Об убийстве неизвестными бандитами четы Гарстонов в их собственном доме говорили много. Газеты дали сообщение. о происшествии на первых полосах, с него же начиналась передача последних известий по радио. Шум такой поднялся потому, что Гарстоны были первыми европейскими поселенцами, погибшими в захлестнувшей страну волне насилия. Ходили слухи, что беспорядки имеют политическую подоплеку. Повсюду — на рынках, в индийских лавчонках, в захолустных африканских пивнушках — шли пересуды, выдвигалось множество версий и предположений относительно этого убийства.
Но нигде, пожалуй, преступление не обсуждалось так подробно, как в одиноко стоящем на холме доме, владелицей которого была миссис Хилл. Ее муж, один из европейских пионеров в Кении, умер в прошлом году от малярии. Дети, сын и дочь, учились сейчас "дома", в Англии. Миссис Хилл принадлежали обширные чайные плантации. Она пользовалась уважением окружающих, но отнюдь не всеобщей любовью — кое-кому не нравилось ее либеральничанье с "туземцами". Когда спустя два дня после убийства миссис Хилл навестили ее приятельницы миссис Смайлз и миссис Харди, на их лицах были написаны печаль и торжество: печаль— потому что были убиты европейцы (не просто мистер и миссис Гарстон, а европейцы!), торжество — ибо прирожденная порочность и неблагодарность "туземцев" проявились достаточно наглядно. Миссис Хилл не станет больше твердить, что с черными можно поладить, если только найти к ним подход.
Миссис Харди была родом из Южной Африки, но уже давно жила в Кении. Своего мнения у нее никогда не было, и она обычно соглашалась с теми взглядами, которые оказывались наиболее близки воззрениям ее мужа. Сегодня она поддакивала миссис Смайлз. А миссис Хилл упрямо стояла на своем, утверждая, что в душе "туземцы" покладисты и кротки, как ягнята, — нужно только уметь с ними ладить.
— Будьте добры к ним, и они ответят вам тем же. Посмотрите на моих слуг. Как они любят меня! Каждый из них бросится в огонь и воду по первому моему слову!
Миссис Хилл не в пример другим белым всячески заботилась о своих слугах. Она не только выстроила для них кирпичные домики (заметьте, кирпичные!), но и открыла школу для их детей; неважно, что в школе не хватало учителей и что дети занимались всего несколько часов, а большую часть дня гнули спины на плантациях, но ведь большинство поселенцев не сделали и этого.
— Ужасное, ужасное злодейство! — гневно восклицала миссис Смайлз. Миссис Харди вторила ей. — Неблагодарные! Мы принесли им цивилизацию. Мы покончили с работорговлей и племенными войнами. Разве эти дикари не прозябали бы без нас?
Она долго ораторствовала в том же духе и под конец сказала, укоризненно покачав головой:
— Я всегда говорила, что их не переделаешь — они невосприимчивы к культуре,
— Нам следует проявлять терпение, — возразила ей миссис Хилл. Пожалуй, на этот раз в роли миссионера оказалась скорее она, чем миссис Смайлз.
— Терпение! Терпение! До каких же пор? Кто был терпеливее Гарстонов? Добрее? Скольким арендаторам они дали кусок хлеба!
— Но ведь их убили не арендаторы…
— А кто, кто?
— Вешать надо всех этих бандитов! Вешать) — восклицала миссис Харди, и в голосе ее звучала непоколебимая решимость.
— Подумать только, Гарстонов поднял с постели их собственный слуга.
— Вот как?
— Представьте себе. Он постучал в дверь и попросил впустить его в дом. Сказал, что за ним гонится кто-то…
— Может быть, так оно и было?
— Нет-нет! Все это подстроено заранее. Как только они открыли, в дом ворвалась целая банда. Об этом в газетах написано — можете сами убедиться.
Миссис Хилл виновато потупилась. Она еще не читала сегодняшних газет, хотя время уже близилось к пяти.
Пять часов? Почему же не подают чай? Миссис Хилл извинилась перед гостями и, подойдя к двери, позвала приторным голосом:
— Ньороге! Нъороге!
Так звали ее слугу. Ньороге служил в семье Хил-лов более десяти лет. Он появился в дверях — высокий, плотный, уже немолодой, в шортах цвета хаки, широкий красный пояс перехватывает талию, на голове — красная феска. Ньороге вопрошающе вздернул брови — так он обычно сопровождал слова: "Да, мэмсахиб?" — или на суахили: "Ндио, бваиа?"
— Подай чай.
— Ндио, мэмсахиб! — И он исчез, кинув украдкой взгляд на сидящих в гостиной дам.
Разговор, прерванный появлением Ньороге, возобновился.
— На вид они все невинны, как ангелы, — сказала миссис Харди.
— Он нам служит уже более десяти лет. Очень предан. И очень любит меня, — вступилась за своего слугу миссис Хилл.
— Все равно он мне не нравится.
— И мне тоже. Лицо у него неприятное.
Ньороге принес чай. Они пили его, болтая о смерти Гарстонов, о тактике правительства и о политических демагогах — опасных элементах, сеющих лишь смуту в этой прекрасной стране. Миссис Хилл заметила, что полуграмотные демагоги, возомнившие, что они бог весть как образованны только потому, что побывали в Англии, не знают своего народа. А ведь этих "туземцев" так легко расположить к себе добротой и лаской!
И все же, когда приятельницы удалились, миссис Хилл призадумалась. Ей вдруг стало как-то не по себе, впервые пришла в голову мысль, что живет она, пожалуй, слишком далеко от соседей и случись что — вряд ли кто-нибудь подоспеет на помощь. Правда, от сознания, что у нее есть пистолет, она немного приободрилась.