Алжир, 8 сентября 1959 года
Неизбежным и недопустимым — вот каким представлялось им убийство. Заурядные умы, столкнувшись с этой страшной проблемой, могут прибегнуть к игнорированию того или иного элемента дилеммы. Во имя формальных принципов они готовы признать недопустимым всякое открытое насилие, а затем санкционировать ту диффузную форму насилия, каковая имеет место в масштабе всемирной истории…[1]
Мерсье делал вид, будто читает Камю. Притворяться оказалось нелегко, и он, то и дело забываясь, неожиданно для себя действительно углублялся в текст. О притворном чтении серьезных книг стоило бы написать эссе. Быть может, такое эссе следовало бы написать Камю? Быть может, Мерсье следовало бы написать об этом в письме Камю?
Человеку, полагающему, что он едет в Форт-Тибериас, сосредоточиться на подобном чтиве непросто. Мерсье прилетел из Парижа в пятницу, в полдень. Стоя на раскаленном бетоне посадочной полосы, он, прищурившись, восхищался тем, как отчетливо видно все — диспетчерская вышка, вытесанная из затвердевшей по краям белизны на фоне ярко-синего неба, потрясающей желтизны холмы вдали и свирепые профили носильщиков-арабов. Потом из полумрака отделения багажного контроля вышла молодая женщина и провела его без очереди. Едва он успел убедиться, что это и есть встречающая его сотрудница Отдела иностранной документации и контрразведки, как она торопливо посадила его в машину и на предельной скорости покатила по направлению к городу. Коль скоро она была хорошенькой, да и неглупой с виду, он попытался ее разговорить. Попытка оказалась не вполне успешной.
— После Индокитая я в основном занимался охраной дипломатов. Предстоящая работа мне совершенно незнакома, к тому же это моя первая командировка в Алжир.
— Знаю, но пригласили именно вас.
Поскольку она, судя по всему, была не расположена продолжать, он попытался еще раз:
— Мне часто приходило в голову, что первые впечатления о каком-либо месте, вероятно, складываются под влиянием прочитанного ранее. Например, глядя сейчас в окно, я толком не знаю, на что смотрю: то ли на реальную дорогу в Алжир, то ли на дорогу в Алжир, описанную Жидом.
— Ох уж этот любитель отсасывать у африканцев!
Она рассмеялась. По идее, смех должен был прозвучать довольно злобно, однако Мерсье пришлось признать, что это отнюдь не так. Она бросила на Мерсье быстрый взгляд:
— Я бы не стала нанимать Жида в нашу страну проводником. Хочу предупредить: если у вас подобные наклонности, лучше поехать в Танжер. А здесь Федерация национального освобождения, говорят, использует арабских мальчиков в качестве приманки, а это значит, что в конце концов вам не миновать «кабильской улыбки». К тому же готова спорить, что у Жида вы об этом ничего не найдете…
Машина выехала на середину дороги, чтобы объехать колонну арабов, положивших руки на головы, их загоняли в армейский грузовик солдаты в стальных касках.
— Но если вы не читали Жида…
— Не отвлекайте, мне надо вести машину.
Мерсье оставалось лишь изучать документы на автомобиль, из которых он, по крайней мере, узнал, что водителя зовут Шанталь де Серкисян. Она высадила его у здания ОИДК на Рю-де-Саррас. Прежде чем она успела отъехать, он вцепился в дверцу машины.
— Мадемуазель, уверяю вас, у меня нет «подобных наклонностей». Вы не отужинаете со мной завтра вечером? Возможно, раз вы знаете город, то сумеете и выбрать заведение?
Она отказалась, но ответила приглашением на завтрашний пляжный прием. Потом он направился к своему куратору.
Кастильоне находился в сорока шести километрах от Алжира, и, чтобы добраться туда, Мерсье пришлось взять напрокат машину. Пляж был усеян худыми загорелыми телами, точно фовистический эскиз балетных декораций, и лишь с большим трудом он отыскал Шанталь. Поговорить серьезно не было возможности. Мерсье вынудили играть с молодежью в футбол, а девушки смотрели и распевали песни, расположившись на пляже, словно множество сирен. Вся охрана состояла из одного спасателя и двоих десантников с автоматами. И истомленные девицы, и игравшие мышцами молодые люди — все рисовались и лгали на языке своих тел. Под их взглядами Мерсье, бледный и седой, чувствовал себя неловко. Вечером они всей компанией вышли побродить по бульвару. Интересного там было мало, разве что Памятник погибшим да аквариум. У входа в аквариум висела афиша фильма Кокто «Орфей» с объявлением о предстоящем сеансе в кинотеатре «Бардо» в Алжире.
— Я должен еще раз посмотреть этот фильм. Мария Касарес — моя подруга. С Кокто я встречался только однажды, но…
Шанталь устало прислонилась к стене аквариума.
— Еще один никчемный халтурщик. Попыткой Кокто поднять комбинированные съемки до уровня искусства восхищаются все те, кто… кто… Черт возьми! Забыла, как там дальше.
Шанталь излагала все это с закрытыми глазами.
— Это что, цитата? — спросил Мерсье.
— Только не из ваших парижских интеллектуалов. Это сказал капитан Руссель, но я никак не могу вспомнить концовку его высказывания.
— Капитан Руссель из Пятой роты Легиона?
— Он самый.
— Я же с ним знаком! Здесь это один из немногих людей, с которыми я надеялся связаться.
