Сердечной дружбой был связан я с Альбертом Швейцером. Когда известный гуманист и ученый, доктор философии, богословия и медицины пригласил меня к себе в больницу в девственном лесу, в тогдашней Французской Экваториальной Африке, а ныне Габонской Республике, я с величайшей признательностью, более того, с благоговением принял это приглашение и тотчас поспешил на его зов. Этой встрече предшествовала длительная переписка. И встреча состоялась не только потому, что нам хотелось познакомиться по-настоящему: была еще надежда услышать от собеседника много нового и интересного. Мне не терпелось больше узнать о самоотверженной работе персонала больницы в Ламбарене, о его благородной помощи африканцам, а Швейцер ждал рассказов о строительстве новой жизни в социалистической Германии — Германской Демократической Республике. Между нами сразу возникло глубокое взаимопонимание, которое впоследствии перешло в дружбу, длившуюся до самого конца жизни великого друга людей Альберта Швейцера. Сколько раз я приезжал к нему, в далекий африканский девственный лес! Но эти встречи лишь скупо утоляли мою жажду общения с замечательным человеком, который не только проповедовал «благоговение перед жизнью», но и много лет лечил беднейших из бедных, самых эксплуатируемых и обездоленных. Я понял: его неизменная помощь им была, по существу, упорной, изнурительной борьбой против колониализма, эксплуатации и ханжеской лжи.
В Германской Демократической Республике глубоко чтят Альберта Швейцера. Великий гуманист имел французское подданство, но немецкий язык был для него родным, как, впрочем, и немецкая культура. Друзья Альберта Швейцера понимают, что его надежда на воцарение человечности может быть осуществлена лишь в социалистическом обществе.
Вот уже много лет в ГДР работает Комитет имени Альберта Швейцера. Комитет этот не только поддерживает больницу в Ламбарене, он старается также сделать швейцеровский гуманизм достоянием широких кругов общественности. Сотни социалистических бригад на предприятиях, школы, больницы, детские сады, улицы и общественные учреждения носят имя Альберта Швейцера.
В наших нескончаемых беседах с Альбертом Швейцером в Ламбарене всякий раз затрагивался вопрос о человеческом счастье, об особых возможностях в этом отношении социалистического общества. Этот разговор глубоко волновал меня: сколько раз я слышал от Швейцера, что сам он, в сущности, никогда в своей жизни не был по-настоящему счастлив — слишком много горя и нищеты он видел вокруг.
Он не уставал слушать рассказы о новой жизни в Германской Демократической Республике и о Советском Союзе. Не раз он говорил мне, что его друг, выдающийся французский писатель Ромен Роллан, еще много десятилетий назад восторженно рассказывал ему о том новом, что он увидел в Советском Союзе. И я был несказанно рад, что могу поведать ему о моих многочисленных друзьях и интересных встречах в СССР. Должен отметить, что в последние десятилетия своей жизни Альберт Швейцер с большим интересом и симпатией следил за успехами советского народа.
Я рад предложить вниманию советских читателей эту книгу и благодарен Главной редакции восточной литературы издательства «Наука», предоставившей мне эту возможность. Надеюсь, что и советские читатели с интересом встретят рассказ о жизни великого гуманиста и неутомимого борца за мир Альберта Швейцера.
День выдался жаркий. Вечером с реки Огове подул ветерок, но не принес с собой прохлады. Уже с полудня, когда на землю спустился зной, между строениями больницы редко можно было увидеть людей. Даже дети, которые обычно шумели весь день, и те угомонились, притихли, Багровое солнце в ярком мерцании венца низко нависло над лесом, за рекой. Все вокруг жаждало ночной прохлады, но, как всегда, лишь посвежело.
Вдвоем с Альбертом Швейцером мы поднимались на взгорок. Мы засиделись в аптеке, где отвечали на письма, сотни писем со всех концов мира, в которых люди восхищались подвигом Швейцера.
Невыносимо тяжко было работать в душном доме, с раскаленной крышей из рифленого железа.
Я, как мог, помогал Швейцеру в его работе. Он охотно принимал подобную помощь от своих ближайших сотрудников и друзей, приезжавших к нему в Ламбарене. Так и мне посчастливилось не только слегка уменьшить гору писем, приток которых никогда не оскудевал, но впоследствии и помочь Швейцеру уладить дело с его архивом. Я сейчас еще хорошо помню те дни 1964 года, когда я приехал навестить доктора и он отдал на мое попечение тридцать пять ящиков с аккуратно сложенными бумагами. Я сам отвез их на грузовике в Либревиль, откуда их отправили в Европу.
В тот день мы напряженно трудились несколько часов кряду, и на широком столе лежала, радуя взор, довольно солидная стопка писем с ответами. Однако другая, большая стопка писем, требовавших ответа, вопреки всем нашим усилиям убавилась ненамного.
Швейцер шел быстрым шагом, но, казалось, не столь стремительно, как раньше. Неизменной осталась лишь его характерная походка: как и прежде, он шагал, слегка наклонясь вперед. Я украдкой поглядывал на него. Разве не заметна усталость на его лице? И только ли нынешняя жара тому причиной, только ли обилие из года в год писем, на которые надо отвечать хотя от непосильного напряжения сводит руку? Мы молча шагали рядом. Наша беседа иссякла уже давно, несколькими часами раньше, — жара не терпит лишних слов. И снова я подумал: зачем, зачем он взял на себя эти тяготы? Тяготы, которые длятся не один десяток лет. Ведь ему уже далеко за восемьдесят.
