20 философов за 90 минут (каждый)

Авторы: Пол Стретерн

Жанр: Философия

Цикл: просто о сложном

Формат: Полный

Всего в книге 245 страниц. У нас нет данных о годе издания книги.

ПОЛ СТРЕТЕРН «20 философов за 90 минут (каждый)»

СОДЕРЖАНИЕ

Аристотель за90минут…………………. 2

Беркли за90минут……………………..69

Блаженный Августин за90минут…………..136

Гегель за90минут……………………..199

Декарт за90минут……………………..269

Деррида за90минут…………………….337

Кант за90минут……………………….430

Конфуций за90минут……………………503

Лейбниц за90минут…………………….571

Локк за90минут……………………….636

Макиавелли за90минут………………….707

Мераб Мамардашвили за90минут…………..789

Ницше за90минут………………………884

Платон за90минут……………………..950

Сартр за90минут……………………..1019

Сократ за90минут…………………….1103

Спиноза за90минут……………………1181

Фома Аквинский за90минут……………..1245

Фуко за90минут………………………1313

Шопенгауэр за90минут…………………1394

Юм за90минут………………………..1468

АРИСТОТЕЛЬ

ЗА 90 МИНУТ

ВСЯ МИРОВАЯ ФИЛОСОФИЯ ЗА 90 МИНУТ!

Введение

Аристотель, вероятно, был первым и величайшим из ученых-энциклопедистов, преуспевших во многих областях науки. Он оставил сочинения на самые разные темы, от формы морских ракушек до бесплодия, размышлял о природе души и метеорологических явлениях, о поэзии, искусстве, толковании сновидений. Он оставил свой след во всех сферах познания, которых ка: сался (разве что в математике верховенство осталось за Платоном и учением платонизма). Помимо всего прочего, Аристотель считается основателем логики.

Аристотель первым выделил в человеческом познании отдельные категории, что позволило привести в систему наши представления о мире. Однако в последние столетия в связи с развитием познания застывшие категориальные структуры стали помехой дальнейшему его росту.

Подобная система мышления позволяла знанию двигаться вперед только по конкретным, заранее определенным путям, многие из которых заводили в тупик. Назрела необходимость абсолютно иного подхода. Результатом его явился мир современной науки.

Тот факт, что нам понадобилось более двадцати веков, чтобы исчерпать аристотелевскую систему мышления, является лишним подтверждением ее глубины и научной состоятельности. Даже закат аристотелевской системы стал толчком к возникновению ряда новых будоражащих мысль философских вопросов. С какими еще пределами столкнется в своем развитии человеческое познание? Где границы нашего сегодняшнего способа мышления? Что именно можно увидеть по ту сторону этих границ?

Жизнь и труды Аристотеля

На мысе, возвышающемся над деревушкой с названием Стагира, в северной Греции, стоит довольно невзрачный современный памятник Аристотелю. Бесстрастный взгляд философа направлен на покрытые редколесьем холмы, в сторону далекого синего Эгейского моря. Скульптура выполнена из белого мрамора. Аристотель одет в тогу и сандалии, в левой руке его — немного сколотый свиток. (Говорят, это повреждение — дело рук аргентинского профессора философии, охотника за сувенирами.) Надпись, высеченная на плите по-гречески, гласит: «Аристотель Стагирит».

Аристотель родился в Стагире, но, несмотря на наличие статуи, он появился на свет не в современном селении, носящем то же название. Согласно источникам, он родился недалеко от древней Стагиры, руины которой можно увидеть и по сей день. После разочаровавшей меня встречи со статуей я отправился на поиски руин. Как мне сказал мальчик, возвращавшийся домой из школы, они находились где-то ниже по дороге. Взмахом своего черного плаща он указал мне на дорогу, ведущую к побережью.

После часовой изматывающей прогулки вниз по длинной извилистой дороге, где из-за скалистых холмов зловеще грохотал гром, меня в конце концов подбросили до Стратони — некоего сочетания пустынного морского курорта и деревушки горняков. По словам плотника, занимавшегося ремонтом закрытого кафе в пустом порту, древняя Стагира находилась где-то немного севернее старой дороги.

Вскоре мне пришлось обнаружить, что в октябре на этом пути попадается очень мало машин, А осенние бури в этом регионе могут быть довольно сильными. Около часа я укрывался под узким навесом скалы, пока проливной дождь хлестал по косогору. Не было ни малейших признаков руин или машин. Мрак постепенно сгущался. Промокший насквозь, я с яростью вспоминал статую Аристотеля, которая привела меня в Стагиру. Не ту Стагиру. Эта была не более чем обманом. Современная Стагира не имеет абсолютно никаких претензий на то, чтобы называться местом, где родился Аристотель. С таким же успехом можно было бы поставить статую Жанны дАрк где-нибудь в Новом Орлеане…

Аристотель родился в 384 году до н. э. в древней Стагире на границе с Македонией. В IVвеке до н. э. греки смотрели на Македонию примерно так же, как современные французы — на Великобританию или Америку. Но Македония не стояла в стороне от цивилизации. Это была маленькая греческая колония, основанная на острове Андрос в Эгейском море.

Отец Аристотеля, Никомах, был личным врачом Аминты III — македонского царя и деда Александра Великого. В результате этой связи, которая переросла в дружбу, отец Аристотеля, по-видимому, стал богатым человеком. Ему принадлежали имения вокруг Стагиры и в других местах Греции. Юный Аристотель воспитывался в атмосфере изучения медицины, однако его отец рано умер. Аристотель уехал в Артаней, греческий полис на побережье Малой Азии, где его взял на воспитание двоюродный брат Проксен.

Подобно многим людям, которые стали наследниками неожиданно для себя, Аристотель вскоре начал тратить деньги. Согласно одной версии, он много спустил на женщин и вино и очутился без гроша в кармане, так что вынужден был даже поступить на военную службу, впрочем, ненадолго.

После этого он вернулся в Стагиру, где занялся медициной. Затем, в тридцатилетнем возрасте, он бросил все это и отправился в Афины для того, чтобы учиться в платоновской Академии, где и провел восемь лет. Позднее средневековые комментаторы, которые приписывали Аристотелю характер святого, склонялись к тому, чтобы игнорировать эту немыслимую клевету. Они были уверены, что Аристотель провел свою молодость совершенно иначе. Согласно этой более скучной (но, признаться, более правдоподобной) версии, Аристотель попал в Академию в семнадцатилетнем возрасте. Но даже не-

которые из этих источников упоминают о кратком периоде в жизни Аристотеля, когда он вел себя как повеса.

Так или иначе, Аристотель вскоре остепенился и стал старательно учиться в Академии, где быстро зарекомендовал себя в числе лучших. Вначале простой ученик, в скором времени он приглашен стать одним из коллег Платона. По-видимому, первоначально Аристотель преклонялся перед Платоном. Он воспринял платоновское учение, которое преподавалось в Академии, и положил его принцип в основу собственной философии.

Но Аристотель был слишком яркой личностью, чтобы быть простым последователем кого-либо, будь то даже сам Платон. Когда Аристотель обнаружил, что в работах его учителя есть противоречия (или даже — прости Господи — изъяны), он понял, что его задача как мыслителя состоит в их выявлении. Такие наклонности вскоре начали раздражать Платона, й несмотря на то что они никогда не ссорились на людях, источники свидетельствуют о том, что два величайших ума своего времени сохраняли прохладные отношения.

Известно, что Платон обращался к Аристотелю не иначе, как «ходячая энциклопедия», а его дом называл «книжной лавкой». Последнее относилось к знаменитой аристотелевской коллекции древних свитков. Аристотель приобретал редкие свитки древних авторов и благодаря этому стал одним из первых граждан, у которых была собственная библиотека.

Очевидно, молодой ученик Академии получил значительный доход от унаследованных им имений и вскоре стал известен в Афинах как человек с хорошими манерами, ведущий образ жизни ученого. Традиционно его описывают как высокого тонконогого мужчину, который говорил шепелявя. Возможно, для того чтобы компенсировать свои недостатки, он нарядно одевался, придерживаясь последней моды, украшал пальцы изящными кольцами. Даже Платон, не будучи бедняком, завидовал его библиотеке. Но несмотря на комфортный и утонченный образ жизни, ранние сочинения Аристотеля (не дошедшие до наших дней) содержат размышления о тщетности существования и красоте загробного мира.

Аристотель был более «земным» человеком. Поэтому идеи Платона он пересмотрел с более реалистической точки зрения. Платон считал, что тот мир, который мы воспринимаем и ощущаем, — лишь видимость. Действительная же реальность лежит в мире идей, которые похожи на образцы, или идеалы. Объекты нашего мира реализуются только через причастность миру идей. Так, например, конкретный кот, которого я вижу сидящим на стуле, является котом только потому, что он является воплощением определенной идеи (или образца) «котовости». А черен он в силу того, что причастен идее (или идеалу) черного. Действительная реальность находится за пределами нашего мира — в царстве идей.

В то время как подход Платона был, по существу, религиозным, Аристотель больше склонялся к научному, Так, он не считал, что наш мир нереален. Но он также различал первичные и вторичные сущности вещей. По Аристотелю, первичные сущности — это конкретные объекты мира, а вторичные — идеи или образцы. Первоначально он колебался относительно того, какие из этих субстанций считать первичными, сохра-

няя уважение к Платону (старый учитель первичными считал идеи). Но постепенно Аристотель все более и более убеждался в том, что реален именно окружающий его мир, и он порвал с точкой зрения учителя.

В течение многих лет Аристотель занимался тем, что ставил философию Платона с ног на голову. Несмотря на это, его метафизические теории оставались, по сути, адаптацией теорий Платона. Там, где Академик описывал формы как идеи, обладающие отдельным бытием, Аристотель видел формы (или универсалии, как он их назвал) как нечто большее, чем сущности, воплощенные в субстанции мира, которые не имеют собственного отдельного существования. Аристотелю пришлось предложить несколько уничижающих аргументов против теории идей Платона. В то же время он, по-видимому, не понимал, что те же самые аргументы направлены и против теории универсалий. Похоже, что никто другой этого тоже не заметил. В результате неоплатонизм возобладал в философских доктринах Средневе-' ковья — это стало возможным благодаря трансформации аристотелевского учения.

К счастью, в работах Аристотеля обнаружилось много неясных моментов и явных противоречий, которые и дали средневековым ученым пищу для бесконечных споров, возникавших из– ' за различных интерпретаций. Именно в таких дискуссиях об ошибках, ересях и неверных, «внушенных дьяволом» толкованиях сохранялось представление о философии, в то время как фактически эта область человеческого знания умерла (или, выражаясь более мягко, заснула глубоким сном). Существует версия, что некоторые противоречия возникли из обычных канцелярских ошибок — результат того, что средневековые доксографы (те, кто переписывали произведения древних авторов. — Прим. пер.) имели привычку вписывать свои собственные догадки туда, где в оригинальных текстах, уже порядком поеденных червями, слова было невозможно разобрать.

Платон умер в 347 году до н. э. После его смерти «должность» главы Академии оказалась вакантной. Полдюжины наиболее способных коллег Платона рассудили, что этот престижный пост должен занимать только один чело-

век. К сожалению, они никак не могли прийти к единому мнению относительно кандидатуры (ведь каждый имел в виду прежде всего себя). Аристотель не был исключением. К его недовольству, это место в конце концов досталось двоюродному брату Платона, Спевсиппу. Известно, что тот обладал настолько дурным характером, что однажды велел бросить свою собаку в колодец за то, что она лаяла во время его лекций. Он покончил жизнь самоубийством после того, как стал всеобщим посмешищем, обменявшись мнениями с Диогеном Киником на Агоре. Спевсиппа едва ли можно было назвать ровней по уму человеку, чьи доктрины легли в основу всех серьезных концепций, возникших в следующие два тысячелетия. По распоряжению нового главы Академии Аристотель, глубоко оскорбленный, уехал из Афин в сопровождении своего друга Ксенократа (еще одного разочарованного кандидата).

По Эгейскому морю Аристотель добрался до города Артаней, в котором он когда-то провел молодость. Теперь там правил евнух Гермий, греческий наемник, который контролировал эту

часть Малой Азии. После посещения Афин Гер-мий был очень впечатлен тем, что увидел в Академии, и неудивительно, что он принял Аристотеля с распростертыми объятиями. Гермий решил сделать Артаней центром греческой культуры, и Аристотель начал советовать ему, что нужно делать для того, чтобы это получилось.

Политическая философия Аристотеля состоит по большей части из исследований различных типов государств и того, каким образом ими лучше управлять. Он хорошо разбирался в политике. Благодаря этому он занял прагматическую позицию, в отличие от идеалистического подхода Платона. Платон в «Государстве» описал, как правитель-философ должен управлять его утопическим государством (которое, как и любая утопия, наделе немногим отличалось от тирании). Аристотель же описал способ управления реальным государством, намечая эффективные пути действий, которые во многом предвосхищают теорию Макиавелли.

Аристотель знал, как работает политика и что может быть в ней эффективным. В целом он был уверен в том, что целью государства являются

создание и поддержка класса культурных граждан — таких, как он сам, — хотя он понимал, что это не всегда возможно. Например, для того чтобы успешно править в тирании, ее глава должен вести себя как и подобает тирану. В таком полицейском государстве нет места для той культурной элиты, о которой говорил Аристотель. Однако он предполагает, что есть иной путь осуществления власти в тирании: тиран может занять религиозную позицию и проводить сдержанную политику.

Говорят, что этот более мягкий подход Аристотель выработал, давая уроки тирану Гермию. По-моему, это маловероятно. Однако я не берусь утверждать, что Аристотель мог отстаивать свои собственные идеи, поддерживая настоящую тиранию, которую он описал в леденящих кровь подробностях. С точки зрения Аристотеля, успешное управление тиранией должно быть похоже на управление кораблем. Любые либеральные культурные занятия должны быть запрещены, а население необходимо держать в страхе и заставить работать на строительстве огромных общественных памятников. Для того чтобы граждане

оставались бдительными и чувствовали необходимость в сильном лидере, нужны периодические войны. (Как Мы видим, этот аристотелевский анализ оставался актуальным со времен платоновского правителя-философа и вплоть до Саддама Хусейна.)

Аристотель разрабатывал свое политическое учение уже в зрелом возрасте. А в то время, когда он пытался пробудить в Гермии философа, он практически не отступал от теории Платона, которую тот изложил в «Государстве». Если так, то Аристотель, возможно, просто тактично изменил платоновскую доктрину о правителе-философе. Тирану-евнуху не нужно было самому становиться философом, ему было достаточно уверенно следовать советам такового.

