А был ли мальчик?
* * *
– Тук-тук, кто к вам пришел? – Андрей приоткрыл дверцу, протиснул в нее картонного мальчика. Мальчик зашуршал валенками по коробке, смялся в пояснице, пнул бумажную урну. Урна выскочила за коробку, упала на ватный снег: – Дзинь, – сказал Андрей.
– А знаешь, – предложила Катька, – пусть он будет хулиган.
– Хулиган? – спросил Андрей. – Он уже какой хулиган! – Андрей прижался к супруге, погладил тугой живот, заелозил ухом.
– Балуется? – спросила Катька и засмеялась.
– Еще как! – Андрей улыбнулся. В животе не было слышно ничего.
– Погаси свет, – шепнула Катька.
На елке перемигивались пластмассовые свечи. Счастливо пахло хвоей. Через несколько дней закончится год, и новый они встретят втроем. Теперь втроем. И бабушка придет. И будет помогать. C нее станется. И уже приготовлены мягкие теплые пеленки, и тонкие – из ситца, и распашонки, и чепчики со швом наружу, и одеяла байковое да ватное теплое с голубой лентой – везти из роддома. И детское мыло земляничное тоже ждет. И – конечно же! – уголок с шитьем по двум сторонам. Андрея в нем получали. Андрейку. А бабушка привезет бутылочки и соски. Плюс кроватка. Вон она, кроватка, в детской. Дожидается розового мальчика. А потом – не сразу, через некоторое время – станет шумно в этих трех замечательных комнатах.
– Погладь меня, – попросила Катька.
Андрей погладил. Поцеловал две пуговицы на животе. Подумал, облобызал третью.
Это будет их последний выход. Бездетный, в смысле. А на неделе нужно будет ехать в больницу. Там ждут. И направление дали.
Андрей перенес супругу на диван, укрыл пледом, прошел к окну. Пять часов, а уже темно. Ночь, в застывших лужах полыхают рекламные огни, дробятся, рассыпаются в бисер, скачут по троллейбусным проводам, непрошеные ломятся в жилища, умирают на потолке. Андрей поежился. В приоткрытую форточку тянуло поздним декабрем: нужно проветрить комнату впрок, на полгода – мальчику потребуется свежий воздух. Да, мальчику.
– Не опоздаем? – спросила Катька.
– Ветлины все равно придут последними.
Андрей включил свет, бросил в коробку картонные санки, картонного мальчишку, раскрыл стенной шкаф – запах лаванды скользнул из трикотажного сумрака, занервничал, на цыпочках метнулся к дивану, поплыл к окну. Катька потянула носом.
Нужно собираться.
– Поднимайся, – Андрей погладил Катькино колено.
– Еще минутку, – отозвалась она под пледом, поджимая ноги. – Который час?
Андрей не расслышал. Сирень, два смешных зуба, травинка, кружевной воротничок, челка на левом глазу – на правом, если на фотографию смотреть по эту сторону. Школьница. Снял с гвоздика, дунул, отер рукавом стекло. Красивая.
– Знаешь, он шевелится… – просипело под пледом. – Пяткой уперся… А давай не пойдем. – Плед порхнул на спинку дивана. – Опять Ветлины поругаются… Вот здесь потрогай, чувствуешь?
Бодро каталось под пуговицей – мальчику передалось Катькино волнение. Или предчувствие? Андрей готов был согласиться и не идти – черт с ними. Но…
– Вставай, – сказал он. – Обещали, нужно быть.
– Минутка кончилась? – Катька протянула руки. – Поднимай…
Хлопнула, задребезжала кабина лифта. Держась за руки, они вышли в ночной воздух. «Как колотится, – испугалась Катька, – как колотится!»
– Я перчатки забыл, – сказал Андрей, и Катька вздрогнула: мальчик побежал далеко-далеко куда-то. – Постой здесь, я сейчас… Нет, не пойду – не буду возвращаться!
– Сходи, сходи, – настояла Катька. – И в зеркало глянь… – Мальчик затрясся, будто сошедший с рельсов локомотив. Катька запустила руку под шубу, погладила живот. Мальчишка замер, прислушался. Пнул, пошел в обратную сторону. Легко пошел. Остановился. Прилег на лужайку. Задремал, подрагивая ножкой.
Вернулся Андрей. Они нырнули в арку, пересекли Дежнева.
– Глянул? – спросила Катька на остановке. Андрей поднял бровь. – В зеркало, – напомнила она.
– А, понял… – бровь скользнула на место. – Забыл.
Мальчишка вскочил с травы и затрясся в предчувствии.
* * *
Длинный, бесконечный мост. Бескрайняя, заснеженная река. И шорох шин. И никого. Дома, крыши, столбы – все закончилось, осталось позади. Или не начиналось, ждет впереди? Только этот каменный мост, и только река эта. Андрей посмотрел на часы: и время как будто остановилось. То ли ранний вечер, то ли позднее утро. И машина как будто не бежит, а стоит на месте. Не заканчивается мост. Покажись встречная машина, Андрей удивился бы, сильно удивился. Но на мосту никого. И позади – ни единой души. Одинокое пространство, небо до земли. Птиц нет! – вот что: нет птиц. И ветра. Будто нереально все, и все не с ним. Сейчас закроет глаза и… Нет, Андрей этого делать не будет: не сон это. И он не снится. И зима настоящая. И мост, висящий между небом и землей, будто без опоры, реален. И человек за рулем. Худой человек, упершийся головой в крышу. А впереди и горизонта не видно – стена – то ли снег, то ли белый лес, вросший в небо. Холодный мост, пугающий. Бетон – железо, бетон – железо. По бетону – узор выпуклый: линии, углы. Архитектор – чудак. Женщина? Придет же такое в голову. То ли ромашка, то ли солнышко. И снова: линии, углы, солнышко-ромашка. В глазах мельтешит.
