Звездоносец и Рэдерле сидели на самом верху высочайшей из семи башен Ануйна. С этой высоты брошенный Рэдерле белый камень падал на зеленый по-летнему склон холма, где стоял королевский дом, бесконечно долго. Сам город, рассыпавшись на отдельные домики, сбегал к морю. Небо над ними было ясное, просторное, неизменно синее, лишь спираль соколиного полета нарушала его невозмутимость. Моргон не шевелился уже несколько часов. Утреннее солнце высветило его профиль на стене бойницы, в которой он сидел, и незаметно для него передвигало свое произведение на другую сторону. Присутствие Рэдерле он осознавал лишь как нечто единое с окрестным – с легким ветром и воронами, чертящими блестящие черные линии через зеленые далекие сады, как нечто мирное и благое, как красоту, о которой он то и дело начинал думать.
Разум его прял бесконечные нити предположений, то так, то эдак оплетавшие его невежество. Дети с каменными лицами, звезды, яркие осколки вазы, которую он разбил в хижине Астрина, мертвые города, Меняющие Обличья с темными волосами, арфист – все, к чему он ни подступался, оказывалось загадками, не имеющими ответа. Он оглядывался на свою недолгую жизнь, на историю Обитаемого Мира и, словно черепки, собирал сведения, пытаясь сложить их воедино, выстроить в логическую линию. Не складывалось, не сходилось – и он снова и снова возвращался из воспоминаний в чудесный летний день.
Наконец он пошевелился, с трудом, словно каменная статуя, чудесным образом начавшая движение, решив поразмяться, и протер глаза ладонями. Мельтешащие тени, точно безымянные дикие звери, вылетели на свет из-под его век. Он снова сконцентрировался, предоставив образам покачиваться на волнах его мысли, пока они снова не забарахтались на отмелях невозможного.
Синее небо ворвалось в поле его зрения, а затем и в бурлящий внизу лабиринт улиц и домов. Он не мог больше думать и оперся о стену, прямо на собственную тень. Безмолвие, исходящее от каменной стены, ласково баюкало его тело; мысли, истрепанные и потерявшие всякий смысл, опять потекли мирно.
Он увидел башмак из мягкой кожи, затем перед ним мелькнула ткань цвета весенней листвы. Моргон повернул голову и как будто впервые увидел Рэдерле, сидящую близ него, скрестив ноги, на самом краю стены. Он наклонился и, рискуя сорваться, привлек ее к себе, уткнулся лицом в длинные, развеваемые ветром волосы и увидел пылающие круги под закрытыми веками. Некоторое время он молчал, обнимая Рэдерле, словно ощущая грядущий порыв ветра, который мог бы сбросить их с вершины башни.
Рэдерле приподняла лицо, чтобы поцеловать его.
– Я начисто забыл, что ты здесь, – признался он, едва она позволила ему заговорить.
– Положим, я догадалась об этом примерно час назад. О чем ты думал?
– Обо всем.
Он выцарапал из трещины в стене осколок штукатурки и запустил его вниз, на деревья. Вспорхнула, раздосадованно каркая, стайка ворон.
– Я все мысленно бьюсь о свое прошлое и снова и снова прихожу к тому же. Во имя Хела, я не знаю, что делаю.
Она подтянула колени и оперлась спиной о ближайшую стену, чтобы удобнее было смотреть на Моргона. Глаза ее наполнились светом, точно отшлифованный морем янтарь, и горло его внезапно перехватило от избытка невысказанных слов.
– Ты разгадываешь загадки. Сам же мне говорил – это единственное, чем ты по-прежнему можешь заниматься: слепой, глухой и немой, не ведающий, куда идешь.
– Верно.
Он отыскал в трещинке еще один кусок штукатурки – побольше первого и так лихо запустил вниз, что сам едва удержал равновесие.
– Верно, – повторил он. – Но я семь дней пробыл с тобой здесь, в Ануйне, и не могу найти ни одной причины и ни одной загадки, которые побудили бы меня покинуть этот дом. Разве что если мы слишком засидимся здесь, то умрем оба.
– Это достаточно веская причина, – трезво заметила Рэдерле.
– Я не знаю, почему моя жизнь в опасности из-за этих звезд на моем лице. Я не знаю, где Высший. Я не знаю, кто такие Меняющие Обличья и как я могу помочь детям из Пещеры Потерянных в недрах горы, детям, обратившимся в камень. Я знаю единственное место, с которого можно начать поиск ответов на эти вопросы. И меня туда совсем не тянет.
– Что это за место?
– Разум Гистеслухлома.
Рэдерле хмуро взглянула на Моргона.
– Что же. – Голос ее едва уловимо дрогнул. – Не думаю, что мы можем торчать здесь до бесконечности. Но, Моргон...
– Ты могла бы и остаться.
Она вскинула голову. Солнце сияло в ее глазах так, что он не мог разглядеть лица девушки.
– Я не собираюсь тебя покидать. Ради тебя я отказалась даже от богатства Хела со всеми его свиньями. Тебе предстоит научиться жить со мной.
– Достаточно трудно просто пытаться жить, – пробурчал он не подумав и тут же покраснел, потянулся к ней, взял за руку. – За одну серебряную свиную щетинку я бы взял тебя на Хед и провел остаток своих дней, растя лошадок для пахоты на востоке острова.
– Я найду щетинку.
– Как мне жениться на тебе в этой стране?
– Мы не можем пожениться, – спокойно ответила она, и рука Моргона обмякла.
– Почему это?
– Лишь королю дана власть связывать узами брака его наследников. А моего отца здесь нет. Так что нам придется забыть о браке до тех пор, пока он не удосужится вернуться домой.