Теперь Аристотель предвосхищал Средние века. Несмотря на весь присущий ему снобизм, на него смотрели как на профессора. А потом, к удивлению всех, кто его знал, он влюбился. Объектом его чувств стала девушка по имени Пифия, о которой известно, что она принадлежала к окружению Гермия. Кто-то называет ее его сестрой, кто-то — приемной дочерью. Некоторые

источники, которым можно верить во всем остальном, утверждают, что она была наложницей Гермия (должно быть, нечто вроде синекуры (хорошо оплачиваемая должность, не требующая особого труда. — Прим. пер.), учитывая то, что он был евнухом). Из этих противоречивых высказываний тем не менее следует, что она была дворцовой куртизанкой. Был ли это тот самый случай, когда одурманенный профессор влюбляется в своего Голубого Ангела?

Пифия не быладевственницей, когда Аристотель женился на ней. Об этом можно судить по следующему заявлению: «После того, как они связали себя брачными узами и назвали друг друга мужем и женой, мужчине или женщине не следует быть неверными», — из которого можно сделать вывод, что до этого момента неверность не считается преступлением. Это заявление было найдено среди заметок Аристотеля о прелюбодеянии, и кажется, что в таких личных вопросах он имел привычку обобщать вещи, исходя из своего собственного, довольно ограниченного опыта. В заметках о браке он утверждает, что лучшим возрастом для

того, чтобы сочетаться браком, являются 37 лет для мужчины и 18 для женщины — как раз то время, когда он женился на Пифии. Блестяще, учитывая то, что воображение не всегда было сильной стороной Аристотеля.

Этот факт вызывает еще больше иронии, если посмотреть, как в своей «Поэтике» Аристотель приводит описание всей литературы, появившейся к тому времени, тогда как Платон, который был самым поэтически одаренным философом, предлагал вообще запретить поэтов. (Что хотел тем самым скрыть Платон. — остается лишь догадываться.) Аристотель был высокого мнения о поэзии, он утверждал, что она имеет большее значение, чем история, так как более философична. История имеет дело с конкретными событиями, в то время как поэзия ближе к универсальному. Здесь Аристотель явно противоречит себе и повторяет за Платоном. Однако его знаменитое утверждение о том, что трагедия «посредством сострадания и страха совершает очищение», остается основным подходом к пониманию изменяющегося, но имеющего непреходящую важность опыта трагической драмы.

Имея глубокий и серьезный характер, Аристотель все же меняется, когда дело доходит до комедии. По его мнению, комедия есть подражание низшему сорту людей, а смех и нелепость — это просто безболезненная форма уродства. Эстетика может только попытаться упорядочить хаос, создаваемый искусством, и теоретики комедии, как правило, заканчивают на банановой кожуре. Аристотель не был исключением, написав: «Начну с того, что комедия не воспринимается всерьез».

Вскоре после свадьбы Аристотель основал школу в Ассосе. Три года спустя он переехал в Метилены, на остров Лесбос, где основал другую школу. Известно, что к этому времени он сильно заинтересовался классификацией растений и животных. Одним из его излюбленных мест для охоты за образцами было не что иное, как побережье не имеющего выхода к морю Йер-ского залива. Спокойные голубые воды у подножия горы Олимп выглядят так же идиллично сегодня, как, должно быть, и тогда. Весной эти склоны покрываются разноцветным ковром цветов, а во времена Аристотеля там наверняка

водились волки, дикие кабаны, рыси и даже медведи. Это был первый рай натуралиста для первого в истории натуралиста. В своих работах о природе Аристотель попытался обнаружить иерархию родов и видов, но объем исследования оказался слишком велик. Он был убежден, что у природы есть цель и что каждая черта животного выполняет свою функцию. «Природа не делает ничего напрасного», — утверждал он. Прошло около двух тысячелетий, прежде чем биология обратилась к этому замечанию и ответила теорией эволюции Дарвина.

К этому времени Аристотель заработал репутацию величайшего во всей стране мыслителя. Филипп Македонский уже завоевал Грецию и объединил ее конкурирующие друг с другом полисы в суверенное государство. Он пригласил Аристотеля стать учителем его маленького непослушного сына Александра. Так как отец Аристотеля был личным врачом и другом отца Филиппа, мыслителя считали членом семьи, и он чувствовал себя обязанным принять это царское предложение. Он нехотя отправился в столицу Македонии Пеллу.

Сейчас Пелла представляет собой поле, усеянное камнями и кусочками мозаики, с полудюжиной колонн. Она находится в стороне от оживленной дороги, ведущей от Салоников к западной границе Греции. Это на удивление не впечатляющее место, если учесть, что там находилась первая столица Древней Греции; а позже, после того как Александр Великий начал кампанию по достижению мирового господства, она даже претендовала на то, чтобы называться первой (и последней) столицей известного к тому времени мира.

Здесь в 343 году до н. э. один из самых великих умов в истории пытался обучить одного из известных истории мегаломанов. Аристотелю было 42, Александру — 13, но неудивительно, что в выигрыше остался второй. Смекалистый молодой ученик не научился абсолютно ничему из того, что преподал ему учитель за три года их общения. Аристотель был убежден в исключительности греческой нации. Лучшим лидером в его глазах мог бы стать герой гомеровского эпоса, такой как Ахиллес, дух которого раскрывался в позднейших достижениях греческой цивилиза-

ции. Еще он верил, что человеческий разум таит в себе возможность покорения целого мира. Никто не отрицает того, что Александр нашел в этом необъяснимое сходство со своими планами, даже если он и не оказался таким, каким его хотел видеть Аристотель. Но мы можем только строить догадки по поводу совместной работы этих двух людей, о которой известно до смешного мало.

Наверняка мы знаем то, что в качестве платы за свои услуги Аристотель попросил Филиппа заново отстроить его родной город, Стагиру, который по случайности был разрушен во время одного из походов Филиппа на полуостров Халки-да. Есть свидетельство того, что пока Александр был в своем великом походе, он отсылал своему старому учителю различные неизвестные растения и животных, чтобы тот внес их в свою классификацию. Садоводы полагают, что именно таким образом первые рододендроны попали в Европу из Средней Азии. Если это так, то Аристотель, должно быть, ошибся в классификации этого вида: «рододендрон» переводится с древнегреческого как «розовый куст».

В 336 году до н. э. Филипп Македонский был убит, и его шестнадцатилетний сын Александр унаследовал трон. После быстрого устранения всех других возможных претендентов и организации нескольких предварительных молниеносных походов по Македонии, Албании, вверх по Болгарии и по Дунаю и вниз по Греции (по пути превратив Фивы в дымящиеся руины) Александр начал кампанию по завоеванию всего известного к тому времени мира. Это включало Северную Африку и Азию вплоть до Ташкента и северной Индии. К счастью, Аристотель в своих уроках географии не упоминал Китая, существование которого было еще не известно Западу.

Между тем Аристотель вернулся в Стагиру. Но прежде чем покинуть Пеллу, он порекомендовал Александру на пост придворного интеллектуала своего двоюродного брата Калисфена. Этот жест щедрости оказался для Аристотеля роковым. Калисфен был болтлив, и Аристотель предостерегал его от излишней разговорчивости при дворе. Во время своего похода Александр взял Калисфена с собой в качестве своего официального

историка. Но пока они пробивали себе путь через Персию, Калисфен «доболтался» до обвинения в измене. Александру пришлось запереть его .в клетке, и пока его тащили в ней по пустыне, он изнемогал от жары, тело покрылось язвами, по нему ползали насекомые… Это продолжалось до тех пор, пока Александру не стало настолько противно на него смотреть, что он приказал бросить бедолагу льву на съедение. Как и у всех мегало-манов, у Александра был свой психический недостаток: в казни Калисфена он обвинил Аристотеля. Говорят, царь уже собирался приказать убить Аристотеля, но вместо этого отправился покорять Индию.

Прожив пять лет в Стагире, Аристотель вернулся в Афины. В 335 году до н. э. умер Спевсипп, и место главы Академии вновь освободилось. На этот раз оно досталось старому другу Аристотеля, Ксенократу, который обладал суровым и степенным характером, несмотря на то что в свое время его наградили золотой короной «за доблесть, проявленную на Пиру Кувшинов». (Ксе-нократ умер спустя 20 лет, оступившись в темноте и упав в колодец.)

Аристотель был настолько обижен из-за того, что место главы опять досталось не ему, что решил основать свою собственную школу. Он создал ее в большом гимнасии за городскими стенами, у подножья горы Ликабетт. Гимнасии относился к близлежащему храму Аполлона Ликейского (Аполлона в облике волка). Таким образом школа Аристотеля получила название Ликея. Это название сохранилось и сегодня, например, во французском языке используется слово lycee, однако не совсем ясно, почему именно именем великой аристотелевской школы также называют танцевальные залы и театры. Конечно, в Ликее Аристотеля преподавалось множество предметов, но бальные танцы и актерское мастерство не получали официального статуса академических дисциплин вплоть до XX века.

Ликей напоминал современный университет гораздо больше, чем Академия. В совет учеников каждые 10 дней избирался новый глава, отдельные факультеты боролись за учеников, и даже предпринимались попытки проводить занятия по расписанию. Ликей занимался научными исследованиями в различных отраслях,

доверяя результаты этих исследований ученикам; Академия же давала достаточные знания в области политики и права, так что впоследствии ее ученики могли стать правителями полисов. Ликей был своеобразным институтом передовых исследований своего времени, тогда как Академия больше походила на Оксфордский университет или Сорбонну, какими они были в ХГХ веке.

Разница между Ликеем и Академией удачно показывает различия систем Платона и Аристо-. теля. Если первый написал «Государство», то второй предпочел собрать копии конституций всех греческих городов-государств и выбрать из них наилучшие положения. Если полису требовалась новая конституция, то его граждане обращались именно в Ликей. Никто и не пытался создать Государство (как описал его Платон). К несчастью, один человек показал, что исчерпывающее политическое учение Аристотеля излишне. Это был не кто иной, как самый худший его ученик, Александр. Мировое устройство менялось навсегда: новая империя Александра положила конец городам-государствам, похоже, также как и совре-

менные континентальные конфедерации разрушают систему независимых национальных государств. Кажется, ни Аристотель, ни кто-либо иной из созвездия интеллектуалов афинских школ не заметил этой великой исторической перемены — упущение, которое не минуло и интеллектуалов XX века от Маркса до Ницше, которые, в свою очередь, не смогли увидеть превосходство Соединенных Штатов.

Аристотель читал лекции во время прогулок с учениками, поэтому школа его последователей стала известной как Перипатетики (те, кто ходили туда-сюда). Некоторые, однако, утверждают, что они получили такое название потому, что их учитель читал лекции в крытой сводчатой галерее гимнасия (известной как Перипатос).

Аристотелю приписывается основание логики (прошло более двух тысяч лет, прежде чем появился другой логик такого же масштаба); он был практически равным Платону метафизиком, но превзошел своего учителя в этике и эпистемологии. (Несмотря на это, Платон все равно имеет преимущество перед ним как основоположник этих наук. Возможно, Аристотель и возвысился

за счет ответов, но Платон был единственным, кто видел основные вопросы, которые нам следует задавать в первую очередь.)

Самое замечательное открытие Аристотеля относится, пожалуй, к сфере логики. Помимо прочего, он создал этот предмет. Аристотелю логика виделась основой, на которой базируется все обучение. Платон понимал, что знание должно открываться диалектически (путем разговорного спора, вопросов и ответов), но именно Аристотель формализовал и расширил этот метод открытием силлогизма. Согласно Аристотелю, силлогизм показывает, что «когда утверждаются определенные вещи, можно показать, что нечто иное, чем то, что утверждается, следует с необходимостью». Например, у нас есть два высказывания:

Все люди смертны.

Все греки — люди.

Можно сделать вывод, что

Все греки смертны.

Это логически необходимо и несомненно. Аристотель выделял несколько видов силлогизма, включая отрицательные или ограниченные случаи, но все они имеют одну и туже основную

структуру. За большей посылкой следует меньшая, которая ведет к заключению. Таким образом:

Ни один философ не является болваном.

Некоторые люди—философы.

Поэтому некоторые люди не являются болванами.

Этот вид аргументации кажется слишком громоздким и приводящим к запутанным мыслям. Но в свое время он свидетельствовал о решительном прорыве в человеческом мышлении — эта величина оставалась непревзойденной по сей день. Нельзя сказать, что у силлогизма нет определенных недостатков. Например:

Все лошади—животные.

У всех лошадей естъ копыта.

Таким образом,у некоторых животных естъ

копыта.

Этот аргумент будет истинным только в том случае, если в мире существует такая вещь, как лошадь. Как это можно показать на примере другого силлогизма, имеющего ту же структуру:

Все единороги—лошади.

У всех единорогов естъ рога.

Таким образом,у некоторых лошадей естъ рога.

Аристотель назвал свою логику «аналитика», что означает «распутывание». Каждая наука, или отрасль знания, должна была начинаться с первых принципов, или аксиом. От них логически (или распутывая) можно было вывести ее истины. Эти аксиомы определяли область задач для того или иного предмета, отделяя его от не относящихся к делу и несовместимых элементов. Биология и поэзия, к примеру, начинались с общих для обеих этих наук посылок. Так, биология не занималась мифическими зверями и не нуждалась в поэтической форме. Этот логический подход сделал вероятным появление целых отраслей знания, дав им возможность для открытия множества собственных истин. Прошло два тысячелетия, прежде чем эти определения стали излишними, сдерживающими развитие человеческого познания.

Мышление Аристотеля оставалось философией и по прошествии многих столетий, а в Средние века оно стало расцениваться как проповедь, предотвращая дальнейшее развитие. Хотя мышление Аристотеля и выстроило интеллектуальную цитадель средневекового мира, но не его вина, что она стала тюрьмой.

Сам Аристотель этого никогда бы не позволил. Его работы засорены различного вида несовместимыми вещами, которые демонстрируют постоянное развитие мысли., Он предпочитал научное исследование условий мира простым рассуждениям о его природе. Даже в его ошибках подчас можно обнаружить поэтический инсайт (озарение): «злость — это бурление крови вокруг сердца», «глаз является голубым, потому что на него действует небо». Как настоящий грек, в образовании он видел дальнейший путь развития человечества, верил, что образованный человек отличается от необразованного «так же, как живой от мертвого». Однако его понимание места образования не было поверхностно-оптимистическим: «Это украшение в благополучии и убежище в бедствии». Должно быть, в конце своей жизни он был немного педантом, но он ясно показывает, что знает, что такое страдание. Он оставался учителем на протяжении всей своей жизни и никогда не стремился к управлению людьми, однако ни один человек в истории не имел столь продолжительного влияния на мир.

