Край бездны, куда я собиралась прыгнуть. Весь свет для меня померк. В ушах слышен только свист ветра. Незаконченная высотка. Мое убежище.
Я всегда уходила от обыденности жизни, от обид и несправедливости сюда, где меня никто не мог потревожить. Немного времени наедине с собой и мне становилось легче. Я возвращалась обратно, просветленная и спокойная. Мне нужны были эти мгновения, для поддержки моей бедной души. Ей не повезло с моим рождением на этот свет, очутиться в силках такого слабого и несчастного существа.
Начнем с того, что я сирота. Меня оставили, завернутую в грязную тряпицу, на лестницах магазина. Как осталась жива, непонятно.
Была глубокая осень. Мать искать никто и не стал. Это было бесполезно. Огромный город пополнило еще одно несчастное создание.
Назвали меня Викторией, в честь моей победы над смертью. Смешно. Кто сможет потягаться с этой красоткой, если она действительно за тобой придет? Полным именем меня никто не называл. Так, что я стала Тори. Даже не Вика, а Тори. Как будто бы это изменило мою жизнь.
Не хочется вспоминать годы в приюте. Все как у всех. Правда, в отличие от других детей, я не мечтала, что появятся мои родители, которые меня потеряли или меня усыновят несусветные богачи, которые мечтали о таком чудесном ребенке. Три раза «Ха!!!» Я ни одним боком не мечтатель.
Получив свидетельство об окончании курсов кройки и шитья, я устроилась, правда не без помощи моих опекунов из приюта, на швейную фабрику, где дали комнату в общежитии.
Вела жизнь размеренную и тихую. Не хотелось привлекать к себе внимание. Хорошо, что соседка по комнате была женщиной серьезной. Она взяла надо мной шефство. И никто не смел меня обижать.
Работа мне нравилась, люди окружали не плохие, может так бы и сложилась моя жизнь, если бы не вмешался случай.
Вера Павловна, для меня просто тетя Вера, подрабатывала тем, что шила свадебные платья. Получались произведения искусства. Один фасон не повторял другой. Заказов было немного, но больше она бы и не потянула. Работа у нее была кропотливой. У нас, в нашей небольшой комнатке, весь шкаф был забит тканями, серебряной и золотой нитками, рюшечками, люрексом, бисером, камушками и разных форм и размеров пуговицами. Я любила их перебирать. Была у тети Веры эта слабость. От каждого платья у нее оставалась пуговица. Стеклянные и перламутровые, покрытые эмалью и затянутые в ткань, украшенные позолотой или серебром, круглые, плоские, овальные и прямоугольные, в виде цветков. Выбор был широким. И за каждой была чья та жизнь.
Ну вот. Заказали платье. Когда настало время, за ним не пришли. Тетя Вера отправила меня по адресу. Но мне никто не открыл. Когда я возвращалась, меня чуть не сбил, ехавший на огромной скорости автомобиль, который меня обогнал и резко затормозил. Пахнуло жженой резиной. Не будь это иномаркой, вряд ли бы он так остановился. За тонированными стеклами никого нельзя было разглядеть. Расстроенные чувства погнали меня на мой островок покоя. Кто бы мог подумать, что меня здесь найдут.
Так и началась наша с Родионом история. Не прошло и месяца, как мне сделали предложение. Тетя Вера только качала головой. Да и меня не отпускало чувство нереальности происходящего.
Родион был симпатичным мужчиной лет тридцати. Высокий шатен с голубыми глазами и прекрасной фигурой. А я, даже приблизительно не тянула на красотку, которая могла бы его заинтересовать. Все происходило слишком быстро. И снова, Его Величество случай привел меня в нужное место.
Ссорились мой жених и крашенная брюнетка с шикарными формами и глубокими синими глазами. Все что мне нужно я узнала. И об их ссоре, и обо мне, ставшей игрушкой в руках озлобленного обманутого жениха этой дамочки.
Я бросилась на свое место. И вот стою и думаю. Раз не нужна я этому миру, стоит ли за него цепляться. Страшно, конечно. И не из-за несчастной любви. Мне нравился Родион, но я не была влюблена безоглядно. Просто в душе поселилась пустота.
Краткий полет, даже от мысли об этом, от восторга замирала душа, и все будет кончено. Чувство полета. Испытать его. Наверное, это и толкнуло меня на последний шаг.
— Вика, я хочу остаться с тобой, — раздался крик Родиона.
— Прости, но меня зовут Тори, — сказала я уже в полете.
* * *
…Провалившись в закат с головою,
Насладившись чернильностью ночи
На рассвете глаза я открою,
Если только Господь так захочет.
(И. Е. Макарова)
— Очнись. Я знаю, что ты меня слышишь, — раздался резкий и скрипучий голос.
Прислушалась к себе. И ничего не почувствовала. Ужас накатил огромным самосвалом, грузом в несколько тонн, прижав меня к… К чему? Я же ничего не чувствую. Боже праведный, спаси меня от участи калеки. Я приму любое наказание. Но только не это. Не жизнь прикованной к постели чурки. Да простят меня, подвергнувшиеся этому ужасу. Это было невыносимое чувство — не ощущать ничего. Что же я идиотка натворила? Как я могла не ценить данные мне жизнь и здоровье? Я бы закричала, побилась бы в истерике, но было нечем. И это самое страшное. Осмотрелась, если это можно так назвать. Тела у меня не было и головы, по видимому, тоже.
— Да не мечись ты. Глупая душа. Приходите раньше срока, а потом возись с вами.
