Лондон, Гайд-парк, 8 апреля 1912 года.
Она упала на колени и разрыдалась, а он настороженно огляделся. Как он и предполагал, парк в это время суток выглядел безлюдным — до моды на бег было слишком далеко, а для бродяжек, ночующих на скамейках под газетами, слишком холодно.
Он бережно завернул хронограф в покрывало и засунул его в рюкзак.
Она села на корточки в море крокусов, отцветающих под деревьями на северном берегу Серпентин-лейк. Её плечи вздрагивали, всхлипывания напоминали отчаянные стоны раненого животного. Он едва мог это вынести. Но он знал по опыту, что её нужно оставить в покое, поэтому он просто сел рядом с ней во влажную от росы траву, уставился на гладкую поверхность озера и стал ждать.
Ждать, когда ослабнет её боль, которая, видимо, никогда её уже не оставит.
Ему было так же плохо, как и ей, но он старался держаться. Она не должна беспокоиться ещё и о нём.
— Уже изобрели бумажные носовые платки? — всхлипнула она наконец, обращая к нему залитое слезами лицо.
— Без понятия, — ответил он. — Но я могу предложить тебе настоящий батистовый платок с монограммой.
— «Г М». Ты украл его у Грейс?
— Она сама мне его дала. Ты можешь полностью засморкать его, принцесса.
Состроив кривую гримасу, она вернула ему платок.
— Он пришёл в совершенную негодность. Извини меня.
— Да ну! В это время, наверное, такое развешивают на солнце и потом опять используют, — ответил он. — Главное, что ты перестала плакать.
В её глазах снова появились слёзы.
— Мы не должны были бросать её на произвол судьбы. Мы ей нужны! Мы не знаем, сработает ли наш блеф, и у нас нет никаких шансов узнать это!
Её слова кольнули его.
— Если бы мы погибли, мы бы ещё меньше помогли ей.
— Если бы могли спрятаться вместе с ней, где-нибудь за границей, под чужими именами, только пока она не подрастёт…
Он прервал её, резко мотнув головой.
— Они бы нас везде нашли, мы это обсуждали уже тысячу раз. Мы не бросили её на произвол судьбы, мы сделали единственно правильное — мы обеспечили ей жизнь в безопасности. По крайней мере на ближайшие шестнадцать лет.
Какое-то время она молчала. Где-то вдали ржала лошадь, а с Вест-Кэрридж-драйв доносились голоса, хотя была уже почти полночь.
— Я понимаю, что ты прав, — сказала она наконец. — Просто очень больно знать, что мы никогда её не увидим. — Она провела рукой по заплаканным глазам. — Но нам по крайней мере не будет скучно. Рано или поздно они выследят нас в этом времени и натравят на нас Стражей. Он не откажется без борьбы ни от хронографа, ни от своих планов.
Он усмехнулся, увидев в её глазах отблеск жажды приключений, и понял, что кризис временно миновал.
— Возможно, мы всё-таки оказались хитрее, и вторая штука не будет работать. Тогда он сел в лужу.
— Да, было бы хорошо. Но даже если нет, то мы единственные, кто может перечеркнуть его планы.
— Уже из-за одного этого мы поступили правильно. — Он встал и отряхнул грязь с джинсов. — Пойдём! Чёртова трава мокрая, а ты пока ещё должна беречься.
Она позволила ему поднять и поцеловать себя.
— Что мы сейчас будем делать? Искать тайник для хронографа?
Она нерешительно посмотрела в сторону моста, отделяющего Гайд-парк от Кенсингтонских садов.
— Да. Но вначале мы запустим руку в кубышку Стражей и запасёмся деньгами. Потом можно будет сесть в поезд на Саутгемптон. Оттуда в среду в своё первое плавание уходит «Титаник».
Она рассмеялась.
— Вот что ты, оказывается, имел ввиду под «беречься»! Но я за.
Он был так счастлив, что она опять может смеяться, что он тут же снова поцеловал её.
— Я, собственно, подумал… Ты же знаешь, что капитаны в открытом море имеют право заключать браки, да, принцесса?
— Ты хочешь на мне жениться? На «Титанике»? Ты с ума сошёл?
— Это был бы очень романтично!
— Не считая айсберга. — Она прислонилась головой к его груди и спрятала лицо в его куртке. — Я так тебя люблю! — пробормотала она.
— Ты выйдешь за меня замуж?
— Да, — ответила она, не поднимая лица от куртки. — Но только в том случае, если мы сойдём с корабля не позднее Квинстауна.
— Ты готова к следующему приключению, принцесса?
— Готова, если ты готов, — ответила она тихо.
Неконтролируемое перемещение во времени даёт о себе знать, как правило, за несколько минут, часов и даже дней до самого перемещения. Это проявляется головокружениями, тянущими ощущениями в животе и/или ногах. Многие носители гена сообщают также о мигренеподобных головных болях. Первое перемещение во времени — называемое также инициационным прыжком — происходит между 16-м и 17-м годами жизни носителя гена.
Из Хроник Стражей, Том 2, Общие закономерности.