Нам повезло в том отношении, что Аристотель, по-видимому, был хорошим человеком. Он видел цель человечества в достижении счастья, которое он определял как актуализацию всего самого лучшего, на что мы способны. Но что такое это лучшее? По мнению Аристотеля, причиной этого (т. е. лучшего. — Прим. пер.) является высшая способность человека. Поэтому «лучший (и счастливейший) человек проводит как можно больше времени, актуализируя ту причину, которая еще находится в теории». Это довольно наивная точка зрения профессора о природе счастья: гедонизм, преследуемый чисто теоретически. Немногие в реальном мире подошли бы под это определение (в том числе и те, кто не кажутся более счастливыми, чем обыватель, наслаждающийся лотерейным выигрышем).

Похожие возражения относятся и к мнению Аристотеля о том, что мы должны актуализировать лучшее в нас. Сомнительно, что его знаменитый ученик Александр имел целью актуализацию всего самого хорошего, что было в нем, путем причинения страданий и неся смерть несчетному количеству людей. Также можно

поспорить и с тем, что Аристотель стремился контролировать подобные выходы за пределы морали с помощью своей знаменитой теории золотой середины.

Согласно этой идее, каждая добродетель есть не что иное, как середина между двумя крайностями. Это напоминает традиционную греческую концепцию сдержанности, упоминавшуюся уже в работах Гомера, который творил на пять столетий раньше Аристотеля и описал события, которые имели место за тысячу лет до рождения философа. Ранним грекам (равно и поздним древним грекам) была очень нужна концепция сдержанности. «Ничего слишком» — это выра„ жение вскоре было принято как одна из самых влиятельных максим для руководства в моральг ной области. Такова была их избыточная энергия, которая часто приводила к излишествам, пока не была направлена в мирное русло. Неуравновешенное и разгульное поведение ассоциировалось с поклонниками культа Диониса; темные аспекты этого характера и ритуала сохранились в греческой трагедии; террор и суеверия — вот обратная сторона ранней классической эры. Чтобы из та-

кого хаоса смогли появиться философия, математика и художественное мастерство, была необходима высшая форма сдержанности.

Характерно, что Пифагор даже предпринимал попытку измерить эту сдержанность математически, так, чтобы можно было вычислить середину между двумя крайностями. Все, что было сверх меры или принципиально неизмеримо (как, например, бесконечность), считалось злом. Точность стала расцениваться как благо. (Наиболее сильные элементы этого до сих пор узнаваемы в западной философии.)

Платону было присуще многое из этого, так как он имел склонность ко всему математическому и абстрактному. Аристотель, напротив, противился математическому подходу к морали. Добро нельзя определить из одних только абстрактных соображений; оно более близко к гармонии в искусстве. Моральная добродетель была серединой между двумя крайностями, но нахождение этой середины зависело больше от природы человека и той ситуации, в которой он оказывался. Убийство человека на поле сражения — совсем не то же самое, что убийство в мирное время; но и в мирное

время, если вы убиваете человека, соучаствуя в ограблении, и если выделаете это потому, что он очень сильно вас обидел, — это две абсолютно разные вещи. Вместе с аристотелевским видением гармонии возникла необходимость в элементе относительности. И это также было проявлением сдержанности.

Трудность возникнет, если попытаться описать этутеорию морали подробнее. Если, согласно концепции золотой середины, каждая добродетель находится между двумя крайностями, то как можно определить эти крайности? Без пыла античных греков, без опасной близости к пределу такая доктрина не может привести ни к чему, кроме посредственности или вербального манипулирования. Изобретательно, но бесполезно в этическом плане то, что правду можно назвать половиной пути от лжи до исправления неправды. (Аристотель не придерживался этой точки зрения, но ему пришлось бы смириться с утверждениями такого рода для того, чтобы заполнить пробелы в этой аргументации.)

Когда Аристотель был уже в зрелом возрасте, умерла его жена Пифия. Очевидно, жена была

нужна ему, так как он вновь женился — на своей служанке Герпиллии, которая была матерью его первого сына Никомаха. В 323 году до н. э. весть о том, что Александр умер в Вавилоне во время затянувшегося пира со своими генералами, достигла Афин. Афиняне надолго затаили обиду на необразованных македонян, под контролем которых находились длительное время, и смерть Александра позволила выплеснуть накопившиеся чувства. Аристотель, который родился в Македонии и был известен как воспитатель ее достойнейшего сына, стал жертвой этой волны антимакедонских настроений. Его привлекли к суду по подложному обвинению в непочтительности к богам, так как за 20 лет до этого он написал хвалебную речь на смерть своего покровителя Гермия Артенейского. Там были такие строчки:

«Сыны богов стремились к тебе,

Герои с небес возвращались на землю —

Все ради любви твоей и чтобы тебя лицезреть».

Их едва ли можно назвать непочтительными, но толпа жаждала крови. Если бы Аристотель остался на процессе, его бы наверняка приговори-

ли к смерти. Но Аристотель был сделан не из того теста, что Сократ; он не хотел становиться мучеником. Он поступил разумно, сбежав из города, и не позволил Афинам тем самым «совершить еще одно преступление против философии».

Это было непростое решение. Оно влекло за собой расставание с любимым им Ликеем навсегда. Лишенный своей библиотеки и доступа к своему исследовательскому архиву, старый философ вновь вернулся в унаследованные им от отца владения в Халкиде. Этот город находится в 30 милях к северу от Афин на длинном острове Эвбея, в том месте, где остров отделяется от большой земли узким каналом. В водах этого канала происходили необъяснимые вещи. Несмотря на то что в Эгейском море не наблюдаются приливы и отливы, внезапно по каналу пробегают быстрые течения, изменяющие направления безо всякой на то причины до 12 раз за день. Местное предание говорит о том, что Аристотель провел много дней, ломая голову над объяснением этого феномена, а когда впервые в жизни понял, что не может решить эту задачу, он бросился в воду и утонул.

Более надежные исторические источники сообщают, что Аристотель умер в 322 году до н. э. в возрасте 63 лет, через год после приезда в Хал-киду. Считается, что он скончался от болезни желудка, но один источник все же утверждает, что он покончил жизнь самоубийством, выпив аконит — ядовитый экстракт из волчьих ягод. В то время его иногда использовали как лекарство, что позволяет предположить, что это скорее могла быть случайная передозировка, чем преднамеренное самоубийство. Но возможно, что горькое разочарование, вызванное потерей Ликея, привело его к той черте, за которой он уже не считал себя достойным жизни.

Свое завещание Аристотель начинает бессмертными словами: «Все будет хорошо, но в случае, если все же что-то случится…» Продолжает он свою последнюю волю описанием наставлений по заботе о его детях и дарованием свободы своим рабам. Затем он сообщает своему душеприказчику, что если Герпиллия снова захочет выйти замуж, «то ее не следует отдать за кого-то недостойного». Считается, что автор этого документа был по большей части прозаичным и сдер-

жанным человеком, его характер совершенно не испортила слава гения. Он заканчивает завещание просьбой отдать часть его средств на установку в Стагире статуй Зевса и Афины в натуральную величину.

Я не обнаружил и следа от этих статуй, когда наконец-то добрался до разрозненных, омытых дождем руин древней Стагиры. Это произошло несколько лет назад в злополучный неприветливый день, к самому окончанию грозы. Пока я блуждал по богом забытым холмам, я поймал себя на мысли о том, как Аристотель описывал природу комедии. Согласно ему, смешная нелепость — это всего лишь форма безболезненного уродства. Окоченев от холода и будучи не самого приятного вида, я подумал, что все же осталось кое-что непознанное в аристотелевской мысли, по крайней мере в той области, куда он относил нелепость.

Оригинальность Аристотеля остается непревзойденной в истории философии. Несмотря на это, он все-таки пострадал от старого философского заблуждения, которое существует и по сей день. Согласно Цицерону: «Аристотель критико-

вал предшествовавших ему философов, которые думали, что их интеллектуальных достижений было достаточно для того, чтобы завершить философию раз и навсегда. Он был убежден в том, что они либо были слишком глупыми, либо слишком тщеславными, раз думали таким образом. Однако он был уверен, что раз уж в философии произошло так много успешного всего за несколько лет, то в скором времени она должна подойти к своему концу».

Послесловие

Аристотель, вынужденный покинуть Афины в 323 году до н. э,, оставил руководство Ликеем наТеофраста. Согласно одному источнику, Теоф-раст был влюблен в сына Аристотеля, своего ученика, но Аристотель, по-видимому, не считал, что этот факт дисквалифицирует коллегу и преемника. Теофраст продолжил дело учителя, школа перипатетиков вскоре начала оправдывать свое имя,, ученики путешествовали по миру и распространяли учение Аристотеля.

Прошло не менее трех столетий с момента смерти Аристотеля, прежде чем его труды приобрели вид, знакомый нам сегодня. Все работы Аристотеля можно разделить на две группы — те, ко-

торые он собирался представить публике, и лекционные пометки, которые он делал исключительно для себя. Ранние работы были утеряны, и до нас дошли только более поздние. В оригинале они представляли собой фрагменты и исчислялись сотнями свитков. Андроник Родосский, последний руководитель Ликея, собрал эти работы воедино, классифицировав по темам. Именно Андронику мы обязаны появлением слова метафизика — такое название он дал ряду трактатов Аристотеля. Эти работы изначально не имели никакого названия, а просто следовали по порядку за работами по физике, поэтому Андроник озаглавил их как «то, что после физики», что по-древнегречески и означает «метафизика». Рабог ты этого раздела состояли из рассуждений Аристотеля об онтологии (природа и сущее) и о конечной природе вещей. Вскоре именно это и стали отождествлять с названием работ — метафизикой. Таким образом, это слово, которое столетия спустя стало синонимом философии, поначалу не имело ничего с ней общего. Как и сам термин «философия», оно началось с ошибки и продолжило развиваться в этом ключе.

В классическую эпоху Аристотель еще не считался великим греческим философом (также как Сократ и Платон). Во времена Римской империи Аристотель приобрел известность в качестве логика, но остальная часть его учения находилась в «тени» неоплатонизма, который развивался, отчасти ассимилируя и аристотелевское учение. Далее эти учения были использованы христианством.

Христианские мыслители быстро осознали пользу от аристотелевской логики; Аристотель' стал верховным авторитетом в философии. Его логика была последним аргументом, к которому обращались во время теологических споров в Средние века. Честолюбивые интеллектуалы из монашеской среды с удовольствием копались в логических аргументах, лучшие умы использовали этот метод для вычисления ересей. Несомненная с теологической точки зрения логика Аристотеля стала, таким образом, неотъемлемой частью христианского канона.

Параллельно европейской христианской ветви развития аристотелевской мысли существовала другая, не менее важная, восточная ветвь, ко-

торая в свое время оказала сильное влияние на средневековую Европу.

В начале I тысячелетия н. э. основная часть работ Аристотеля была неизвестна западному миру. Только на Ближнем Востоке схоласты продолжали изучать его философию в полном объеме. В VII веке на арену мировой истории вышел ислам, за ним последовали арабские завоевания всего Среднего Востока. Исламские мыслители быстро поняли плюсы работ Аристотеля, не обнаружив в них ничего неприемлемого с точки зрения их веры, и начали толковать их для своих целей. Вскоре учение Аристотеля было поглощено исламской философией настолько, что почти полностью потеряло свой первоначальный смысл. Именно арабы первыми поняли, что Аристотель был одним из величайших философов. Пока западный мир был погружен в тьму Средних веков, исламский мир продолжал интеллектуально совершенствоваться. Такие слова, как алгебра, алкогольи алхимия, указываютнато, что Запад многое унаследовал от Востока. Но самым значительным заимствованием были арабские цифры, так как на Западе использовались рим-

ские, что очень усложняло математику и ограничивало ее развитие. К примеру, попробуйте разделить LXXXVH HaXLIV, используя только римские цифры. А при более тонких расчетах неудобства использования этой системы становились еще очевиднее. Недаром в историю математики вошел один-единственный римлянин—римский солдат, убивший Архимеда.

На Востоке аристотелевская философия развивалась двумя великими исламскими схоластами. Абу Аки Аль-Хусейн ибн Абд Аллах ибн Сина (к счастью для нас, он известен как Авиценна) родился в Персии в конце X века и стал известен как великий ученый-философ исламского мира. Его объемистые труды по медицине считались лучшими в истории человечества, он предпринял благородную попытку избавить этот предмет от дурной славы знахарства и шарлатанства, от которой медицина вряд ли когда-либо избавилась бы самостоятельно. Авиценна даже попытался исправить те места в работах Аристотеля, которые казались ему неубедительными. Он также рассмотрел те вопросы, мимо которых прошел в свое время Аристотель, и ответил на них в духе

Стагирита. Его попытки систематизировать аристотелевскую мысль выглядят достаточно профессиональными и действительно порой помогают «свести концы с концами». К сожалению, все спорное и неоднозначное в работах Аристотеля, все призванное будить мысль исследователя Авиценна просто вычеркнул. Аристотель ценил эту неоднозначность, полагая, что он не может знать всего, Авиценна так не считал.

Вторым великим исламским комментатором Аристотеля является Аверроэс, живший в XII столетии в мавританской части Испании и бывший персональным врачом-философом халифов Кордобы. Аверроэс был убежден в том, что философия, и в особенности философия Аристотеля, есть реальный путь к истине, что религиозные откровения — просто низшая ступень на пути воссоединения с Богом. Знание причины он ставил гораздо выше веры. (Прошло не менее пяти веков, прежде чем эти еретические мысли дошли до сознания христианской Европы.)

Однажды халиф обратился к Аверроэсу, задав ему вопрос о существовании высших сил. Философ был вынужден признать, что у него нет

ответа на этот вопрос (здоровую интеллектуальную позицию не всегда стоит озвучивать, если халиф вас нанял для того, чтобы вы отвечали на его вопросы). К счастью, халиф с уважением отнесся к такой позиции Аверроэса и отправил его найти ответ у Аристотеля.

В течение следующих 30 лет Аверроэс написал несчетное количество комментариев, истолковывая Аристотеля. Он поступил разумно, что не нашел ответа на вопрос халифа: последний уже высказался на эту тему. Но Аверроэс сформулировал несколько собственных ответов, опираясь на аристотелевские аргументы для поддержки своей точки зрения (которая во многом противоречила аристотелевской).

