Антропный принцип

Антропный принцип

Авторы:

Жанр: Поэзия

Циклы: не входит в цикл

Формат: Полный

Всего в книге 19 страниц. Год издания книги - 2012.

Тема Вадима Пугача – современный городской интеллигент, зажатый между вечностью и бытом, между грозной историей и собственным душевным неуютом, – была бы и вовсе невыносимо трагична, если бы не ирония, чуть печальная, но помогающая читателю войти в непростой мир современного поэта. Он не боится стихового эксперимента так же, как он не боится неукоснительного следования высокой поэтической традиции.

Никита Елисеев

Вадим Пугач – заметный представитель петербургской поэтической традиции, воспринятой им от его прямых учителей – Вячеслава Лейкина и Нонны Слепаковой… В его стихах сохраняется гармоничный баланс между высокой поэтической культурой (в том числе – культурой стихосложения, вниманием к поэтической технике) и смысловой и эмоциональной насыщенностью.

Евгений Лукин

Читать онлайн Антропный принцип

©Пугач В., текст, 2012.

©«Геликон Плюс», макет, 2012.


Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.


©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Часть I

«Вот, ограничен жизнью строгой…»

Вот, ограничен жизнью строгой,
Проходит человек. Пускай
Себе идет. Его не трогай,
Не называй, не окликай.
Он, может быть, один впервые,
Ты дай побыть ему одним.
А вдруг как силы мировые
Схватились именно над ним?
Они вверху шумят, играя,
А он для них и смысл, и ось,
И в нем от края и до края
Все воплотилось и сошлось.
Там и медведицы, и веги, —
Не прикасайся, не убий, —
Там, может быть, такие веки
Похмельный не подымет Вий!..
Там свет грохочет, точно скорый,
Исходит, квантами сочась, —
И как пройти, и час который,
Его не спрашивай сейчас.
Так в поле над сгоревшим просом
Шумят ненужные дожди.
Не подходи к нему с вопросом
И вообще не подходи.

«Любое событье буквальней…»

Любое событье буквальней,
Чем то, что буквально на вид.
Меж молотом и наковальней
Густеет, как сталь, алфавит.
Мы знаем в цепи поколенной
Героев, воюющих мир;
Не ими ли книга вселенной
До черных зачитана дыр?
Мы видим: они разнолицы,
Но равно запачканы там,
Где пеплом сгоревшей страницы
Штаны опалил Мандельштам.
И все это было б неважно —
Огней и агоний парад,
Но дни, по природе бумажной,
Как рукописи, не горят.
И все это было б забытей,
Чем в парке оставленный зонт,
Когда бы не слов и событий
Оплавленный горизонт.

«Молчать и думать не про ужин…»

Молчать и думать не про ужин,
Скользить, еще не встав на лед,
Во всем, как в россыпи жемчужин,
Провидеть радужный налет.
Покуда смехотворный разум
Счета, как стекла, выставлял,
Колючий холод дикобразом
Стальные иглы выставлял.
Твой мир огромен и заумен,
Однажды взорван и раздут,
И в нем феномен или нумен
К тебе на помощь не придут.
Помогут ли фермент сычужный
И млечный мелочный продукт,
Когда в галактике жемчужной
Ты нитью черною продут?
Когда ты состоишь из нитей,
Когда вопрос таишь в тени —
Каких еще тебе наитий? —
Молчи и руку не тяни.

«Есть в молчании некое нечто…»

Есть в молчании некое нечто;
Мысль извилиста, слог нарочит.
Так и так произносится речь-то,
Только глуше и меньше горчит.
Так и так выползают из логов
И выпархивают из часов
Отголоски моих монологов
И фантомы чужих голосов.
И гудят над условной периной
Перелай, перещелк, перепал,
Чтобы птичьей тоски и звериной
Недомолвок и мне перепал;
Чтобы чувствовать только, что алчем, —
Я ведь тоже бурлил и алкал
И в своем простодушье не знал, чем
Оправдаться, когда замолкал.
А теперь не ищу оправданий,
Онемев до сведения скул,
Ибо что может быть богоданней,
Чем молчания шепот и гул?

«Меня томит концепт паралича…»

Меня томит концепт паралича.
Я тщетно повторяю: масло, масло,
Как будто горло повредил, леча,
Как будто механизм ума сломался.
Гармонию нам дарит парадокс,
Как запахи, выветривая недо —
Умения, и острый холодок с
Ухмылкою разоблачает небо.
Не паралич томит меня – концепт,
А паралич быть отчеством не хочет.
Тогда и начинается концерт,
Гармония бушует и грохочет.
И воют псы, и бредит ураган,
И комсомольцы сеют кукурузу,
И страшный синаптический орган
Выносит мозг, как океан – медузу.
Когда зайдется ворон на плече,
Шепну себе про все свои концепты:
Без мысли этой о параличе
Чем утомился, дуралей, в конце б ты?

