Не успел я выйти из машины, как ветер стал рвать у меня из рук зонтик, который я сумел открыть только наполовину. Пару минут я боролся, потом покорился судьбе и швырнул зонт в урну. Еще одно мокрое барахло, еще одна вещь, отвоеванная у человека природой.
Подняв воротник, чтобы защититься от холодного дождя, я поспешил вверх по ступеням из бурого камня. У входа достал удостоверение и предъявил его человеку в форме.
— Через холл, один марш по лестнице вверх, вторая дверь направо. Вас ждут, доктор Д’Амато, — сообщила форма.
— Отлично, — ответил я, хотя ненавижу лестницы из бурого камня: в последнее время, поднимаясь по ним бегом, я начинаю задыхаться. Конечно, можно шагать не спеша, но это не в моих привычках.
— Привет, Фил, — обратился ко мне Дейв Спенсер, полицейский инспектор (еще меньше волос, чем у меня, да и живот внушительней). Я наклонился рядом с ним над трупом парня лет под тридцать. — Взгляни-ка на него, — Дейв всегда приглашал меня, коронера[Следователь по особо тяжким преступлениям. (прим. перев.).], когда подобные неприятности случались на моей территории.
Я взглянул. Бедняга лежал с широко открытыми глазами, словно перед смертью был сильно удивлен или испуган. Однако на теле не обнаружилось электрических ожогов, да и ближайшая розетка находилась не ближе, чем в пятнадцати футах, на другом конце комнаты (в нее был включен компьютер).
— Бытовая химия, отравление, наркотик? — отбарабанил я, приведя обычные в таких случаях версии.
— Не похоже, — ответил Дейв. — Следов уколов нет, губы не побелели. Узнаем больше, когда получим результаты анализов.
— Есть какие-нибудь догадки?
— Никаких. Поэтому я и вызвал тебя. Похоже, что в организм парня проникло нечто такое, что как бы «взорвало» его нервную систему. Тут же отказали сердце и другие внутренние органы. С таким я еще не сталкивался…
— Ну ладно, — сказал я, — давай глянем, что здесь творится.
У меня репутация следователя, который любит копаться в загадочных делах. В свое время я занимался довольно запутанными историями. Ну и еще прибавило популярности появление статей на разные естественнонаучные темы — от физики до биологии.
— А как звали парня? — спросил я.
— Глен Чалеф, — ответил Дейв. — По профессии — программист.
Квартирка покойного оказалась вполне заурядной: простая мебель, кое-как расставленная вдоль стен, выкрашенных светлой краской. Единственное, что действительно впечатляло, — мощнейший компьютер с массой «наворотов».
На экране застыли два слова: авторское право.
Прежде чем прикоснуться к клавиатуре, я надел перчатки — не только для того чтобы не оставлять отпечатков. «Не машина ли убила Глена?» — пронеслась в голове странная мысль. Нажатием клавиши я вернул текст на несколько строк назад — посмотреть, какая информация предваряла авторское право.
Буквы у меня на глазах побледнели и исчезли, как если бы программа была защищена от несанкционированного доступа. Я нажал кнопку и вернул авторское право. Слова тут же растаяли.
Что ж, если машина молчит, поговорим с людьми. У парня была подружка, некая Дженна Кейтен. Лейтенант полиции сказал, что именно ее подозревают в убийстве. Она-то и нашла тело.
При взгляде на девушку у меня дыхание перехватило: длинные ноги, каштановые волосы, спадающие на плечи тяжелой волной, и глаза: зеленые, манящие в свои бездонные глубины. «Думай о деле, Д’Амато», — напомнил я себе.
Было заметно, что до моего прихода она плакала.
— Не решаюсь предложить вам сигарету, — начал я, — у вас для этого слишком благопристойный вид. — Может быть, кофе?
— Не откажусь. И еще содовой.
Выйдя из комнаты, я достал из автомата два кофе и бутылку содовой.
— Может, начнем сначала? Расскажите мне подробно всю историю, — говорил я, тщетно пытаясь укротить фонтан содовой. — Покойный был ученым и, как говорят, трудился над какой-то генетической проблемой, я в этом полный профан. Прочтите лекцию первокурснику.
Она отхлебнула из чашки.
— Верно, Глен работал над проблемой человеческого генома, а точнее — его особого вида.
— Он из тех ребят, которые пытаются вычленить и классифицировать каждое белковое соединение, каждый ген человека? — спросил я.
— Правильно, — ответила девушка. — Только современные генетики работают в узкоспециализированных областях. И Глен занимался сугубо специфическим разделом этой науки. Несколько раньше, пару лет назад, его предшественники обнаружили какой-то странный материал в некоторых Х-хромосомах, но не во всех, а лишь в восьми процентах изученных.
— Какой-нибудь необычный ген?
— Это даже не совсем ген, так как он не влияет на поведение или самовыражение человека.
— С этого места — подробнее.
Дженна была ангельски терпелива.
— Это своеобразный вид белкового кода, но он — не ген. Ведь только пять процентов ДНК в наших геномах превращаются в гены. Остальное иногда называют «отходами ДНК». На этих «отходах» и специализировался Глен.
— И каких результатов он добивался? — спросил я.
— Ну, Глен, то есть мы с Гленом, пытались прочитать код этого странного генетического материала. Не в переносном смысле, как это принято понимать, а в самом прямом — по буквам и словам.