Это был подход к Аристотелю, который обратил на себя внимание средневековых христианских схоластов. Они быстро осознали, что его можно использовать для преследования еретиков. Переводы комментария Аверроэса появились в Париже, образовательном центре того времени. Но у аверроистов (как стали называться приверженцы этого метода) вскоре начались серьезные проблемы. Церковь принимала Аристотеля, но

новые толкования его не выглядели ортодоксальными. Противопоставляя разум и веру, нельзя подвергать сомнению примат веры. Аверроисты поняли, что их собираются объявить еретиками, и единственным способом, с помощью которого они могли защитить себя, было использование аргументов из того же источника, откуда и пошла их ересь, а именно — из произведений Аверроэса.

К счастью, положение спас ФомаАквинский, величайший средневековый схоласт, который сумел найти компромисс. Он предложил следующее. Разум действительно должен быть свободным, чтобы работать согласно своим собственным непоколебимым законам, но таковым он может быть только в рамках веры. Разум — ничто без веры.

Аквината очень привлекала философия Аристотеля, и он быстро понял ее главную ценность. Он посвятил большую часть своей жизни приведению аристотелизма в соответствие с церковным учением. В конце концов ему удалось сделать учение Аристотеля основой христианской теологии. Это было разрушением аристотелевской философии . Католическая церковь признала учение Ари-

стотеля — в интерпретации Аквината — истинным, таким, которое не может быть оспорено под страхом обвинения в ереси (и по сей день это так). Многое в философии Стагирита имеет отношение к миру природы, являясь поэтому наукой. В науке, как и в философии, делаются утверждения, которые кажутся истинными, а затем оказываются ложными. По мере того как растут наши знания о мире, истины должны меняться. Утверждая, что работы Аристотеля являются истиной в последней инстанции, церковь загнала себя в угол. Конфликт между церковью и миром науки стал неизбежным. Аристотель не виноват в возникновении конфликта между разумом верой. Таковой получил разрешение лишь в XX веке. Этот конфликт странным образом воскресает, как легендарный Дракула, когда на мир знания опускается ночь. Идущий и ныне в некоторых штатах США спор между дарвинизмом (теория эволюции) и креационизмом (вера в истинность библейской теории происхождения человечества) можно назвать примером такого воскрешения.

Аристотелевское учение исчерпало себя, однако Аристотель все еще играет роль в философии

нашихдней. Современный американский философ Томас Кун, глубокий почитатель Аристотеля, был очень озадачен, когда обнаружил, что гений такой величины все же допустил ряд ошибок. Например, хотя многие ранние философы не сомневались в том, что Земля вращается вокруг Солнца, Аристотель оставался убежденным геоцентристом — эта ошибка была помехой развитию астрономии на протяжении пятнадцати веков. Науку тормозила и уверенность Аристотеля в том, что мир состоит из простых элементов: земли, воздуха, воды и огня. Исследование Куном ошибок Аристотеля привело его к понятию о парадигмах, которое произвело революцию в философии науки и применялось даже вне этой области.

По Куну, своими заблуждениями Аристотель обязан способу видения мира, принятому его современниками. Для древних греков мир — это совокупность отдельных качеств. При таком подходе они обязаны были прийти к ряду неверных заключений, таковые проникли даже в философию Аристотеля.

Неизбежный вывод, который следует сделать из концепции Куна о парадигмах, таков: не су-

ществует «истинного» пути рассмотрения мира, это касается как науки, так и философии. Выводы, к которым мы приходим, зависят от тех установок (парадигм), которые мы принимаем, оттех «очков», через которые мы смотрим на мир. Другими словами, истины в последней инстанции попросту не существует.

Из сочинений Аристотеля

Мы ведем войну, чтобы жить в мире. Никомахова этика, кн. 10, 1177b 5—6

Объект жизни

Всякое искусство и всякое учение, а равным образом поступок и сознательный выбор, как принято считать, стремятся к определенному благу. Поэтому удачно определяли благо как то, к чему все стремится. В целях, однако, обнаруживается некоторое различие, потому что одни цели — это деятельности, другие — определенные отдельные от них результаты. В случаях, когда опреде-

1 Цитаты (за исключением последних двух) приведены по изданию: Аристотель. Сочинения в4т. — М., «Мысль», 1976—1984.

ленные цели существуют отдельно от действий, результатам естественно быть лучше соответствующих деятельностей. Так как действий, искусств и наук много, много возникает и целей. У врачевания — это здоровье, у военачалия — победа, у хозяйствования — богатство.

Никомахова этика, кн. 1,1094а 1

Человеческое благо представляет собой деятельность души сообразно добродетели, а если добродетелей несколько — то сообразно наилучшей и наиболее полной и совершенной. Добавим к этому: за полную человеческую жизнь. Ведь одна ласточка не делает весны, и один теплый день тоже; точно так же ни за один день, ни за краткое время не делаются блаженными и счастливыми.

Никомахова этика, кн. 1,1098а 16-19

Трагедия есть подражание действию важному и законченному, имеющему определенный объем, (…) и совершающееся посредством сострадания и страха очищение подобных страстей.

Поэтика, 1449b 24-28

Тот, кто изучает предметы в рассмотрении их первичного образования, будь то государство или нечто иное, достигнет наиболее ясного представления о них.

Политика, 1252а 24—25

Из всего сказанного явствует, что государство принадлежит к тому, что существует по природе… Только человек способен к восприятию таких понятий, как добро и зло, справедливость и несправедливость и т. п. А совокупность всего этого и создает основу семьи и государства.

Политика, 1253а 2—18

Первичным по природе является государство по сравнению с семьей и каждым из нас; ведь необходимо, чтобы целое предшествовало части. Уничтожь живое существо в его целом, и у него не будет ни рук, ни ног, сохранится только наименование их, как если бы они были из камня. Всякий предмет определяется совершаемым им действием и возможностью совершить это действие; раз эти свойства у предмета утрачены, нельзя уже говорить о нем как таковом: останет-

ся только его обозначение. Итак, очевидно, государство существует по природе и по природе предшествует каждому человеку; поскольку последний, оказавшись в изолированном состоянии, не является существом самодовлеющим, то его отношение к государству такое же, как отношение любой части к своему целому. Атот, кто не способен вступить в общение или, считая себя существом самодовлеющим, не чувствует потребности ни в чем, уже не составляет элемента государства, становясь либо животным, либо божеством. "

Во всех людей природа вселила стремление к государственному общению, и первый, кто это общение организовал, оказал человечеству величайшее благо. Человек, нашедший свое завершение, — совершеннейшее из всех живых существ, и, наоборот, человек, живущий вне закона и права, — наихудший из всех, ибо несправедливость, владеющая оружием, тяжелее всего; природа же дала человеку в руки оружие — умственную и нравственную силу, а ими вполне можно пользоваться в обратную сторону. Поэтому человек, лишенный добродетели, оказывается существом

самым нечестивым и диким. Понятие справедливости связано с представлением о государстве, так как право, служащее мерилом справедливости, является регулирующей нормой политического общения.

Политика, 1253а25-40

Сторонники демократии утверждают, что справедливо то, что будет решено большинством, а сторонники олигархии считают справедливым решение, которое будет вынесено теми, кто владеет большой собственностью… Но и в том, и в другом случае мы имеем дело с неравенством и несправедливостью: если признавать решения меньшинства, то получится тирания (ведь коль скоро один человек будет обладать большей собственностью, чем остальные состоятельные люди, то, согласно олигархической справедливости, этот один только и должен властвовать); если же признавать решение численного большинства, то справедливость также будет нарушена при конфискации имущества богатых, находящихся в меньшинстве, как и сказано ранее. Итак, чтобы достигнуть такого равенства, которое нашло бы

признание с точки зрения тех и других, следует искать его в тех определениях, какие дают те и другие понятию справедливого.

Политика, 1318а 19-28

Математические предметы суть сущности не в большей мере, чем тела, они первее чувственно воспринимаемых вещей не по бытию, а только по определению, и они не могут каким-либо образом существовать отдельно. Атак как они не могут существовать и в чувственно воспринимаемом, то ясно, что либо они вообще не существуют, либо существуют каким-то особым образом и потому не в безотносительном смысле: ведь о бытии мы говорим в различных значениях.

Метафизика, 1077b 12— 17

Из естественных тел одни наделены жизнью, другие — нет. Жизнью мы называем всякое питание, рост и упадок тела. Таким образом, всякое естественное тело, причастное жизни, есть сущность, притом сущность составная. Но хотя оно есть такое тело, то есть тело, наделенное жизнью, оно не может быть душой. Ведь тело не

есть нечто принадлежащее субстрату, а скорее само есть субстрат и материя. Таким образом, душа необходимо есть сущность в смысле формы естественного тела, обладающего в возможности жизнью. Сущность же как форма есть энтелехия (этот термин дословно переводится с греческого как во-целевание, то есть возможность реализации вещью своей цели. — Прим. пер.), стало быть, душа есть энтелехия такого тела. Энтелехия же имеет двоякий смысл: или такой, как знание, или такой, как деятельность созерцания; совершенно очевидно,, что душа есть энтелехия в таком смысле, как знание. Ведь в силу наличия души имеются и сон, и бодрствование, причем бодрствование сходно с деятельностью созерцания, сон же — с обладанием, но бездей-ствования. У одного и того же человека знание по своему происхождению предшествует деятельности созерцания.

О душе, 412а 17-26

Что причины существуют и что их четыре — это очевидно, ибо такое же число включает вопрос «почему». А именно последнее «почему» при-

водит или к определению «что именно есть» (то есть «что это такое по сути». — Прим. пер.) в вещах неподвижных (например, в математике в последнем итоге дело сводится к определению или прямой, или соизмеримого, или чего-нибудь иного), или к тому, что первое вызвало движение (движение в смысле изменения. — Прим. пер.) (например, «почему воевали?», «потому что ограбили»), или к «чего ради» («чтобы властвовать»), или к материи, в вещах возникающих.

Итак, что причины таковы и что их столько — это ясно, и так как их четыре, физику (любому, кто хочет познать природу. — Прим. пер.) надлежит знать обо всех, сводя вопрос «почему» к каждой из них — к материи, форме, движущему и «ради чего».

Физика, 198а 14-24

Если движение вечно, будет вечен и первый двигатель… и скорее следует признавать одного, который, будучи первым среди неподвижных и существуя вечно, будет началом движения для всего прочего.

Физика, 259а 7-14

Аристотелъ писал и мыслил настолъко оригиналъно о столъких вещах, что просто не мог не ошибитъся в некоторых из них.

Люди, чьи ноздри слишком толсты, ленивы, как скоты. Те, у кого толст кончик носа, подобны хрякам. С другой стороны, людей с остроконечными носами очень легко привести в ярость, совсем как псов. Однако люди с ровным и круглым кончиком носа великодушны, они похожи на львов. Люди с тонкими крыльями носа подобны птицам; но если их нос с горбинкой и слишком сильно выдается вперед, то о них можно сказать, что они стыдливы, как вороны.

Физиогномика, VI28-36

Аристотелъ много трудился над упрочением на-учного исследования и категоризации. Его достиже-ния удивителъны, особенно если учестъ, что болъшая частъ когда-либо описанных фактов и материалов в этой области впервые была открыта именно им.

Говорят, что в Аравии есть разновидность гиены, которая вводит свою жертву в оцепенение

одним только своим присутствием. Если эта гиена войдет в тень человека, он не только встанет, как вкопанный, но и совершенно онемеет… На Эвбее есть две реки. Скот, который пьет из первой, что зовется Церба, становится белым, атот, что пьет из второй, чье название — Нелея, становится черным… Река Рейн течет не в ту сторону, что и все реки, а на север, где живут германцы. Летом ее воды судоход-ны, но зимой они покрываются льдом, и люди могут ходить по ней, как по суше.

О природе удивительных вещей, 145, 168

На протяжении веков многие из текстов Аристотеля считались священными. Его истины были «вечными истинами», и в них нелъзя было усомниться. Но с наступлением эры современной философии этот миф был развенчан. Не возникало сомнений в том, что главный его вклад в философию —логика — останется неизменным навсегда. А потом пришел Ницше, и даже это было поставлено под вопрос…

Мы не можем одновременно утверждать и отрицать одну и ту же вещь. Это субъективный эмпирический закон, имеющий отношение не к

логической необходимости, а только к нашей неспособности сделать это.

С точки зрения Аристотеля, закон противоречия является наиболее фундаментальным из всех логических законов. Это основной принцип, с которым не сравнится ни одно видимое доказательство. От него зависит любая аксиома. Все же, даже если это действительно тот случай, мы, наверное, должны проверять более тщательно, какие пресуппозиции имеют здесь место. Либо он утверждает что-либо об актуальности, о бытии, как если бы нам это было известно из другого источника; что означает, что ему (бытию) невозможно приписывать противоположные качества. Либо он –(закон) говорит, что нет необходимости в том, чтобы приписывать бытию противоречивые свойства. Понимаемая таким образом логика не имеет претензий на то, чтобы быть императивом к обладанию истиной, чего от нее и ждали прежде, но может быть императивом для организации мира, который мы рассматриваем как истинный.

Таким образом, вопрос о том, соответствуют ли аксиомы логики реальности, остается открытым. Или же они просто являются для нас сред-

ством и методом для того, чтобы можно было создать идею «реальности», которая устроила бы нас? Какуже было отмечено ранее, для того чтобы ответить утвердительно на первый из поставленных нами вопросов, нам было бы нужно обладать знанием бытия. И это, конечно, не тот случай. Пропозиция (та, из которой и возникает закон противоречия) не влечет за собой, таким образом, критерия истинности. Это просто императив, говорящий нам о том, что нам нужно принять за правду. Ф. Ницще «Воля к власти», 516

Таким образом, логика становится моралью нашего способа восприятия мира — этикой нашей эпистемологии. Она служит нам для того, чтобы определить «что такое плохо» не с помощью чувственного опыта, но с помощью морали. Нашепред-ставление об истине —логическое, научное, религиозное, даже социальное и т. д. — попадает, таким образом, под ту же категорию. Это системы, в ко-торых мы живем, они приносят нам пользу и дают большое преимущество. Они основаны не на происходящих фактах, но на том, что приносит нам пользу и вписывается в наше представление о мире.

Хронология жизни Аристотеля

384 г. до н. э. — родился в Стагире на полуострове Халкидики в северной Греции.

367 г. до н. э. — начинает учиться в платоновской Академии в Афинах, где остается в течение 20 лет.

347 г. до н, э. — покидает Афины после того, как не получил поста главы Академии, и живе-при дворе Гермия Артанейского в Малой Азии,

347 г. до н, э, — женится на Пифии.

344 г, до н. э, — уезжает на близлежащий остров Лесбос, где обосновывается в Метиленах.

343 г. до н. э. — становится личным учителем Александра Македонского.

339 г. до н. э. — возвращается в Стагиру.

335 г. до н. э. — возвращается в Афины и основывает там Ликей как альтернативу Академии.