«Среди бессмыслицы и бреда…»

Среди бессмыслицы и бреда,
Безумия и беготни
Ночь, улицу, фонарь, Толедо
И каплю воздуха глотни.
Закрой глаза, нажми на веки,
Пройди сквозь проплески и свист,
Очнись в четырнадцатом веке
Как королевский финансист.
Оплачивай забавы щедро,
Капризы зная назубок,
Покуда твой кастильский Педро
Порхает, точно голубок.
Вокруг него придворных сотня, л —
Ови их ненависть, еврей,
Покуда кто-нибудь не отнял
Дочь. Нет, обеих дочерей.
Как будто их, как некий дар, дав,
Тебя же обрекли дрожать,
Пока любовникам бастардов
Они готовятся рожать.
Опасность над тобой нависла,
Неотвратима и груба.
Полна значения и смысла
Твоя толедская судьба.
Луна маячит над кварталом,
Ее попробуй – обесточь
И по столетьям, как по шпалам,
Проковыляй в другую ночь.
А кто ты там на самом деле —
И самого, и дела нет,
Пока ты шаркаешь в тоннеле,
Теряя тот и этот свет.

«Мой век оказался широким и длинным…»

Мой век оказался широким и длинным;
Примерка чревата надрывом, надломом,
И свет, постепенно сходящийся клином,
На юг пролетает над домом, над домом.
Не то чтобы страсть у него роковая
К какой-нибудь Африке там, Индостану,
Но руку тяну и краев рукава я
Никак не достану, никак не достану.
Не знаю, за что я настолько не вырос,
Зачем не хватает лица на парсуну,
Но шею тяну, и не близится вырез,
В который никак головы не просуну.
Я света не вижу, экзамен экстерном
Сдаю, объясняя, что звезды померкли.
Не я оказался таким безразмерным,
А век, получается, мне не по мерке.
Я мал ему, тьма обложила, как вата,
И в лампе ни ватта, и свет не воротишь.
Ну вот, говорил же, примерка чревата,
И я в балахоне как чей-то зародыш.
Я время забуду – и это, и оно,
Свернусь, точно полоз, сгнию, точно колос;
Продолжить чтение
С этой книгой читают
Тайна магазина игрушек

Братья берутся за расследование непонятных происшествий в Полицейской академии. Одна из ниточек приводит в магазин игрушек, где явно творятся темные дела…

Тайна похищенных чучел

Книга включает два детектива: "Тайна похищенных чучел" и "Тайна секретной двери". Братья Харди, Фрэнк и Джо, живут в американском городке Бейпорте. В свободное от школы время они с удовольствием помогают своему отцу, знаменитому сыщику Фентону Харди, раскрывать уголовные преступления. На этот раз братья идут по следам преступников, совершивших ряд необычных краж, и разгадывают тайну зловещего особняка с дверями без замков.

Инамората

Америка 1920-х… Медиумы, шарлатаны, мошенники, доверчивая публика… Журнал «Сайентифик американ» обещает приз в 5000 долларов любому, кто продемонстрирует убедительные доказательства спиритического контакта… Выпускник психологического факультета Гарварда Мартин Финч отправляется в Филадельфию, чтобы оценить невероятные парапсихологические способности Мины Кроули, жены местного врача. Финч полон желания изобличить мошенницу, но… как можно изобличить ту, которую любишь больше жизни? И что делать, если Мина действительно обладает сверхъестественным даром — даром любви?

Башня грифонов

В одном из дворов Васильевского острова, в старинном Квартале немецких аптекарей, стоит странная кирпичная башня, окутанная ореолом пугающей таинственности и хранящая множество неразгаданных секретов. Несколько столетий назад в этом месте находилась лаборатория фармацевта Вильгельма Пеля, который был одержим поиском эликсира вечной жизни и изобрел формулу исполнения желаний. До сих пор никто не может найти вход в его секретную лабораторию, тщательно оберегаемую, как гласит легенда, от посторонних глаз грозными крылатыми чудовищами – грифонами.

Другие книги автора
Средство против Молли

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

На дружеской ноге

В книге петербургского поэта Вадима Пугача, одного из членов неформального объединения литераторов «Пенсил-клуб», собраны пародии, стилизации и шуточные стихотворения, написанные почти за 20 лет участия в литературных игрищах клуба.

У Христа на елке

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

Детки в клетке

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.