Зазвонил мобильный. Арина открыла глаза и увидела, что еще нет и девяти. Кто это в такую рань? Оказалось, Валентин, старинный знакомый. Он занимался организацией корпоративов и время от времени подкидывал работу.
– Привет, что у тебя четвертого ноября?
– Свобода.
– Есть халтурка, с предоплатой.
– Я тебя знаю: нет предоплаты – нет бизнеса.
– Смотри, усвоила! И как обычно, десять процентов… на повышение моего благосостояния… Ну ты понимаешь…
– Понимаю. А кто?
– Газовщики. Даже босс заглянет, мини-олигарх Борис Вальтер.
– Не слышала.
– Услышишь. Согласна? Будь в семь часов в «Доме Армии».
«Что это за компания, “Эол”? Что-то из греческой мифологии», – подумала Арина и решила: «Эол» так «Эол», были бы деньги. Своему концертмейстеру Татьяне она звонить не стала: знала, что четвертого той не будет в Москве. Пришлось обращаться к Женечке, с которой она работала в театре. Женечка была хорошей пианисткой, но Арина многое бы дала, чтобы в театре не знали, на каких мероприятиях она выступает и в каких концертах участвует.
Арина Шутова была известной оперной певицей, матерью чудного мальчика Алексея, женой Толика и владелицей небольшого, но уютного двухэтажного дома на Рублевке. Как многие меццо она была высокой, темпераментной женщиной с темными волосами и пышной грудью и прекрасно знала, что чертовски хороша – в свои тридцать восемь лет.
Толик стал ее мужем случайно, хотя, как известно, все и всегда начинается будто бы случайно. Встретились они в общей компании в караоке-баре. Крупные черты лица, пухлые губы, голубые глаза, широкие скулы, русые волосы – словом, личность исключительного обаяния. Он спел ей из Пугачевой: «Ты, теперь, я знаю, ты на свете есть… и все, чего хочу я…». И понеслось.
У Арины и в мыслях не было выходить за Толика замуж: он был хорошим, добрым, но уж очень от земли, из другого мира. «Толик, что дерет через столик», – грубовато представлялся он, не имея в виду ничего предосудительного.
Но очень скоро Арина обнаружила, что беременна, и ей вдруг остро захотелось своего дома, мужа, ребенка, а главное – покоя. Захотелось забыть прошлое и начать жизнь как в романе: уютный бюргерский дом, тепло камина, кухарка готовит ужин, а подрастающий ребенок сидит у отца на коленях в ожидании матери, которая возвращается из театра с цветами от поклонников. «Вот оно, счастье», – подумала Арина и объяснила Толику, что рожать будет обязательно, а решение о том, жить ли им вместе, должен принять он. Толик долго не тянул, сказал, что о такой жене можно только мечтать, и предложил незамедлительно узаконить отношения.
Все месяцы беременности он выгуливал жену, нежно заботился о ней и повторял: «Что бы ни было – это наш… мой ребенок!» Потом, белый как мел, сидел в роддоме, а когда наконец, увидев ребенка, сказал: «Смотри, а пацан-то… похож на меня!» – Арина поняла, что Толик поначалу не был уверен в своем отцовстве, хоть никогда и не говорил ей об этом. Проявленная им деликатность тронула ее сердце и укрепила надежду на грядущее семейное счастье.
После родов бархатный голос Арины стал еще более благородным, мощным, у нее появился полетный тембр, и отныне она чаще пела в театре ведущие партии. Теперь у Арины были и любимая работа, и надежный тыл. А главное – отныне ее жизнь не была построена на вранье, и очередной Новый год она встречала не одна.
В прошлом у Арины была десятилетняя связь с Семеном, успешным финансистом, одним из банкиров-первопроходцев. Они встретились, когда она была еще студенткой. Семен был приятелем отца и почти его ровесником. Собственно, поэтому они и познакомились. Она влюбилась, как это бывает в юности, – безоглядно, не задумываясь о том, насколько перспективны эти отношения. Семен был для нее не только любимым мужчиной, но и наставником. Он буквально показал ей мир: они много путешествовали, объехали пол-Европы, были в Штатах, Латинской Америке. Семена вдохновляло присутствие в его жизни юной талантливой девушки, и он с удовольствием, когда мог, проводил с ней время. Совсем еще неопытная Арина старалась соответствовать его вкусам и взглядам. Он например считал, что артистка не имеет права одеваться в ярлыки и этикетки и называл мещанством безрассудную приверженность брендам. «Какими бы ни были вещи хорошими и дорогими, на них не должно быть ничего написано», – любил он повторять. Они вместе открывали для себя новые страны, и он учил ее наслаждаться увиденным и познанным, понимать толк в еде и напитках. Для нее эти поездки были особым счастьем еще и из-за возможности хотя бы во время поездки ни на минуту не разлучаться с дорогим ей человеком.
Очень долго ей удавалось скрывать эти отношения, пока наконец все не вылезло наружу. Тогда она впервые жестоко поссорилась с отцом. Александр Илларионович кричал, что эта связь до добра не доведет, а Арина еще громче требовала от отца, чтобы он не вмешивался в ее личную жизнь. С того дня отношения с отцом безнадежно испортились, хотя оба они тяжело это переживали.
Семен ни в чем Арине не отказывал. Она одевалась лучше всех в консерватории, а потом и театре. И все бы хорошо, если бы не суровый запрет касаться главной темы: финансист был привязан к жене и разводиться не собирался. Под запретом были и разговоры о ребенке, о котором мечтала Арина. И когда она все же забеременела, оказалась перед дилеммой: или мать-одиночка без выходного пособия, или все как всегда, но только вдвоем, «без приплода», как говаривал Семен, добавляя: «Я не смогу смотреть жене в глаза. Она мне этого никогда не простит».