323 г. до н. э. — из-за антимакедонских настроений, захлестнувших Афины после смерти Александра, Аристотель вынужден бежать. Он селится в Халкиде на острове Эвбея.

322 г. до н. э. — умирает на Эвбее в возрасте 63 лет.

Эпоха Аристотеля

390 г. до н. э. — римляне терпят поражение от галлов. Экспансия Римской империи останавливается.

380 г. до н. э. — смерть комедиографа Аристофана.

367 г. до н. э. — в Риме устанавливается власть консульства. Смерть тирана Сиракуз Дионисия I, за этим следует возвращение Платона на Сицилию.

361—360 гг. до н. э. —третье путешествие Платона на Сицилию.

353 г. до н. э. — смерть царя Мавсола. Его погребли в Мавзолее, одном из семи чудес света.

348 г. до н. э. — второй договор между Римом и Карфагеном.

347 г. до н. э. — смерть Платона.

335 г. до н. э. — Александр Великий воцаряется на престоле и начинает завоевания.

326 г. до н. э. — Александр Великий доходит до Индии, его империя простирается от берегов Адриатики до Индийского океана.

323 г. до н. э. — смерть Александра влечет за собой развал его империи.

ПРОСТО о сложном

БЕРКЛИ

ЗА90МИНУТ

ВСЯ МИРОВАЯ ФИЛОСОФИЯ ЗА 90 МИНУТ!

Введение

Философия Джорджа Беркли часто воспринимается как некий курьез. Когда вы читаете его работы в первый раз, они кажутся вам абсурдными. Так оно и есть на самом деле. Философия Беркли отвергает существование материи. Если верить ему, материального мира не существует.

Начало современной философии положил в XVII веке французский мыслитель Рене Декарт, который утверждал, что в основе единственно достоверного знания о мире лежит рассудок. Меньше, чем через полстолетия английский философ Джон Локк, ставший основоположником эмпиризма, бросил вызов картезианству (так называется учение Декарта). Локк придерживался более

здравой точки зрения, полагая, что единственно достоверное знание о мире должно основываться на опыте.

Но на философию невозможно надолго надеть смирительную рубашку здравого смысла. Всего через двадцать лет после того, как появился «Опыт о человеческом разуме» Локка, Беркли написал «Трактат о принципах человеческого знания», освободивший философию от общепринятого понятия реальности. По Беркли, если наше знание целиком основывается на опыте, мы обладаем лишь собственным, личным опытом. Т. е. на самом деле мы обладаем не знаниями о мире, а лишь только индивидуальными ощущениями. А что происходит с миром, когда мы его не ощущаем? В этом случае для нас он просто перестает существовать.

Таким образом, Беркли говорит о том, что если вы чего-либо не видите, этого просто не существует. Так думают маленькие дети, когда зажмуривают глаза, чтобы больше не есть манную кашу или не пить рыбий жир. Когда мы вырастаем, мы перестаем так думать (а также есть манную кашуипитьрыбийжир). Но не Беркли. Со-

ВВЕДЕНИЕ

гласно его учению, дерева не существует, если мы не видим его или не чувствуем каким-либо иным способом, например, осязанием или обонянием. Но что же происходит с деревом? Беркли был глубоко верующим человеком и даже впоследствии стал епископом. Он придумал оригинальное объяснение тому, как существует мир в то время, когда мы его не ощущаем. Все объяснение легко укладывается в эти два лимерика:

Как-то раз одна дама сказала:

«Должен Бог удивлён быть немало —

Во дворе никого, А деревья и двор

Всё стоят как ни в чём ни бывало» —

(Ответ)

«Ни к чему удивленье, мадам!

На вопрос ваш отвечу я Вам:

Во дворе всегда я.— И деревья стоят.

Господь Бог, Ваш покорный слуга!»

Иначе говоря, мы можем быть уверены в том-, что мир существует лишь тогда, когда мы непосредственно его ощущаем. Но даже если мы не ощущаем его непосредственно, мир существует

благодаря тому, что его постоянно воспринимает всевидящий Бог.

Эмпирические выводы Беркли (постоянно существующей реальности не существует) и его парадоксальное разрешение этого вопроса (вездесущий Бог) очень напоминают софистику. При нынешнем восприятии мира такой подход сочтут скорее интеллектуальным трюком, который больше характерен для Средневековья, чем для нашего научного века. Поэтому для вас будет большим сюрпризом, когда вы узнаете, что физика ядра пришла к тем же выводам, что и Беркли. В соответствии с принципом неопределенности Гейзенберга мы не можем одновременно определить кинетическую и потенциальную энергию элементарной частицы (т.е. ее местоположение). Если можно определить одну из этих величин (т.е. «ощутить» по Беркли), то другую вычислить невозможно. Таким образом, если говорить упрощенно, можно определить только одну величину, которую мы можем ощутить (к примеру, определить положение частицы), и именно эта величина реальна, а другая (кинетическая энергия: скорость и масса частицы) не существует в той фор-

ме, которую мы можем вычислить, дать ей какую-либо характеристику. Мы «знаем» только ту величину, которую чувствуем. Теоретически мы знаем, что есть и другая величина (так, как если бы она ощущалась всевидящим Богом), но она не может принять какую-либо реальную форму до тех пор, пока мы не станем ощущать ее.

Философия Беркли привела эмпиризм к абсурду. Но ведь когда мы делаем выводы из предпосылок на основе здравого смысла, результат часто не имеет ничего общего с теми «настолько очевидными» предпосылками, с которых мы начинали. Здравый смысл – это то, как мы пытаемся вести себя в нашей повседневной жизни. Но если мы хотим преодолеть путаницу и отсутствие всякой упорядоченности в нашем существовании и прийти ккакой-то истине, намчасто приходится отвергать очевидное. Как однажды сказал Эйнштейн: «Здравый смысл – это набор предрассудков, которые накапливаются у человека к 18 годам»!

Жизнь и труды Беркли

Беркли был первым (и последним) ирландцем, который внес существенный вклад в развитие философии. Он родился 12 марта 1685 года в городе Килкенни, который находится в 60 милях на юго-запад от Дублина. Его отец, переселенец-роялист (сторонник Англии), звал себя не иначе, как «джентльмен», но на самом деле был всего лишь молодым драгунским офицером, который стал фермером.

Джордж Беркли вырос недалеко от Килкенни на ферме отца, в каменном доме, который сто- ял на берегу реки Нор. Ферма располагалась рядом с разрушенным замком Дизерт Касл. Возможно, что ферма первоначально была одной из

пристроек замка, но сейчас она также разрушена. В последний раз, когда я ездил туда, все, что я нашел от дома Беркли, – это полуразрушенные стены, увитые лозами винограда. Через поле была видна разрушенная башня замка, на сохранившихся зубцах которой сидели вороны. У подножия покрытых лесом холмов текла река, в которой отражалось заходящее солнце. Я думаю, что во времена Беркли все выглядело там точно также.

Когда Джорджу исполнилось 11, его отправили на учебу в колледж города Килкенни: в то .время это было лучшее учебное заведение Ирландии. За 10 лет до Беркли здесь учились сатирик Джонатан Свифт и драматург Уильям Конгрив. В 15 лет Джордж продолжил обучение в колледже св. Троицы в Дублине, который за 200 лет до этого основала Елизавета I, чтобы дать образование одному из своих безграмотных молодых обожателей.

В 1704 году, когда ему было 19, Джордж Беркли получил степень бакалавра гуманитарных наук. Судя по всему, ему нравилось быть студентом в этом учебном заведении, так как следующие несколько лет он пробыл в Дублине «в ожидании

предложения стать членом совета колледжа». В это время Беркли начал читать труды Джона Локка и французского философа Мальбранша, главного представителя картезианства в то время. Беркли соглашался с эмпирическими выводами Локка о том, что все знание проистекает из чувств, но он осознавал, что это может привести к материализ-' му, в котором Богу не оставалось никакого места. На всем протяжении своей жизни Беркли оставался глубоко верующим человеком и был ярым противником любых проявлений атеизма. Но каким же образом он мог быть сторонником эмпиризма и одновременно верить в Бога?

Беркли очень оригинально доказал, что материализм Локка был ошибочным. Он указал на то, что мы можем получать знания из нашего опыта, но он строится лишь на ощущениях. Мы не можем проникнуть в ту материю, которая лежит в основе наших чувств. Несмотря на относительную нелепость этого аргумента, это сильный довод. Он привел Беркли к его знаменитому выводу: esse est percipi (жить – значит быть воспринимаемым). Таким, образом Беркли победил материализм, но проблема того, что же происходит с миром, когда

на него никто не смотрит, осталась. Как мы уже знаем, Беркли предположил, что Бог все время смотрит на Землю. Этот взгляд он почерпнул из работ Николы Мальбранша, который считал, что на самом деле изменения происходят не в результате взаимодействия объектов, но в результате постоянного воздействия Бога на наш мир.

Свои идеи Джордж Беркли выразил в книге под названием «Опыт новой.теории зрения», которую он опубликовал в 1709 году и в «Трактате о принципах человеческого знания», изданного в 1710г. Эти работы, которые, по сути, выбили почву из-под ног философов-предшественников, – стали настоящей сенсацией. Но разобраться в них довольно трудно, вам потребуется изрядная выдержка, чтобы прочесть их до конца. Многие читатели не проходят даже первого испытания, которое начинается строчками: «Для всякого, кто обозревает объекты человеческого познания, очевидно, что они представляют из себя либо идеи (ideas), (1) действительно воспринимаемые чувствами, либо идеи, основанные на наблюдении (2) эмоций и действий ума, либо идеи, (3) образуемые при помощи памяти и воображения; на-

конец, идеи, возникающиечерез соединение,разделение или просто представление того, что было первоначально воспринято одним из вышеуказанных способов…»

К счастью, Беркли также изложил свои мысли в «Трех разговорах между Гиласом и Филонусом». Здесь все намного понятнее. Повествование начинается с того, что Филонус на рассвете под «пурпурным небом» натыкается на Гиласа, страдающего бессонницей и слушающего «безыскусное, но приятное пение птиц». Эти диалоги разъясняют идеи Беркли, которые, какмыуже видели, начались со здравого смысла, а затем, что вполне обоснованно, пришли к необоснованному. Нет такой причины, по которой философия должна придерживаться здравого смысла (и в самомделе, в истории были лишь короткие промежутки, когда у философии ii здравого смысла было много общего), но люди считают несколько иначе. Вскоре Беркли стал объектом насмешек и, как следствие этого, его бросились защищать интеллектуалы, которые выступали против обывательской глупости.

Неудивительно, что многие современники совсем не считали Беркли сторонником эмпириз-

ма. Вместо этого они принимали его за чистой воды метафизика. В этом есть доля правды, несмотря на то, что Беркли настаивает на обратном. Эмпиризм Беркли делает из него солипсиста: человека, который считает, что он — единственный, кто существует в мире. В конце концов, если мои впечатления – это единственная реальность, каким образом я узнаю, что кто-то еще существует? Все, что я чувствую, когда вижу кого-то'еще — это лишь совокупность впечатлений. Полагаясь на здравый смысл, из этого можно сделать вывод, что этот другой человек существует точно также, как и я. Но на самом деле я этого не ощущаю. Это лишь предположение, которое не основывается на моем личном восприятии.

Таким же образом идея Беркли о том, что мир продолжает существовать благодаря тому, что его постоянно воспринимает всевидящий Бог, не находит подтверждения в наших чувствах. Это метафизическая идея, т.е. она лежит за пределами того знания, которое нам доступно. Это ставит Беркли в парадоксальное положение — он одновременно радикальный эмпирик и крайний метафизик — явное внутреннее противоречие. Но ведь это внут-

реннее противоречие лежит в самом сердце нашего современного взгляда на мир. Почти вся современная философия и вся научная мысль нашего времени также сталкиваются с таким парадоксом. Перед тем, как мы можем найти рациональное или научное объяснение какого-либо явления, нам необходимо сделать несколько далеко идущих предположений, которые не вытекают из нашего опыта, поэтому они – метафизические предположения. Например, мы делаем предположение, что мир упорядочен. Из этого мы предполагаем, что он подчиняется законам логики в том виде, в котором мы их себе представшем. Таким же образом мы приходим к выводу о том, что этой реальности присуща математическая точность. Подобное важное предположение мы делаем, когда считаем, что мир каким-то образом соответствует нашим представлениям о нем. Каким знанием мы должны обладать, чтобы выяснить, чем вызываются наши ощущения? (Испытуемый с завязанными глазами чувствует очень сильный укол. Это может быть вызвано всем, чем угодно – иголкой, электрическим током, пчелиным жалом, капелькой кислоты и т.д. Что же это такое? На что из этого похожа его

боль? Нет сомнений, что боль, которую испытал человек, не может быть на что-то похожа. Она лишь вызывает у него похожие ощущения, но не указывает на то, что их вызывало.)

Другие «очевидные» предположения, которые мы делаем о нашем знании, в такой же степени неопределенны. Возьмите один из основных законов логики — «закон тождества». По сути, он говорит о том, что вещь может быть только самой собой, а все остальное не может быть этой вещью. Вещь не может быть одновременно самой собой и чем-то другим. Но всякий раз встречаясь с произведением искусства, мы забываем об этом законе. К примеру, картина, на которой изображен пейзаж, одновременно воспринимается нами как пейзажи как кусок холста, покрытого разноцветным пигментом. Можно, конечно, возразить, что те ощущения, которые мы получаем от подобного эстетического восприятия, на самом деле знанием не являются. Но даже в этом случае такое восприятие остается важной составляющей нашего мироощущения. Каждый раз, когда мы смотрим на картину, изображение на экране, или даже на слова, которые напечатаны на этой странице,

мы воспринимаем их в такой двойственной манере. Этот процесс лежит в основе нашего знания, и он противоречит законам логики.

Есть еще одно доказательство несостоятельности наших чисто интуитивных предположений о логической упорядоченности мира. Даже наука вынуждена приспосабливаться к нелогичности. «Закон тождества» перестает работать не только в художественном выступлении. Нечто удивительно похожее существует и в современной квантовой физике, которая утверждает, что свет одновременно можно рассматривать в виде волн и частиц. Это противоречит логике (волна – это просто движение; частица – объект). После долгих споров ученые пришли к выводу, что подобные исключения лишь подтверждают общее правило, которое подчиняется логическим законам. В любом случае они подтверждают то, что логическая непротиворечивость – это метафизическое предположение и, таким образом, ничем не лучше (или не хуже) идеи Беркли о том, что мир существует благодаря всевидящему Богу.

