Alice's Adventures in Wonderland. Аня в стране чудес
Авторы: Льюис Кэрролл
Жанр: Сказка
Цикл: Алиса №1
Формат: Полный
Всего в книге 61 страница. Год издания книги - 1992.
В издании представлены под одним переплетом классическая детская повесть-сказка английского писателя Льюиса Кэрролла в оригинале и ее перевод-пересказ, принадлежащий перу известного русско-американского писателя, классика XX века Владимира Набокова. Издание сопровождается вступительной статьей Нины Демуровой и ее комментариями к тексту.
Читать онлайн Alice's Adventures in Wonderland. Аня в стране чудес
Нина Демурова. Алиса на других берегах
Кэрролловская «Алиса в Стране чудес» стоит — по одному из тех странных поворотов судьбы, за которыми с неослабным вниманием всю жизнь наблюдал Владимир Набоков (1899–1977), — в самом начале творческого пути замечательного русско- и англоязычного писателя. Едва ли она была не первой его прозаической книжкой — и в этом сейчас видится некий особый смысл. Она вышла в 1923 году[1] в Берлине в эмигрантском издательстве «Гамаюн» и называлась «Аня в стране чудес».[2] На титульном листе, следующем за авантитулом с изображением мифической птицы Гамаюн, стояло имя переводчика: «В. Сирин» (еще одна вещая птица!). Под этим именем Набоков опубликовал потом в Германии произведения, написанные им по-русски («Машенька», 1926; «Король, дама, валет», 1928; «Защита Лужина», 1930, и др.). Книга вышла с иллюстрациями С. Залшупина; по крайней их невыразительности[3] в настоящем издании они заменены на рисунки самого Кэрролла, которыми он снабдил рукописный вариант сказки, подаренный им «милой девочке» Алисе Лидделл, вдохновившей ее.
Вспоминая о берлинской поре своей жизни (1922–1937), Владимир Набоков писал в русском варианте автобиографии: «Сначала эмигрантских гонораров не могло хватать на жизнь. Я усердно давал уроки английского и французского, а также и тенниса. Много переводил — начиная с Alice in Wonderland (за русскую версию которой получил пять долларов) и кончая всем, чем угодно, вплоть до коммерческих описаний каких-то кранов».[4] В английских вариантах — Conclusive Evidence и Speak, Memory — по поводу пяти долларов прибавлено: «немалые деньги во времена инфляции в Германии». Из других источников узнаем, что перевод был завершен по возвращении Набокова в Берлин из Кембриджа, что вызывает в памяти так живо описанный им старйнйый университетский городок, где он провел студенческие годы: готическую стройность и красоту его зданий, горящие червонные циферблаты на стремительных башнях, плавное течение реки, солнечно зеленеющие прямоугольники газонов, плакучие ивы, старые вязы, празднично пышные каштаны, словно вышитые зелеными шелками по канве поблекшего, нежного неба, круглые серебряные звуки бьющих часов[5]… Конечно, Оксфорду, где провел свою жизнь математик Кэрролл, далеко до Кембриджа, признанной жемчужины английской готики, и все же, верно, место для погружения в «Алису» судьба выбрала для молодого российского изгнанника удачно (насколько вообще может быть удачен любой выбор какого рода) — главным образом потому, что дала тем самым Набокову; обуреваемому в те дни совсем иными страстями и мыслями, возможность уловить особый ритм и интонацию, звучащую в «академических дубравах» туманного еще в те дни Альбиона. Он погрузился в мир Льюиса Кэрролла, тоже в своем роде изгнанника, но только уже добровольного, ушедшего в чудачество, эксцентрику, игру.
Впрочем, Владимир Набоков был с детства очень «английским ребенком». Выросший в семье видного политического деятеля и англомана Владимира Дмитриевича Набокова, одного из лидеров партии конституционных демократов, Набоков с детства был «окружен Англией» — ее языком, вещами, книгами, искусством, людьми. Его мирным языком был английский, а с русским у будущего замечательного писателя и стилиста еще в Тенишевском училище, куда отдал его демократически настроенный отец, были сложности, о чем сейчас трудно помыслить. Тут на ум приходит неожиданное сопоставление: Редьярд Киплинг, воспитанный в Индии, также заговорил впервые на языке своей темнокожей нянюшки-айи, а родным английским овладел позже и не без труда. Но какой зато это был английский! И какой это был русский у Набокова! Тут для лингвиста и психолога просматривается некая проблема и закономерность — однако нас она слишком увела бы я сторону.
В «Других берегах» и многочисленных художественных произведениях Набокова разбросано немало упоминаний об английских гувернантках и наставниках, учивших маленького Володю, и об английских книжках, которые он читал. Он вспоминает английские сказки, книжки о рыцарях, чувствительную Марию Корелли и других сентиментальных и нравоучительных авторов — и, конечно, «Алису в Стране чудес». «Как и все английские дети (а я был английским ребенком), — скажет он в 1966 году в Момтрё, — Кэрролла я всегда обожал».[6] Не потому ли, что «Алиса» так разительно отличалась от «вульгарной сентиментальности» всех этих «Сониных проказ», «Примерных девочек», «Каникул» мадам де Сегюр (урожденной Растопчиной) или русского «Задушевного слова», Чарской и многих, многих других детских писательниц, вызывавших у самого писателя содрогание, переданное нм различным героям его прозы? Интересен сокрушительный отзыв, который находим в «Подвиге», — исследователь Набокова называет его самым «человечным» его романом,[7] возможно, потому, добавим мы, что он и самый автобиографичный. «И, разумеется, первые книги Мартына были на английском языке: Софья Дмитриевич чумы боялась „Задушевного слова“ и внушила сыну такое отвращение к титулованным смуглянкам Чарской, что и впоследствии Мартын побаивался всякой книги, написанной женщиной, чувствуя и в лучших из этих книг бессознательное стремление немолодой и, быть может, дебелой дамы нарядиться в смазливое имя и кошечкой свернуться на канапе. Софья Дмитриевна не терпела уменьшительных, следила за собой, чтобы их не употреблять, и сердилась, когда муж говаривал: „У мальчугана опять кашелек, посмотрим, нет ли температурки“. Русская же литература для детей кишмя кишела сюсюкающими словами или же грешила другим—нравоучительством».
