет службы в Тайской королевской полиции мне никогда не приходилось видеть одежды, настолько пропитанной кровью. На середине лестницы валялся так же сильно измазанный в крови бюстгальтер. А на полу перед дверью в верхнюю комнату — последняя часть наряда Чаньи — трусики. Сама Чанья скрылась в комнате с набитой опиумом трубкой, что было невероятно даже для тайской шлюхи. — Она так ничего и не сказала? Ну хотя бы почему?
— Я же тебе объяснила, что нет. Влетела с трубкой в руках как ошпаренная, сверкнула глазами, крикнула: «Я его укокошила!» — сорвала с себя одежду и скрылась наверху. К счастью, в баре в это время находились всего два фаранга,[3] и наши девочки повели себя отменно — просто сказали: «О, с Чаньей такое время от времени случается», — и тихонько выпроводили клиентов за дверь. Мне, разумеется, пришлось вмешаться, так что когда я добралась до ее комнаты, она была уже под кайфом.
— И ничего не объяснила?
— Забалдела от опиума так, что ничего не соображала. А уж как принялась разговаривать с Буддой, я пошла звонить тебе и полковнику. К этому времени стало совершенно непонятно: то ли она его действительно укокошила, то ли ей это привиделось от яа-баа[4] или чего-нибудь другого.
Но оказалось, что девчонка его точно прикончила. Я отправился в гостиницу, где остановился фаранг; она располагалась совсем неподалеку, в паре перекрестков от сой[5] Ковбой. Показал полицейское удостоверение и получил ключи от комнаты. Там я его и обнаружил — крупного, мускулистого американца лет тридцати — все в комплекте, за исключением пениса и вылившейся крови. Ножевая рана начиналась в самом низу живота и заканчивалась почти у грудной клетки. Чанья, по природе благопристойная и аккуратная тайка, положила его член на прикроватный столик. На другом конце стола стоял пластмассовый бокал с водой и единственной розой. Мне ничего не оставалось, как сохранить в комнате все, как было, для проведения судебной экспертизы и дать немалые чаевые сидевшему за конторкой гостиничному служащему. После этого малый посчитал себя в какой-то мере обязанным говорить то, что велю ему я (обычный порядок действий всех, кто работает под началом полковника Викорна в Восьмом районе). После этого осталось ждать дальнейших распоряжений. Полковник, как обычно, кутил в одном из клубов в окружении голых девиц, которые его обожали или умели сделать вид, будто души в нем не чают, и совсем не желал, чтобы его срывали на место преступления. Я едва достучался до его пьяных мозгов и объяснил, что данное дело — не обычное расследование per se,[6] речь идет о гораздо более сложной полицейской задаче — так сказать, «создании легенды». Но и тогда он не пожелал тронуться с места, пока до него не дошло, что в деле замешана Чанья — не в качестве жертвы, а в качестве преступницы.
— Где, черт побери, она достала опиум? — заинтересовалась мать. — В Крунгтепе со времен моей юности опиума днем с огнем не найти.
По глазам я понял — мать предалась теплым воспоминаниям о вьетнамской войне. В то время она была проституткой в Бангкоке, и военнослужащие привозили из зоны боевых действий маленькие катышки опиума. Один из таких военнослужащих стал моим почти анонимным отцом, но об этом речь пойдет позднее. Одурманенный опиумом мужчина становится практически импотентом, отчего на его обслуживание требуется гораздо меньше профессиональных усилий, и споров по поводу гонорара, как правило, не бывает. Мать и ее коллеги проявляли особый интерес к солдатам, шептавшим на ухо, будто у них в гостинице хранится немного опиума. Сами правоверные буддистки, девушки никогда не употребляли наркотик, но всячески поощряли на то клиента, дабы тот окончательно отключился, и тогда извлекали из его бумажника оговоренную сумму, плюс щедрые чаевые за риск общения с потенциально буйным наркоманом. После чего возвращались на рабочее место. Целостность и чистота — эти слова мать всегда считала ключевыми. Поэтому так и расстроилась по поводу Чаньи.
Гремящий из окон лимузина любимый мотив полковника Викорна из «Полета валькирий» дал знать о его приближении. Я вышел на улицу и наблюдал, как водитель, открыв заднюю дверцу, только что не вытягивал его из машины. На Викорне был красивый спортивный пиджак от Зеньи, желтовато-коричневые, в рубчик брюки от Эдди Монетти и его обычные панорамные солнечные очки «Уэйфарэр», как водится — все оригинальное.