Интересно будет узнать, что эта идея (или ее эквивалент) появилась очень давно в математи-

ке. Ранние арабские математики, которые сделали огромные успехи в этой области знания в период между упадком древнегреческой цивилизации и эпохой Ренессанса, создали свою собственную математическую философию. Это позволило . им дать рациональное и божественное объяснение математики. Согласно их теории, математика — это то, как работает божественное сознание. А так как Бог сотворил мир, то мир должен функционировать по законам математики. Занимаясь математикой, они больше узнавали о божественном сознании. Это была очень основательная и красивая теория – и даже своей формулировкой она напоминает саму математику!

Несложно разглядеть очертания этой метафизической идеи за теорией Беркли о том, что мир существует благодаря его божественному восприятию. Во всяком случае, это арабское понятие математики перекликается с идеями Джорджа Беркли. Каким образом происходит постоянное восприятие мира всевидящим Богом? Если мир подчиняется законам его мышления, а это, в свою очередь, именно законы математики и естественных наук (или законы природы) — значит

такие законы и есть божественное восприятие. Математика, как понимали ее арабы, естественно, уходила корнями в исламскую теологию, но это не помешало ее принятию христианством. И в самом деле, она просуществовала еще очень долго после того, как ее вытеснила европейская наука, которую в период после Ренессанса развивали такие ученые, как Декарт, Паскаль и Ферма. Например, современник Беркли, Исаак Ньютон верил именно в такую математику.

Только после окончательного разрыва теологии и науки от такого понимания математики отказались. Современная математическая философия обходится без идеи Бога, что ставит эту науку в любопытное положение. Где существует математика, если Бога нет? Как она существует? Может быть, это просто средство, которым мы пользуемся, чтобы смотреть на мир? Другими словами, может ли существовать другая разновидность математики у существ с другими органами восприятия? Когда математик создает новую теорию, он открывает ее или создает сам? Это пришло ему в голову внезапно или всегда было где-то там в ожидании, пока это откроют. Выражаясь

иначе, будет ли верно, что 2 + 2 = 4, если не будет никого (даже Бога), кто будет так думать? Обобщите это 2 + 2 = 4 до законов природы, и глубина проблемы станет очевидной. Это загадки нашего бытия. Ответы, которые нашел Беркли, могут показаться странными и неестественными, но они, во всяком случае, отвечают на поставленные вопросы. Современные математики и философы все еще затрудняются с решением этих проблем. Стефан Хокинг, например, заканчивает свою «Краткую историю времени» такими словами: «…если мы создадим абсолютную теорию» (т.е. теорию всего), это может привести нас «к познанию Бога». Без метафизической философии (такой, как, например, у Беркли), на которую опираются ученые, такие заявления будут лишены всякого смысла.

Если бы Беркли был антиматериалистом, было бы странно, чтобы он написал работу под названием «Опыт новой теории зрения». Действительно ли все то, что мы понимаем под зрением, должно быть связано с научным, материалистическим видением мира? Есть две причины, по которым Беркли заинтересовался этой темой.

Во-первых, недавнее изобретение микроскопа и телескопа вызвало революционные изменения во всем понятии «зрения». Галилей с помощью своего телескопа первым увидел кольца Сатурна. Гук через микроскоп разглядел то, что он назвал «ячейками» живых организмов. Всякая новая философия должна была принимать во внимание открытие микро и макромира. (Согласно средневековой философии, все в мире создавалось Богом с каким-либо предназначением. Но представить себе, каково предназначение «ячеек» или колец вокруг Сатурна, было довольно трудно, тем более что они оставались неизвестными и невидимыми с самого сотворения мира.)

Но у Беркли была еще более веская причина, по которой он обратился к проблеме зрения. Именно зрение убеждает нас в существовании .окружающего мира. Когда мы открываем глаза, мы видим его. Без всякого сомнения, мир существует; наш здравый смысл, основываясь на зрении, убеждает нас в этом.

Беркли с головой окунулся в изучение этой проблемы. А его точный эмпирический анализ наших ощущений достаточно совершенен и убе-

дителен. Что же происходит, когда мы чувствуем –когда мы смотрим, трогаем, нюхаем и т.д.? В этом процессе участвуют только две сущности, ни больше ни меньше. Есть воспринимающий субъект и есть воспринимаемый объект. Последний для нас – это цвет, форма, запах и т.д. За пределами нашего восприятия понятия материи для нас просто не существует. Утого, что мы ощущаем, нет «абсолютного существования» за рамками нашего восприятия. Само существование этого — наше восприятие. Esse estpercipi (существовать – значит быть воспринимаемым). Нет такого понятия, как материя, есть только ее восприятие или перцепция, говоря языком философии.

Нам может показаться сложным (или практически невозможным) воспринимать наш повседневный мир на таком уровне. Но, несмотря на это, аргументы Беркли невозможно опровергнуть. Биограф философа, АА Люс даже заявил, что позиция, которую отстаивал Беркли и под которой нет никакой материальной основы, «никогда не была опровергнута, а лишь подвергалась искажениям и насмешкам». Большинство из нас не станет разделять мнение чудака Беркли, а пред-

почтет полагаться на искаженное представление мира на основе собственного здравого смысла. Но если вы настойчивы в поисках философской истины, то в результате размышлений вы можете прийти к тому же выводу, что и Беркли.

Тем временем Беркли становится членом совета Колледжа св. Троицы, а в 1710 г. он его посвящают в сан священника ирландской (протестантской) церкви. Спустя три года он решает попытать счастья в Лондоне. К этому времени книги сделали его знаменитым, и ирландец, который полагал, что такого понятия, как материя, не существует, мог стать человеком месяца в лондонских светских салонах. Джонатан Свифт представил Джорджа Беркли королевскому двору; Беркли пил бургундское и шампанское в ложе для писателей на премьере трагедии «Катон» Джозефа Аддисона; он обнаружил, что врожденное ирландское остроумие может помочь ему в знакомствах не только с лондонскими щеголями и интеллектуалами в кафе. Как сказал поэт Александр Поп, без всяких недостатков, Беркли обладал «всеми достоинствами под небесами».

Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, но ничто не противоречит авторитетной и удивительно скучной биографии, написанной АА Люсом. (В мои студенческие годы в Колледже св. Троицы в Дублине автор этих строк ходил на лекции его преподобия Люса, который к тому времени был уже семидесятилетним стариком, хотя все еще жизнерадостным и бойким. Он был ярким сторонником антиматериалистической философии Беркли. Тех из нас, кто продолжал упрямо утверждать, что есть такая вещь, как реальный мир, он с презрением называл «материалистами».)

Биография, написанная Люсом, несмотря на философские взгляды ее автора, отличается изобилием материала, но содержит мало сведений о чертах характера Беркли. На самом деле, в такой солидной работе нет ничего о Беркли, как о человеке. Кажется, что наш философ ни разу не попадал в нелепые ситуации.

Сомнений, пожалуй, не вызывает лишь то, что он обладал выдающимся умом (необходимым, чтобы отстаивать свою теорию), и все, кто встречался с ним, были очарованы этим человеком. На портретах он изображен, как нечто внушительное и в

парике. Пожалуй, отличительной его чертой было отвращение к вольнодумству – повальному увлечению того времени. Во всем остальном Беркли был порядочным и скромным (несмотря на свою светскую славу) человеком, но всегда мог постоять за себя и руководствовался высшими принципами. Пожалуй, единственным недостатком Джорджа Беркли была его философия. Как сказал его современник, ирландский драматург Оливер Голд-смит, Беркли был «либо величайшим гением, либо полным болваном… Те, кто едва знал его, считали Беркли дураком, в то время как для тех, кто близко дружил с ним, он был чудом образованности и добродушия». Здесь мне кажется, что личность Беркли и его философия воспринимаются как одно целое. Ведь мы уже видели, что в его философии многое не разглядишь с первого взгляда, даже если Беркли захотел бы этому возразить!

В этот период жизни главной проблемой Беркли стала необходимость найти себе работу. К счастью, его друг Джонатан Свифт, который обладал большим влиянием в высшем свете, в конце концов смог пристроить его священником кграфу Питерборо, который отправлялся послом на Сицилию.

Беркли сопровождал графа за границей, а когда они были в Париже, он воспользовался удобным случаем и посетил Николу Мальбранша, ученика Декарта, который так вдохновлял его. (Большинство источников сходится во мнении, что они встретились во время первой поездки Беркли за границу; но А. А. Люс с его твердым намерением показать жизнь Беркли как можно более сухо, утверждает, что такой встречи вовсе и не было. Я же думаю, что она была, и именно в этот период жизни Беркли.)

Священник Мальбранш в то время, когда к нему приехал Беркли, болел воспалением легких в очень тяжелой форме. Если верить раннемубио-графу Беркли по фамилии Сток, Мальбранш был в своей келье и варил какое-то целебное снадобье, когда наш философ зашел к нему. Они начали спорить о новой удивительной теории Беркли , которую только что перевели на французский. Но по словам Стока: «Спор обернулся трагедией для бедного Мальбранша. В пылу он говорил очень громким голосом, он дал волю чувствам, как истинный француз, тем самым вызвав сильный приступ болезни, от которой он не смог оправиться и умер несколько дней спустя».

К счастью для философии, у Беркли больше не было возможности встретиться с другими свет тилами этой науки, и он отправился дальше с графом Питерборо в Ливорно. Здесь выяснилось, что карета посла и все церемониальные атрибуты еще не прибыли с кораблем, поэтому граф отказался продолжать церемонию и согласился принять обязанности посла только после того, как все будет хорошо подготовлено. После нескольких месяцев унылого ожидания граф отпустил Беркли и тот отправился назад в Лондон. Он вернулся как раз к тому времени, когда вспыхнуло неудачное восстание якобитов 1715 года, мятеж католиков в Шотландии, которые хотели вернуть на трон Якова II, свергнутого в 1714 году.

Через год после своего возвращения в Англию Беркли смог стать торговым компаньоном сына ирландского епископа, болезненного молодого человека по имени Джордж Эш, который хотел совершить большое путешествие по всей Европе. «Огромное количество всяческих грамот» было получено, и два героя отправились в путь, которому суждено было растянуться на четыре года. Около Гренобля на их дилижанс напал волк

(Беркли обнажил шпагу, Эш выстрелил из пистолета, и волк, «иногда оглядываясь, не спеша ретировался»). В буран они пересекли Альпы; во время долгих концертов в Риме Беркли спал. Они объездили всю Италию, которая в те дни была чем-то вроде парка отдыха, своеобразного Диснейленда для отдыхающих богатеев из Северной Европы. (Такие, путешественники относились к местным достопримечательностям, так же, как мы относимся к мультяшному Вини Пуху или Дональду Даку, но прямо-таки прыгали от восторга, когда видели картину с подобными персонажами или скульптуру в виде зверька из какого-нибудь современного мультика.) Описывая итальянский остров Искья, Беркли немножко приврал, что отчасти свойственно всем ирландцам – он заявил, что с высшей точки острова «открывается самый прекрасный вид в мире, можно разглядеть, что творится в Италии на 300 миль окрест».

В 1720 г. Беркли вернулся в Англию и через год опубликовал книгу «О движении» (DeMotu). В этой книге он сделал несколько важных научных заявлений, отвергая идеи Ньютона об абсолютном пространстве, движении и времени. Взгляды Бер-

кли каким-то сверхъестественным способом совпадают с данными современной физики. Сложно сказать, насколько хорошо он знал то, о чем писал в этой книге. Некоторые утверждают, что он прав, но к таким выводам он пришел совершенно случайно; другие полагают, что он был «предвестником Махай Эйнштейна». Но, насколько я смею предполагать, Беркли в большей степени был заинтересован в отстаивании своей философской позиции, чем в определении теории относительности за двести лет до того, как пришло ее время.

Крупным событием 1720 года стал крах в Лондоне «Компании Южных морей» – первое грандиозное финансовое фиаско в истории страны. Первоначально «Компания Южных морей» создавалась для того, чтобы продавать рабов в Южную Америку. Через различные спекуляции акции компании начали быстро расти в цене, хотя этот рост ничем не обеспечивался – капитала у компании практически не было. Вкладчики повсюду пытались скупить акции, и их цена стремительно повышалась. Этот пузырь в конце концов лопнул, и огромное количество самых разных вкладчиков, как богатых, так и не очень, было разорено. Пос-

ледующее разбирательство показало, что, как это обычно и бывает, в этой махинации участвовали правительственные министры, многие представители элиты и финансовые мошенники. (Тот, кто думает, что компанию закрыли и как-то наказали, очень удивится, когда узнает, что «Компания Южных морей» продолжала торговать еще более ста лет, до 1853 года, пока аболиционист1 Уильям Вильберфорс не положил конец ее деятельности.) Это событие, которое так никого ничему и не научило, произвело глубокое впечатление на порядочных людей, таких, как Беркли. Он написал «Очерк о предотвращении падения Великобритании» и сочинил длинный пророческий стих, названный им «Путь Империи лежит на запад». (Эта фраза стала очень популярной среди первооткрывателей-Америки, которые селились на ее западном побережье, поэтому в честь философа даже был назван город в Калифорнии.)

Теперь Беркли был убежден, что будущее цивилизации не за Британией и Европой, а за Америкой. Он решил эмигрировать и предложил план

(1). Сторонник отмены рабства в колониях. Движение аболиционизма развернулось в XVIII-XTX вв. в таких странах, как Англия, Франция и т.д.

строительства колледжа на Бермудах. На этих «летних островах» он хотел заниматься обучением детей поселенцев и коренных американских индейцев. После того, что случилось с «Компанией Южных морей», этот план показался обществу очень благородным. Потекли пожертвования, архиепископ Кентерберийский стал попечителем этого богоугодного дела, и парламент выделил Беркли сумму в двадцать тысяч фунтов стерлингов.

В то же время Беркли получил по завещанию некой Эстер daH Хомриг, которую он едва знал, три тысячи фунтов. Это была та знаменитая Ванесса, которая воспылала любовью к другу Беркли , Джонатану Свифту. Как это бывает у священников-интеллектуалов , личная жизнь Джонатана Свифта не удавалась. Он тайно женился на своей единокровной сестре (или племяннице) Стелле, но был одновременно любовником Ванессы (которая также была замужем) в Лондоне. К его ужасу, Ванесса последовала за ним в Дублин, где его назначили настоятелем собора Сент-Патрика. В конце концов она родила от него ребенка, за которым, вероятно, присматривала Стелла (подробности неизвестны). Ванесса, по-видимому, все-

рьез обиделась на Свифта перед самой своей смертью и, чтобы досадить ему, поменяла завещание в пользу Беркли.

