Как-то в этот раз мне совсем нерадостно, невесело и незабавно. Неуютно, прямо скажем. Это если говорить саркастически. А что? Имею право! Почему бы и нет? Будем пытаться сохранить чувство юмора до последней возможности. До самого конца. Кто-то красиво, емко и безапелляционно заявил, что все беды в этом мире от людей без чувства юмора. Эх, если б только от них!
На самом деле, мне довольно паршиво. Хотя, пожалуй, и это неправильно звучит, еще хуже. Если точней — мне дико не по себе. Дискомфорт полнейший. Если так можно выразиться применительно к моему состоянию.
И почему же так? Да потому, что лежу я с пробитой оболочкой, и из развороченной ауры вытекает миллиметр за миллиметром моя жизненная сила. Похоже, в этот раз вся. Не до веселья как-то в таком состоянии. Не до радости, не до забав. Подыхаю. Дышать или что я, тварь бестелесная, вообще по определению должен делать, дабы сохраниться и продолжить свое существование, становится все трудней. Да уж, дорого дались мне эти столь желанные знания.
Окружающий мир начинает расплываться и сливаться в некий сплошной светящийся спектр… Радуга… Красота… Через нее проходят рябью некие узнаваемые пейзажи: опушка леса с озером, берег моря, горная гряда, стремительный ручей, степь… Конец это мой так настает, что ли?
А как ты хотел? Получить такой заряд негатива от очередного гражданина Украины и весь целиком принять в себя. И так немерянное количество раз. Собрал на себя столько мерзости… постоянным накопительным итогом. Переработай поди эту дрянь. Какие они у нас здесь… Да уж, не ту страну назвали Гондурасом. Неужели в этот раз уже все?
А ведь обещал, что я теперь бессмертный, или как там он говорил? Дядя рукокрылый. Говорить не говорил вроде бы, но подразумевалось что-то примерно в этом роде. Вечный… Как-то непохоже, если судить по ощущениям. Не тяну я на Агасфера. Все… Фенита ля комедия… Что в переводе на наш язык означает: конец кретину. Хотя что тут такого: одним больше, одним меньше…
Жаль только, сколько еще всего собирался хорошего сделать. Можно сказать, только начал. Прав Воланд, беда с этой внезапной смертностью. Не только все планы рушит, еще и угнетает неимоверно.
Вообще-то перед смертью, по расхожему мнению, принято вспоминать всю свою жизнь. Попробовать что ли? Что там у меня в прошлом такого, что должно мелькать, как в калейдоскопе, перед глазами умирающего человека? Человека? Ха-ха, очень смешно! Хотя не всегда же ты был тем, кем сейчас умираешь…
Когда-то ты был… был… был… Кем же ты был? Человеком? Ну да, конечно, человеком. Или, наверное, человеком. Как правильно? Впрочем, какая разница: двуногим, так называемым разумным, короче…
Был ты… был ты… А был ты Сергеем Высоцким, вроде бы как журналистом. Представителем одной из самых подлых и мерзких профессий, которые только придумал род человеческий… Хуже дворников, гаже проституток…
«Ревет и стонет Днепр широкий»… Так уж ревет и стонет? Разве? Пора разъяснить свои старые сомнения. Давно хотел, с самого детства. Я обратился в слух и даже склонился над заклейменным пентаграммой чугунным парапетом, рискуя грохнуться вниз с многометровой высоты моста в темную воду. Ничуть не бывало. Ни рева, ни тем более стона…
Абсолютно спокойно несет свои великие воды могучая река, неторопливо и с чувством собственного достоинства омывая и крутой правый, и пологий левый берег. Как же так? А где же указанные в рифму шумовые эффекты разбушевавшейся водной стихии? Ошибся, что ли поэт, почитаемый с такой помпезностью вот уже второе столетие?
Или он за прототип в своем вирше взял другую реку, на склонах которой расположен тот, другой великий город, где он прожил большую часть своей жизни? Где цена его свободы определилась в стоимость всего лишь одной картины, пусть даже довольно известного художника. И та, закованная в гранит река послужила мастеру рифмы предметом вдохновения? Она действительно течет несколько иначе. Хотя тоже, вроде бы, если не изменяет память, не ревет и не стонет…
На ее берегах расположен не менее известный в историческом плане, но более молодой мегаполис. Если в сравнении, можно сказать даже юный. Сотворили его руки человеческие совсем недавно. Северная столица могучей некогда империи едва четвертое столетие распечатала. До этого были там непролазные чащи, смертельно опасные топи и царство диких животных. Вот…
А на кручах этой реки пятнадцать веков назад уже кипела жизнь. Кузнецы ковали мечи, щиты и доспехи. Ремесленники мяли кожи, изготовляли необходимую для обихода утварь. Крестьяне пахали землю, сеяли, собирали урожай, разводили скот. Праздновали свои многочисленные языческие праздники. Поклонялись великому Перуну и целому сонму других, менее могущественных профильных богов. Люди влюблялись, женились, рожали детей.
