— Побеседуем на вольную тему? — сказал кто-то негромко в телефонную трубку.
— Ксения! Ринальди! — обрадовалась Геля. — Куда подевалась?
— Заботы.
— «Я сильна твоим доверием, твоим мужеством сильна».
— Помнишь еще?
— «Скачет мячик, скачет желтый, скачет мячик по стене. Посылает его мальчик круглым стеклышком ко мне». — Геля вспоминала стихи, которые Ксения писала в школе, в младших классах.
Ксения ничего не ответила. Молчала.
— Ты меня слушаешь?
Ксения может замолкнуть посреди разговора, совершенно неожиданно, произвольно.
— У Саши в баре не показываешься. Он придумал новый коктейль «Капли дождя». В стакане шелестит, будто идет дождь. Эгоистка, всех забыла. Не стыдно тебе?
— Скоро покажусь, послушаю «Капли дождя». Решу, как жить дальше.
— Всегда решала. Где ты сейчас работаешь? Леня говорил — в библиотеке.
Леня Потапов — школьный друг Гели и Ксении.
— В библиотеке при заводе электрических сталей.
— Каких сталей?
— Электрических.
— Да ты что? Не понимаю! — У Гели даже пресекся голос.
— И не надо понимать.
— Ксения, но…
— Не продолжай.
— Ксения, надо увидеться.
— Геля, у меня просьба в отношении книг. Собственно, по этой причине позвонила. Прости.
— Ну что ты…
Геля подумала: «Ксения верна себе — ничего, кроме правды». Так было всегда.
— Вышел двухтомник «Пушкин в воспоминаниях современников» и Керн «Воспоминания, дневники, переписка». Не могу достать. Для меня эти книги…
— Я постараюсь.
— Запиши рабочий телефон. Домашнего все еще нет.
— Диктуй.
Ксения продиктовала номер.
— Тяжело в заводской библиотеке?
— Я тебе сказала — не продолжай. Наверное, мне просто неинтересно. Что такое электричество, откуда оно берется, можешь объяснить?
— У меня была тройка по физике, хотя я в туфель на экзамене клала пятак. А у тебя — четверка.
— Я умела создавать видимость. Во всем. Удается мне до сих пор, к сожалению.
— Ты несправедлива к себе.
— А ты?
— Что я?
— Справедлива?
— У меня сниженные потребности. Со мной все ясно.
Ксения опять надолго замолкла, потом сказала:
— Я себя не люблю.
Геля позвонила от имени отца в книжную Лавку писателей Вере Игнатьевне Ковалевской. Вера Игнатьевна знала отца Гели, когда он был еще совсем молодым писателем и приходил в Лавку за своими первыми авторскими экземплярами. Нужных сейчас Геле книг не было. «Прошли уже». — «А каким издательством выпущены?» — «Художественная литература». Геля позвонила в издательство. «Выделим из спецфонда». Вскоре Вера Игнатьевна сообщила Геле, что книги поступили. Геля немедленно позвонила Ксении.
— Как я тебе признательна. Ты не представляешь.
— Представляю, потому что знаю тебя.
— Мне добираться от завода часа полтора, учти.
— Учту.
Но когда Геля приехала в Лавку, Ксения уже ждала.
Геля и Ксения присели в большой комнате. Обе высокие, изящные. Но черты лица у Гели женственнее, движения мягче. Чувствуется — она подвластна обстоятельствам, не в силах им до конца противостоять. Ксения порывиста, нетерпелива, что, очевидно, ей мешает и с чем она старается бороться, потому что пытается контролировать себя, свои поступки.
Комната была густо заставлена шкафами с книгами. Книги громоздились и на шкафах. Были сложены даже на полу, на листах оберточной бумаги, современные и старинные, уже обтрепанные и пожелтевшие, с едва различимыми названиями. Полукруглые, низко расположенные окна выходили из комнаты внутрь основного торгового зала, и эта комната была хозяйством Веры Игнатьевны и ее постоянного помощника Аркаши. Аркаша носил мягкие туфли, в которые он переодевался на работе, легкие индийские джинсы и рубашку-шотландку. Если Аркаша не был занят беседой о спорте — о боксерах, пловцах, конькобежцах, гимнастах — или об оперных постановках — он знал все оперы мировой сцены и знаменитых исполнителей, — тогда он беседовал о книгах, и, казалось, не было такой книги или такого автора, о котором Аркаше нечего было бы сказать. Говорил он всегда полушутя, так, чтобы не обидеть собеседника, если собеседник чего-либо не знал из того, о чем говорил Аркаша. Любил повторять изречения: «Рукопись — книга — книжный прилавок — бессмертие» — и что «Многие хвалят одни книги, но читают все же другие».
Скрип дверец шкафов, потрескивание деревянной лестницы, ведущей из основного, нижнего торгового зала сюда, наверх, к Вере Игнатьевне и к Аркаше, коротенький прилавок, лишенный от времени во многих местах лака, запах старых переплетов и старого книжного клея, люстра со множеством треснувших хрусталиков, стол, заваленный каталогами, тематическими планами издательств, — все это не могло не волновать тех, кто сюда приходил, кто любил книги и беседы о них.
— Лавка Смирдина, — сказала Ксения. — Ты когда была в Ленинграде в последний раз?
— Я никогда не была в Ленинграде.
— Но мы ездили в седьмом классе, все вместе?
— В седьмом классе мы ездили в Михайловское.
— Ты с ума сошла — до сих пор не была!
Геля пожала плечами: ее судьба — всюду быть последней.
— Лучший из городов!
— Почему живешь в Москве?
— Чтобы тосковать по Ленинграду. В белую ночь он как белая теплая прохлада для меня. Обнимающая. Люблю небольшую терраску в Летнем саду. Нависает над Лебяжьей канавкой. На терраске скульптура — Амур и Психея. Психея держит светильник, рассматривает спящего Амура.