Никто точно не знает, почему она выбрала именно Беркли. Он заявлял, что «никогда в жизни не перекинулся с ней и словечком», хотя здесь он лукавил, потому что Свифт представил Ванессу философу, и Джордж впоследствии несколько раз бывал у нее на обедах. Но нельзя сказать, что между ними что-то было: Беркли был не такой человек. Поэтому завещание остается загадкой. К счастью, отношения Свифта и Беркли не испортились из-за этого эпизода, и говорят, Беркли даже сжег все компрометирующие письма Ванессы к Свифту, которые достались ему по завещанию. Философ считал, что завещание — это воля Провидения, которое помогает ему с проектом строительства колледжа на Бермудских островах.

Беркли и Свифт остались друзьями. Может быть, их и разделяли восемнадцатилетняя разница в возрасте и полная противоположность характеров, но их объединяли очень широкие общие интересы. Они не всегда соглашались друг с другом, но каждый видел в своем друге ум такого

масштаба, который мог оценить его собственные идеи. Поэтому немного смешно, что философская позиция Беркли по отношению к этим идеям была очень скептической. «Есть ли у кого-то эта удивительная способность к абстракции их идей, им лучше знать; у себя, я могу с уверенностью это сказать, я обнаружил дар воображения, я могу представить себе идеи конкретных вещей, которые я ощущал, а также я могу разделять их и составлять из них что-то». Беркли продолжает объяснять, как он может представить себе человека с двумя головами или кентавра. Но у частей этих образов, таких, например, как глаза или уши, будет всегда определенная форма и цвет. «Также, как и идея человека, которую я формирую у себя в сознании, должна обрести черты шатена, блондина или рыжего, прямого или горбатого, высокого, низкого или среднего роста человека». Образ, который он представляет, всегда будет очень индивидуальным, что касается его воспринимаемых качеств. «Никакими усилиями мысли я не могу представить себе абстрактную идею».

Это типичный способ аргументации Беркли. Он строго эмпиричен. Беркли доказывает, исхо-

дя исключительно из своего собственного опыта. Это дало критикам повод предположить, что у философа было редко встречающееся нарушение перцепционного аппарата. Они утверждают, что воспринимать вещи таким образом неестественно, мы всегда можем сформировать в своем сознании абстрактную идею человека, яблока, кентавра и т.д. Но можем ли мы? Можно представить себе размытый, кратковременный, обобщенный образ яблока. Но чем более подробно мы исслет дуем этот образ, тем больше и больше он приобретает свои индивидуальные черты — цвет, размер и т.п. Тем не менее это доказательство может не устоять перед одним пунктом — это касается нашего представления чисел. Здесь, бесспорно, наши идеи совершенны, и они не меняются. Образ четверки не станет более конкретным, сколько бы мы о ней не думали.

Подумайте о том, сколько будет 4 *10. Во время этой операции, в результате которой вы получаете ответ, вы как-нибудь конкретизируете четверку? Для вас это просто 4 или 4? Большинство людей либо не могут ответить на этот вопрос, либо считают его глупым: их понятие «чет-

верки» — это абстрактная идея, а не образ цифры. В этом случае, я думаю, даже Беркли абстрагировал эту идею, используя те умственные возможности, про которые он говорил, что их у него нет. Сложно понять, как Беркли мог допустить такую ошибку, ведь, как мы увидим дальше, он был отличным математиком.

Если быть откровенным, у Беркли было что ответить на эти возражения. В рамках своей всеохватывающей философской позиции он просто утверждал, что цифры не существуют. На самом деле – это довольно странное суждение для математика, но Беркли придерживался именно такой точки зрения. Мы уже поняли, когда говорили про арабских математиков и сознание Бога, что статус математики в философии долгое время был предметом горячих обсуждений. Разные философы приходили кразным выводам в этом вопросе. Но вопрос скорее заключается в том, каким образом существует математика, а не существует ли она вообще ? Только Беркли удалось ответить на последний из поставленных вопросов.

В это время Беркли был частым гостем при дворе, где у принцессы Уэльской был философе-

кий салон. Сама принцесса встречалась даже с Лейбницем, и ей очень нравилось говорить о философии; конечно, ее речи были полны нонсен-сов, и Беркли частенько зевал во время таких разговоров. Но вскоре его хитрые дипломатические маневры увенчались успехом. В 1724 году его назначили настоятелем Лондондерри, выделили хорошее жалованье, и Беркли согласился занять эту должность на время, пока будут оговариваться детали проекта колледжа на Бермудах.

В это время Беркли встречается с Анной Форстер, дочерью спикера ирландского парламента. Она получила образование во Франции, и во всех источниках про нее не говорят иначе, как про «талантливую» и «жизнерадостную» девушку. Нет упоминаний о том, что они влюбились друг в друга, но они, очевидно, стали хорошими друзьями и в 1728 году поженились. В то неспокойное время это был хороший союз. Теперь все трудности с проектом были улажены, правительство наконец выдало столь необходимую сумму, и Беркли со своей молодой женой отбыл в Америку.

Молодожены поселились на острове Род-Айленд, где Беркли купил сорок гектаров расчи-

щенной земли (по 25 фунтов за гектар) с тем, чтобы построить на ней ферму, которая будет обеспечивать продовольствием колледж на Бермудских островах. Он сам построил дом, который назвал «Уайтхолл» (в то время так назывался королевский дворец в Лондоне). Современники описывают этот дом как «неважную деревянную избу», но на самом деле это, конечно, было не так. Если вы проедете три мили на север от города Нью-Портна Род-Айленде, вы увидите этот дом, который теперь находится в окрестностях Мид-длтона. Дом построен основательно, но без излишеств, у него два этажа, деревянная пристройка и классический фронтон.

Согласно достоверным местным источникам, Беркли любил ходить пешком на берег моря, где, сидя под скалами, он писал свои труды. Также он часто проповедовал в церкви Св. Троицы в Нью-Порте, которую построили всего пару лет назад до того, как он приехал, по образцу тех церквей, которые строил сэр Кристофер Рен в Лондоне. Эта аккуратная церквушка существует и поныне, и ее остроконечная башенка служит местной достопримечательностью. Внутри нее сто-

ит орган с надписью «В дар церкви от доктора Джорджа Беркли, покойного епископа Клойна». Дочь Беркли, которая умерла в младенчестве, похоронена во дворе этой церкви.

Согласно переписи, проведенной в Нью-Порте в то время, когда там жил Беркли, население состояло из «3843 белых, 949 негров и 248 индейцев». В то время Нью-Порт был одним из самых процветающих городов Америки. Огромные деньги поступали от морских перевозок – корабли двигались по маршруту в виде треугольника, чтобы в Африке забрать рабов, затем доставляли их на плантации Вест-Индии, где рабов продавали и покупали черную патоку, ром и золотые испанские дублоны и снова отправлялись домой. Торговля рабами вызывала у Беркли отвращение, но во время своего пребывания в Америке он не высказывал никаких замечаний по этому поводу. Возможно, он даже не осознавал, как сильно город связан с работорговлей. Он также не принимал участия в религиозных спорах, которые иногда возникали между местными баптистами, квакерами и пресвитерианами, которые, очевидно, толпами приходили послушать его проповеди.

По большому счету, поездка в Америку обернулась для Беркли лишь тратой времени. После трех лет ожиданий он узнал, что правительство решило не выделять ему деньги. (Вместо этого деньги выделили на другие насущные нужды –сумма была включена в приданое старшей дочери короля.) Беркли вернулся в Британию, где он снова стал частым гостем на королевском дворе. Принцесса Уэльская к этому времени стала королевой и хотела услышать все о чудесном времени в Америке. Беркли же продолжал критиковать вольнодумцев и издал книгу под заглавием «Аналитик, или Рассуждение, адресованное неверующему математику».

«Неверующим математиком», о котором шла речь, был Эдмунд Галлей, в честь которого названа комета. Галлей был одним из самых выдающихся математиков своего времени. Он не только был первым, кто вычислил орбиту кометы, но также обладал достаточными знаниями, чтобы проверить доказательства, на которых строились выводы, изложенные в «Началах» Ньютона. Насколько я смог выяснить, единственная оплошность, которую допустил Галлей, – это его попытка сделать из ме-

теорологии серьезную науку. Но, по мнению Беркли, тот слишком далеко зашел, когда заявил, что «догматы христианства малопонятны, а религия сама по себе — это обман». Для Беркли это было уж слишком, чей основной тезис в его «Рассуждении» гласил о том, что религия столь же малопонятна, сколь математика. Согласно Беркли, основы и математики, и религии в равной степени остаются за пределами нашего понимания. На самом деле, Беркли сделал еще один шаг вперед. Наряду с попыткой доказать, что цифры не существуют, . он попробовал доказать несостоятельность математики. Похоже, тот факт, что он использовал математику для того, чтобы доказать саму ее ложность, его абсолютно не беспокоил.

Несмотря на такую, казалось бы, абсурдность,-доказательства, используемые Беркли, представляют для философии большую важность. И правда, его работа была встречена историком математики Флорианом Каджори, как «самое значительное событие столетия в истории британских математиков». Так какXVIII столетие стало веком математики Ньютона, непонятно, почему Каджори считал, что Беркли преуспел в своем опровер-

жении. Сделать такие огромные успехи в математике, обладая виртуозными способностями Ньютона, одного из самых великих математиков всех времен, — это одно. Если бы всей науке был положен конец — вот это действительно бы стало самым знаменательным событием столетия.

Основная критика математики, против которой ополчился Беркли, строится на определении бесконечности. В математике линия, обладающая ограниченной длиной, может быть поделена на бесконечное множество бесконечно малых отрезков (интегральное исчисление, которое незадолго перед этим, было открыто Ньютоном и Лейбницем, строится на этом принципе). Беркли утверждал , что сама идея бесконечно делимой линии ко – нечной длины противоречит сама себе. Деление линии должно продолжаться бесконечно (так как она состоит из бесконечного числа отрезков), и в то же время оно должно подойти к концу (так как линия имеет ограниченную длину). И то, и другое одновременно происходить не может.

Подобным способом Беркли пытался доказать, что если линия, имеющая определенную длину, состоит из бесконечных маленьких отрезков,

эти отрезки на определенном этапе должны обрести определенную длину. В какой момент эти бесконечно маленькие отрезки «вырастут» в отрезки фиксированной длины? Как только они приобретут определенную длину, несмотря на бесконечно малую длину отдельного отрезка, он также может быть поделен на бесконечное число частей. Так когда же они становятся более неделимыми, если все вместе составляют целую линию определенной длины? Но что, если линия будет чуть короче? Такие вопросы можно задавать до бесконечности…

Ответ Беркли одновременно прост и логичен. Нет такого понятия, как бесконечная делимость. Поэтому, в соответствии с законами логики, делимость обладает конечностью. Это означает, что в итоге мы придем к отдельным «частицам» длины. Беркли осознавал, что такое рассуждение может привести к странным выводам. Например, геометрический метод Евклида деления отрезка на две равные части в этом случае не работал. Почему? Деление было невозможно, если линия состояла из нечетного числа отрезков.

Доводы, которые приводил Беркли, опровергая математику, на самом деле были неопровер-

жимы. Он «опроверг» математику своим способом. Будучи в некоторой степени математиком, он был готов признать, что эта наука, безусловно, «работает». Но ведь он с такой же безусловностью только что доказал свою точку зрения: математика основывается на тайнах, которые также непостижимы, как и религия. Такое «опровержение» математики Беркли оставалось без ответа целое столетие. До момента, пока не была открыта неевклидова геометрия, в которой математическое пространство противопоставляется реальному. Бесконечная делимость возможна в математическом пространстве, в то время как в реальности такое невозможно.

Как мы уже видели, Беркли также критиковал науку чисто философскими методами в своей книге «О движении». Эта книга также опережала свое время и в равной степени состояла из его собственной ненаучной философии. Теория Ньютона о земной гравитации включала понятия абсолютного движения и абсолютного пространства. Другими словами, количество пространства, такое, например, как определенная длина, могло быть измерено по абсолютной неизменяемой

шкале. То же самое применялось и к количеству времени. Обе сущности совершенно явно были зафиксированы!

Беркли заявил, что такого понятия, как абсолютное движение, не существует: оно всегда должно быть относительным и также должно включать физические величины. Движение — это то, какмир воспринимается «Творцом Природы». В подобных доказательствах Беркли частенько использовал это сочетание слов для определения Бога. Если приравнять «Творца Природы» и «законы природы», для современного восприятия это будет гораздо более понятно и приятно. Но сам Беркли ни за что не согласился бы, что эти два понятия тождественны. .

Итак, движение не было абсолютным, его нельзя было отделить от мира. То же самое и с абсолютным пространством. Это была чистая абстрактная идея, которую, в отличие от так называемой абстрактной идеи яблока, мы не можем описать в подробностях. Насколько велико это абсолютное пространство? Как оно выглядит? Как мы вообще можем воспринимать его? Пространство также было относительным и, одновре-

менно, частью мира — это также было способом, с помощью которого «Творец Природы» воспринимает мир. На идеи Беркли о таких материях ученые не обращали внимания до начала XX века. Теория относительности Эйнштейна рассматривает пространство и движение во многом так, как их воспринимал Беркли, хотя и без его рассуждений о духовности.

После бесконечно долгих часов ничегонеде-ланья при королевском дворе Беркли в конце концов оказали честь и назначили епископом Клой-' на, епархии, которая расположена на юго-западе Ирландии. Исторически она была основана в шестом веке св. Колманом, который в раздражении ушел из лона Церкви, поскольку полагал, что все они неправильно вычислили день, в который должна праздноваться Пасха. Теперь в Клойне опять появился епископ, который полагал, что остальной мир живет не по правилам.

Беркли со своей семьей (в которой теперь было несколько детей) отправился через море в Дублин, а затем проделал долгий путь на юго-запад вдоль гор Нокмилдаун, в отдаленный горо-

док Клойн. Здесь Беркли проживет следующие восемнадцать лет (1734—1752) в доме епископа. (Дом, в котором он жил, сгорел в 1870 году, но, говорят, что современный большой дом епископа очень похож на сгоревший.) Его шестеро детей подрастали, жена заведовала хозяйством на ферме (на которой трудилось более ста рабочих), семья стала как центром местной общественной жизни, так и центром благотворительности в голодные зимы в неурожайные годы.

Следует помнить, что Беркли был протестантом и представителем англо-ирландской, власти. Большая часть католического населения под гнетом англичан жила в крайней нужде. Англичане боялись, что любое католическое вторжение из Европы найдет в мятежной Ирландии множество сторонников. Джордж Беркли, его друг Джонатан Свифт и многие другие благоразумные британцы приходили в ужас от того, как обращались с ирландским крестьянством, которое часто находи –лось на грани голодной смерти. Свифт в своем памфлете «Скромное предложение» высказал свое мнение по этому поводу: проблемы голода в Ирландии не существовало, потому что ирландцы

могли легко прокормить себя, поев собственных детей. Но даже такой злой сарказм не смог пробудить общественный интерес к этой проблеме.

