Арнольд был гражданином города Сток-он-Трент. Он родился в этом городе в царствование королевы Виктории и прожил в нем восемьдесят один год. К тому времени, как я пишу эти строки, прошло шесть лет со дня его смерти, но, кажется, его все еще прекрасно помнят. Я по-прежнему встречаю людей, некоторых из них вдали от родного ему города, которые сохранили в памяти его облик и рады поделиться воспоминаниями о нем, и я начинаю осознавать, что не я один находил его человеком необычайным и незабываемой личностью.
Он был невысок — метр шестьдесят семь — и, пожалуй, хрупкого телосложения; сказалось, возможно, полуголодное детство. Нос его походил на клюв (он предпочитал, чтобы его звали «римлянин»), у него были полные губы, голубые глаза смотрели пронзительно и излучали энергию. Быть может, в детстве он был светловолос, но задолго до того, как я узнал его, волосы улеглись и приобрели невзрачный мышиный цвет; от рождения, я думаю, они были, должно быть, непокорными, но он стриг их и твердо приглаживал. Он не смог бы чувствовать себя непринужденно, если бы волосы были в беспорядке, точно так же, как не смог бы чувствовать себя непринужденно в грязной, мятой или рваной одежде. Он всегда был из тех, о ком люди говорят «чистюля», он ходил быстрым и проворным шагом и обычно создавал впечатление готовности к действию, ко всему, что может случиться, готовности приветствовать неожиданное, разбивающее вдребезги шаблонную повседневность. У него был хороший голос и он говорил отчетливо и внятно, хотя и медленно.
Я не знаю, обладал ли Арнольд какими-либо особыми талантами, но он был необычен своей энергией, своей уверенностью и своим неутолимым интересом к жизни. Каждый день, просыпаясь, он открывал глаза как человек, которому сегодня предстоит войти во владение оставленным ему наследством. Целый день впереди! Что за блаженство — что за привилегия!
Я знал его на протяжении многих лет, но не было случая, чтобы я слышал от него, что ему скучно. Казалось это слово отсутствовало в его лексике. Да и как могло быть иначе, когда само понятие никогда реально не существовало в его мыслях?
Арнольд родился в одном из вытянувшихся рядком, теперь уже давно снесенных коттеджей, на улице звавшейся Джонсонс Террас. Отец Арнольда не был настолько честолюбив, чтобы претендовать на роль величественного отца семейства.
Он частенько не работал, а когда работал заботился прежде о том, как потратить большую часть денег на пиво, которое помогало ему забыться. Он был искусный гончар, один из его талантов состоял в умении разжечь печь для обжига, что было ответственной задачей. Старые, в форме бутыли, печи имели по окружности до полудюжины решеток, каждая из них как обычный домашний камин, и вы должны были разжечь их все, а затем поддерживать в них в течение двенадцати часов постоянную температуру — и если вам это не удавалось, промах обходился фабрике уйму денег, а вы, несомненно, потеряли бы работу. Отец Арнольда мог выполнять и разные другие обязанности в гончарном производстве, и не было никаких причин, почему бы ему не иметь постоянного заработка. Никакой внешней причины, скажем так. Причина была в нем самом. Он никогда бы не опустился до того, чтобы наняться на постоянную работу. Он предпочитал наниматься на день.
Поскольку он никогда не скопил ни одного пенни, день без работы был в доме скудным днем, но немногим лучше обстояло дело, когда он работал, поскольку предпочитал пиво еде и не считал своей заботой доставлять в дом пропитание в достаточном количестве. Он зарабатывал пять шиллингов в день; если бы он пил меньше, а работал чаще, денег было бы достаточно даже для этой большой семьи (родители, четверо мальчиков и девочка), цены в те дни были очень низкими. Матери Арнольда достаточно было шести пенсов [*шестипенсовик — десятая часть от пяти шиллингов], чтобы на столе была горячая еда.
Когда Арнольду исполнилось пять лет, он смог беспрепятственно воспользоваться благами бесплатного обязательного обучения, величайшего британского изобретения, которому в то время не исполнилось и тридцати лет. Он пошел в начальную школу на Кросс-стрит в Стоке. В первое утро бабушка на плечах отнесла его в школу, чтобы он смог запомнить дорогу туда и обратно. Весь путь он проплакал. То, что он заранее слышал о школе, вне всякого сомнения от братьев, не оставляло впечатления, что место это веселое. Последующие семь лет были для Арнольда мучительными. В двенадцатилетнем возрасте он смог окончательно покинуть школу.
Вне школы Арнольд обычно старался заработать хоть несколько медяков. Он чистил лошадей, бегал с мелкими поручениями; по субботам, до десяти вечера, он присматривал за лотками перед магазином тканей и принимал деньги за мелкие покупки. Бесконечное стояние или беготня были бедой для Арнольда из-за его Больной Ноги. Здесь необходимы заглавные буквы потому, что эта нога была для него особой организацией. Больная Нога Арнольда — центральное событие его детства. Он страдал кожным заболеванием, носящим отталкивающее название волчанка; болезнь, возможно связанная с туберкулезом, которая вызывает гноящиеся на теле пятна ран. Этот вид заболевания, поражает лишь людей, ведущих именно тот образ жизни, который вел Арнольд, и понятно, что в сегодняшней Англии оно крайне редко. У него было два пятна волчанки, одно на внутренней стороне правой руки, чуть повыше локтя, а другое на верхней части правой ступни. Боль в руке было легче переносить, чем на ноге, которую по утрам следовало втиснуть в твердый башмак — действие сопровождавшееся потоком слез. Никто из домочадцев, конечно же, не предложил носить сандалии. Им никогда не доводилось видеть пары сандалий, но как бы то ни было, сам Арнольд не позволил бы выставить себя на посмешище.
