Амулет воинов пустыни

Зейд вместе со своей свитой, продавшейся, как и он, душой и телом могучему Князю Тьмы, мчался через горящий портовый город. Дикое сатанинское ликование наполняло его грудь при виде погибающего Аккона[1] — последней твердыни крестоносцев на Святой Земле. На что бы ни упал взгляд его темных глаз, он видел только смерть, осквернение и руины. Повсюду вокруг него слышались вопли и звон клинков, а кровь текла ручьями. Смерть царила за разрушенными стенами и башнями и собирала богатый урожай.

— Гори, Аккон! Сгори дотла со своими церквями, монастырскими обителями и крепостями! Утони в своей трижды проклятой христианской крови! — крикнул Зейд и правой рукой подбросил секиру так, будто хотел мощным ударом вспороть низкие грязно-серые облака, повисшие над этим портовым городом, и расколоть небо. — Сегодня настал день расплаты с хранителями Грааля!

Семеро вооруженных мужчин за его спиной одобрительно засмеялись и кровожадно облизнули губы — они явно не могли дождаться возможности обнажить клинки и воткнуть их в тело ненавистного рыцаря — хранителя Грааля.

Отблеск полыхающего огня танцевал на широком, сильно изогнутом лезвии секиры, которую Зейд воздел к небу в угрожающем жесте. Холодная сталь его меча тоже подхватила зарево пожара и казалась раскаленной. В складках его кафтана с развевающимися полами виднелся эфес тяжелого оружия: рифленая рукоятка и крестовина, концы которой украшали ухмыляющиеся головы с жалящими змеями вместо языков.

Он и его спутники для маскировки носили просторные арабские одежды из темно-серой шерсти. Однако обычные тюрбаны мусульманских воинов, несколько недель осаждавших Аккон и после удачного штурма на рассвете утопивших его в крови и пепле, Зейд и люди из его свиты не надели. Сегодня на них были свободно спадающие на плечи платки, которые выгодно отличались от тюрбанов тем, что прятали большую часть лица, не вызывая при этом недоверия к их обладателю. Ведь во всех арабских странах такой платок являлся лишь частью обычной одежды: его носили феллахи[2] и бедуины для защиты от палящего солнца. Двойной шнурок, протянутый через лоб, надежно удерживал ткань на голове.

Только Кутрил, которого послал к Зейду Уракиб, выделялся из этой группы мужчин, одетых в темно-серые платья феллахов, своей одеждой песочного цвета и зеленым, как листья пальмы, тюрбаном с пятнами крови на нем. Эти вещи воин сорвал с убитого мамелюка[3] и тут же в величайшей спешке надел их на себя.

При вспышках молний, освещавших бушующее море, Зейд мчался по улицам. Его целью были Горы радости — казавшиеся покинутыми руины церкви на юго-западной стороне Монжуа. Поросший деревьями и кустарником холм с монастырем Св. Саввы, расположенным на его плоской вершине, возвышался на юге укрепленного полуострова — недалеко от гавани, между кварталами венецианцев и генуэзцев.

Посланник Уракиба, вассала Зейда, только что сообщил новость, которую предводитель апостолов Иуды ждал уже десятки лет. Люди Уракиба схватили аббата Виллара — старого хранителя Грааля. Вместе с аббатом были захвачены двое его служек Бисмилла и Джуллаб, а также четыре вновь посвященных рыцаря тайного братства. Четыре новых хранителя Грааля. Похоже, это те самые бывшие тамплиеры, о которых говорили Зейду! И вот сейчас заклятые враги сидят в той самой церкви, и до успеха — рукой подать!

Клубы едкого дыма подобно грязному туману застилали переулки и рыночные площади. Повсюду полыхали пожары, ведь мамелюки целыми неделями обстреливали Аккон своими катапультами и камнеметами. Плотный град глиняных горшков величиной с бычью голову, заполненных греческим огнем[4], в течение нескольких дней и ночей перед штурмом обрушивался на осажденный город. И если утром, до того как пали двойные стены города, жители еще пытались потушить пожары, сейчас никто уже не был способен на это. Там, где с глухим треском обрушивались горящие стены и стропила, взметались могучие фонтаны искр, а раскаленный воздух переносил пожар от развалин к еще уцелевшим соседним домам. Некогда гордому и могучему Аккону, всем его жителям, не сумевшим вовремя покинуть город, пришел неотвратимый конец.

Повсюду на улицах и маленьких площадях между отдельными кварталами всадники наталкивались на изуродованные трупы крестоносцев и туркополей[5]. Численность всех иоаннитов, немецких рыцарей и тамплиеров, вместе взятых, не достигала и двух тысяч, а их легко вооруженные вспомогательные части насчитывали меньше двадцати тысяч человек. И все же они отчаянно сражались с хлынувшей в их пределы лавиной в более чем сто сорок тысяч вооруженных до зубов мамелюков, стойко, до последнего дыхания защищали каждые ворота и каждый переулок и искали неизбежную смерть в сражении — как они клялись, вступая в свои рыцарские ордена.

Среди этих рыцарских орденов совершенно особое место в борьбе с превосходящими силами мусульманских воинов занимали легендарные тамплиеры. Повергающие противника в ужас воины-монахи с кроваво-красными крестами на белых плащах еще раз подтвердили в этот день свое право называться элитой крестоносцев. Черно-белый стяг их ордена — Босеан