Раньше мы были фонариками — до той истории, которую я тебе расскажу. В разноцветном небе кувыркалась планета, где свет и красота вели игру от начала времен. Бывало всякое среди усеянных кристаллами скал, но населяли этот искрящийся мир всегда мы — те, кто излучает.
В прежнюю пору жизнь наша кружила по одному и тому же хрустальному кругу, который всем нас радовал. Быт был отлажен испокон веков — мы светим, нам светят. Вот как те жемчужные облака в небе — так же и мы были легки и невесомы, тончайшие снежинки чистого сияния.
Неточно, конечно, сказал — разными мы были. Среди нас попадались фонари невероятных форм и расцветок. И лучились кто как хотел и умел. Планета переливалась, точно звезды всей округи осыпались в один миг мерцающим ковром.
От узора к узору текла размеренная жизнь, много в ней было чудес и приятностей. Вот, к примеру, резной фонарик Бирюзовая Ветка — скакнет на выступ того утеса и перекатывается, веселясь, по прозрачным камням у подножия. Далеко летит нежный сине-зеленый лучик! Россыпью мягких искорок переливается его взгляд по острым кромкам и ласково звенит, отзываясь эхом.
Он, Бирюзовая Ветка, красивый был фонарик. Впрочем, как все мы. До того злополучного дня, когда Рубин Колюч придумал то, что придумывать не следовало.
В общем, обо всём по порядку. Нынче только та мертвая звезда у горизонта лучится, так что торопиться некуда и не к чему. Слушай, что тебе скажет старый прожженный фонарь. Эх, была во мне лампа, а теперь уж времена не те!
Так вот, эта вечная звезда у кромки небосклона, видимо, поднялась в тот день как-то не так: Рубин Колюч испытывал недовольство идеальным мироустройством. Хотелось на заре ему чего-то эдакого. Что не нравилось в счастливом калейдоскопе, непонятно?
Вскочил он с камня, брызнувшего лучами от восходящего светила, и пустился в пляс по местным красотам. Туда прыгнет, сюда, потом в другой угол, а там и на другой континент — планета-то невелика! Скок-скок — плюхнулся красный фонарик в воду. Огляделся. Задумался.
Течение необычно, Рубин Колюч понял сразу. Клокотала студеная водица, и крупная пена хлопьями разлеталась по ближним окрестностям. То была узенькая щель между высоченных гор, точнее даже сказать, колодец, и попрыгун в него случайно свалился. Посмотрел фонарь по сторонам — и обмер. Уж очень понравилось ему, как засверкали пузырьки в лучах взгляда.
Взял Рубин Колюч пару крупных тонких шаров и долго рассматривал их так и сяк. Завораживало зрелище переливов радуги по тончайшим сферам. Фонарик прыгнул на вершину скалы и сидел до заката, созерцая взятые с собой мыльные пузыри. Они, оказалось, и летали плюс ко всему, что тем паче очаровывало и без того очарованного.
Наша звезда закатилась, и густо-красный светильник любовался дивом уже при своем собственном свете. А потом опомнился и пугливо осмотрелся по сторонам — не заметил ли кто? Уж очень не хотелось ему делиться сокровищем, хотя не было такого в нашем народе в ту пору. Всё у нас было общим: и радость, и уныние.
Рубин Колюч вздохнул с облегчением: другие фонари прыскали лучиками далеко от неожиданного укрытия. Здесь, в тени, красный луч скользил по тонким пузырям, причудливо преломляясь и меняя оттенки. Великолепное зрелище!
Тирлим! — неподалеку нарисовался Фиолет Фиолетов. Глянул глубоким мистическим оком: «Что он тут чудит?» — и, не найдя, на чем задержать взгляд, выскочил вон — в ночь, где забавлялось развеселое братство фонарей.
А надо сказать, Рубин Колюч был склонен держаться вдали от буйства красок, хотя оттенок лампы вроде бы предполагал бо́льшую общительность. Но как-то не сложилось у светоча общей широты взглядов, любил предаваться созерцанию в одиночестве.
Вот и сейчас он испугался, что достопочтенный Фиолет Фиолетов нарушит умиротворение. И страх потерять идиллический настрой был более обыкновенного, это отшельник заметил даже сам. Но чем так очаровали мыльные пузыри? Какая-то мысль блуждала, не находя выхода наружу, мучительно пробираясь стеклянными закоулками сияющего существа.
Рубин Колюч облюбовал утес до утренней зари, глядя на кружево радуги в невесомых пленках, и думал, думал, думал… И ведь придумал-таки, негодник!
— Братья! Я изобрел состязание, которое улучшит нашу и без того замечательнейшую жизнь! — завел он речь, вернувшись с восходом светила в добрый круг фонарей.
— Разве можно поднять уровень идеального? — Фиолет Фиолетов недоверчиво тянул ажур лучей вокруг довольно сверкавшего Рубина.
Все остальные смотрели на преображенного любителя одиночества с легким недоумением.
— Нет пределов совершенству! — вспыхнул ало виновник собрания.
— Ты это сам придумал?
— Да. Так же, как и то, что собираюсь предложить.
— Замечательно. И что же?
Слетевшиеся фонари затопили всё плесканием света:
— Что? Какое соревнование? Говори скорей!
— Вот! — Рубин Колюч предъявил мыльные пузыри.
Всеобщая иллюминация стихла. Светильники сошлись озадаченно и разглядывали переливчатые сферы — от этого радуги в шарах сверкали пуще прежнего.
— Изумительно! — всплеснула лучами красотка Нежно Розовая.
— Ну да. Чарует, — поддакнула Карга Каряя.
Фонари засуетились, рассиялись и, теснясь, желали рассмотреть новое диво.