(Марксистская трактовка идей Беркли гласит, что вся его философия — это отражение политической ситуации. Если ты не видишь вещи, то ее нет. Закрывай глаза на бедных, и они перестанут существовать. Как и многие другие подобные трактовки, эта в высшей степени оригинальна, она таит в себе бесконечное множество захватывающих выводов – политических, психологических, философских, а также откровенно ложных. Такая трактовка ловко обходит стороной постоянные усилия Беркли помочь исправить ужасное положение ирландского населения. Такие идеи скорее относятся к области художественной литературы, нежели к настоящему трактованию.)

Интересы Беркли в социальной сфере заключались не только в проведении общественных компаний. Знание ситуации, сложившейся в Ирландии, привело его к размышлениям о том, как исправить положение в стране. Это стало основой «Вопрошателя», изданного в 1737 году. В это время экономика как наука находилась еще в за-

чаточном состоянии. «Благосостояние наций» Адама Смита, книга, которую считают основой, на которую опирается вся классическая экономика, увидела светлишь в 1776 году, т.е. почти сорок лет спустя. Тем не менее некоторые идеи, предложенные Беркли, показывают его основательное и образное видение механизмов торговли и предлагают способы, при помощи которых можно достигнуть процветания. Здесь можно сказать, что мысли Беркли пересеклись со знаменитым изречением Маркса о том, что «философы истолковали мир различными способами, проблема заключается в том, чтобы изменить его». Конечно же, Беркли не предвосхитил марксизм; ведь, как мы увидели, основная цель всей его философии была как раз истолковать мир.

«Вопрошатель», содержащий ряд вопросов, предлагаемых на всеобщее рассмотрение, изложен в форме шестисот вопросов, каждый из которых отличался глубиной или же был риторическим по своей сути. Беркли был одним из первых, кто понял, что золото — это не истинная мера богатства, ни у отдельных людей, ни у целого государства. Настоящее достоинство золота – это та

польза, которая может быть от него получена. Один из вопросов звучит так: «Есть ли что-нибудь хорошее в золоте или серебре, кроме того, что они заставляют людей работать или создавать производство?» Благосостояние нации — в труде, в производстве, которое принадлежит ее гражданам. Беркли вопрошает: «Был ли когда-нибудь, есть или будет трудолюбивый народ бедным, а ленивый богатым?» По мнению Беркли, проблемы Ирландии во многом происходили из лени и отсталости ее коренного населения, хотя он и осознавал, что едва ли основная вина за это полностью лежала на них. Ирландия страдала из-за того, что большая доля земли принадлежала хозяевам, никогда там не появлявшимся и жившим в Англии, такие люди считали свои владения, в перовую очередь, источником дохода. Небрежное отношение к этим поместьям приводило к обнищанию и еще большему угнетению населения. В результате страна страдала от непомерного экспорта в ущерб импорту товаров, который мог бы оживить торговлю. Христианское сострадание и личные убеждения привели Беркли к одному важному выводу. Благосостояние людей с минималь-

ным достатком должно быть целью всей экономической политики. Он спрашивал: «Может ли народ называться бедным, если он хорошо накормлен, одет и у него есть жилье?» Бедность и голод, бич Ирландии, можно было устранить.

Беркли также осознал всю важность банков в торговле. Они были «самой острой шпорой для торговли, ведь имущество можно так легко охранять и так легко передавать посредством comte en bank (счета в банке), лишь написав в банковской книге вместо фамилии одного человека фамилию другого». Центральные банки уже были успешно созданы в Амстердаме, Лондоне и Гамбурге, хотя идея не пользовалась популярностью в самой Франции, где Первый национальный банк лопнул и вызвал финансовую катастрофу еще более ужасную, чем крах «Компании Южных морей» (которая произошла в этом же году). С другой стороны, Английский государственный банк довольно легко пережил этот финансовый крах. Беркли ратовал за учреждение национального банка в Ирландии.

Идеи Беркли об экономике и финансах представляют большой интерес. «Вопрошатель» изда-

вался не менее десяти раз при жизни его автора, и нет сомнений, что на Адама Смита повлияли некоторые из его положений. Но упор, который Беркли делал на Ирландию, и особенное положение дел, которое в ней существовало, означали, что его идеи не стали широко распространены, в отличие от многих экономических теорий, менее привязанных к действительности. Несмотря на это, его идеи были очень дальновидными. В страшные дни Второй мировой войны, когда Ирландия, сохранявшая нейтралитет, была изолирована и находилась в бедственном положении, была сделана тщетная попытка оживить экономику страны, применив некоторые из идей философа на практике.

Позже Беркли увлекся искусством. Среди картин, которые висели в доме епископа, была работа Ван Дейка, в доме также жили преподаватели музыки и живописи. Вообще в доме епископа обитала довольно разнородная публика. Местный «патриот» прибыл погостить и так и не выехал, там же поселились два священника; в доме жило большое количество разных «тетушек», не говоря уже о слугах, полудюжине ребятишек, не-

скольких собаках разных пород, ручном ягненке, украшенном лентами, и ослике. Если все семейство епископа ехало на праздник в городок Кил-ларни, расположенный неподалеку, хозяевам требовалось четырнадцать кроватей для того, чтобы разместить всю эту публику (не считая мест для слуг и конюхов).

К этому времени Беркли уже был довольно пожилым человеком. Ему было уже за пятьдесят. Как написано во многих источниках, он избегал любых физических нагрузок, потолстел и страдал от проблем с дыханием и кровообращением, а также у него случались приступы «нервной болезни». Он стал немного чудаковатым. Одни говорили, что эксцентричность его была напускной, другие – что она была вполне естественной, в то же время находились и такие, которые утверждали, что его поведение было в высшей степени нормальным для представителя духовенства того времени. В 1744 году он опубликовал трактат под названием «Сейрис, или Цепь философских размышлений, а также исследования, посвященные достоинствам дегтярной настойки». Он был убежден, что дегтярная настойка — это панацея от всех

болезней. В этом чудесном лекарстве не было никаких загадочных ингредиентов, приготовить его было проще простого, для этого требовались, как видно из названия, только деготь и вода. Существовало множество рецептов для его приготовления, но все они сводились к одному. Некоторые предлагали просто кипятить деготь в воде, другие предлагали измельчать его и размешивать. Затем вода несколько дней настаивалась, и лекарство было готово к употреблению. По-видимому, предварительно надо было удалить осадок, если вы не хотели, чтобы у вас почернели зубы. Трактат Беркли, посвященный дегтярной настойке, мгновенно стал самой популярной книгой во всей Англии; люди начали пить настойку даже в светских салонах Лондона. Нарушение пищеварения, болезни печени, подагра, воспаление мозга, водянка — все вылечивали этим чудесным лекарством, если верить благодарным письмам, которые получал Беркли.

Все это время Беркли продолжал жить как простой сельский епископ. Чтобы помочь беднякам в округе, он начал носить одежду, сделанную из местного материала женами крестьян. «Грубая

одежда и ужасный парик» — так отзывались о его одеянии современники. Он любил посидеть вечерком с близкими друзьями, «поругать голландцев и.повосхищаться королем Сардинии»; и к нему приходил местный ирландский великан Корнелий Маграт, который был под два с половиной метра ростом уже в возрасте пятнадцати лет. Но в один прекрасный день Беркли решил, что с него хватит такой жизни. Он собрал все свои вещи и отправился с женой и детьми в Оксфорд.

На дворе стоял 1754 год, Беркли было почти семьдесят. Он настолько сдал, что везти его пришлось, уложив в телегу на подстилку из соломы. В Оксфорде он поселился в доме на улице Хоу-ливелл, недалеко от церкви Христа, где учился его сын Джордж. Беркли был терпеливым отцом, ему приходилось таким быть: его сын был мотом. Однажды молодой Джордж приехал к отцу, чтобы показать ему счета и сказал: «Мне стыдно, отец, что за шесть месяцев я потратил шестьсот фунтов». На что философ ответил: «Уверен, что они пошли на благое дело, мой сын». Он взял счета, убедился в том, что они оплачены, и бросил их в огонь без дальнейших расспросов. (Эта сумма

была баснословной по тем временам: на такие деньги можно было купить несколько скаковых лошадей.)

Через пять месяцев после того, как Беркли поселился в Оксфорде, одним зимним вечером дочь читала ему молитву, в то время как он лежал, вытянувшись на кушетке. К тому времени, как она.закончила, он уже похолодел, суставы затвердели. Епископ отошел в мир иной.

Недавно-новая библиотека Колледжа св. Троицы в Дублине была названа в честь Беркли — ему воздали должное. В свое время Беркли писал: «В сырой мрачной и одинокой библиотеке не было ни огня, ни чего-нибудь, что могло защитить меня от порывов метели, которая постоянно задувала в окна и двери этого разваливающегося дома». Может быть, именно такие условия существования навевают размышления о том, что материального мира не существует до тех пор, пока ты не обращаешь на него внимания.

Из произведений Беркли(2)

Для всякого, кто обозревает объекты человеческого познания, очевидно, что они представляют собой либо идеи (ideas), действительно воспринимаемые чувствами, либо такие, которые мы получаем, наблюдая эмоции и действия ума, либо, наконец, идеи, образуемые при помощи Памяти и воображения, наконец, идеи, возникающие через соединение, разделение или просто представление того, что было первоначально воспринято одним из вышеуказанных способов…

И.С. Нарский. Сочинения Беркли, Изд. «Мысль» 1978. Перевод: А.Ф. Грязнова, Е.Ф. Дебольская, Е.С.Лагутин, ГГ. Майоров, А.С. Мако-вельский.

Но рядом с этим бесконечным разнообразием идей или предметов знания существует равным образом нечто познающее или воспринимающее их и . производящее различные действия, както: хотение, воображение, воспоминание. Это познающее деятельное существо есть то, чтоя называющем, духом, душою плпмной самим. Этими словами я обозначаю не одну из своих идей, но вещь, совершенно отличную от них, в которой они существуют, или, что то же самое, которой они воспринимаются, так как существование идеи состоит в ее воспринимаемости.

«Трактат о принципах человеческого знания».

Часть 1, параграфы 1,2

…Когда я говорю, что стол, на котором я . . пишу, существует, то это значит, что я вижу и ощущаю его; и если б я вышел из своей комнаты, то сказал бы, что стол существует, понимая под этим, что, если бы я был в своей комнате, то я мог бы воспринимать его, или же что какой-либо другой дух действительно воспринимает его. Здесь был запах – это значит, что его слышали; были цвет и форма — значит они были восприняты зрением или осязанием. Это все, что я могу разуметь под

такими или подобными выражениями. Ибо то, что говорится о безусловном существовании немыслящих вещей без какого-либо отношения их воспринимаемости, для меня совершенно непонятно. Hxesseestpercipi, и невозможно, чтобы они имели какое-либо существование вне духов или воспринимающих их мыслящих вещей.

«Трактат о принципах человеческого знания».

Часть 1, параграф 3

…Связь идей не предполагает отношения причины к следствию, а только метки или знакак вещи обозначаемой. Видимый мной огонь есть не причина боли, испытываемой мной при приближении к нему, но только предостерегающий меня знак… Основание, по которому из идей образуются машины, т.е. искусственные и правильные соединения, то же самое, что и для соединения букв в слова. Чтобы немногие первоначальные идеи могли служить для обозначения большого числа действий, необходимо, чтобы они разнообразно сочетались вместе… Отсюда очевидно, что те вещи, которые с точки зрения категории причины, содействующей или помогающей произве-

дению следствия, являются совершенно необъяснимыми… Именно в отыскании и понимании этого языка (если можно так сказать) «Творца Природы» должна заключаться задача естествоиспытателя, а не в притязании объяснить вещи телесными причинами, каковое учение, по-видимому, слишком отклонило умы людей от того деятельного начала, того высшего и мудрого духа, «в коем мы живем, движемся и существуем».

«Трактат о принципах человеческого знания».

Часть 1, параграфы 65,66

Некоторые истины столь близки и очевидны для ума, что стоит лишь открыть глаза, чтобы их увидеть. Такой я считаю ту важную истину, что весь небесный хор и все убранство земли, одним словом, все вещи, составляющие Вселенную, не имеют существования вне духа; что их бытие состоит в том, чтобы быть воспринимаемыми или познаваемыми; что, следовательно, поскольку они в действительности не восприняты мной или не существуют в моем уме или уме какого-либо другого сотворенного духа, они либо вовсе не имеют существования, либо существуют в уме

какого-либо вечного духа; и что совершенно немыслимо, и включает в себя все нелепости абстрагирования приписывать хоть малейшей части их существование независимо от духа…

«Трактат о принципах человеческого знания».

Часть 1,параграфе

Джеймс Босвелл описывает знаменитое «оп-ровержение» Беркли доктором Джонсоном, которое кажется в равной степени «близкой очевидно для ума» последнего:

«После того, как мы вышли из церкви, мы немного постояли и поговорили об оригинальной софистике епископа Беркли, с помощью которой он пытался доказать, что материя не существует, и что всякая вещь во Вселенной есть только в воображении. Я заметил, что, несмотря на то, что мы были убеждены в неправильности его учения, опровергнуть его было невозможно. Я никогда не забуду реакцию Джонсона на мои слова: он изо всех сил пнул огромный камень, так, что даже схватился за ногу от боли: «Вот так я опровергаю это».

Джеймс Босвелл, «Жизнь Джонсона»

Более художественно насыщенная критика со стороны современника Беркли, который был более проницателен в отношении того направления, в котором развивалась человеческая мысль:

«Отказавшись от мира материи, Беркли думал, что ничего не потеряет, а напротив, приобретет; таким неподдающимся критике разделением он хотел спасти мир духов. Но, увы! «Трактат о принципах человеческого знания» безрассудно подрыл корни такого деления и бросил все в один водоворот».

Томас Рейд, «Изучение человеческого разума»

Современная критика Беркли Бертраном Расселом, относящаяся к «Трем разговорам между Тиласом и Филонусом»:

«Филонус: «Все, что непосредственно воспринимается, есть идея, а может ли идея существовать вне ума?» Для того чтобы определить, что же такое «идея», потребуется подробное исследование этого слова. Если подразумевалось, что мысль и ощущение состоят из отношений между субъектом и объектом, будет возможно опреде-

лить разум в качестве субъекта и утверждать, что «внутри» него ничего нет, есть только объекты «снаружи» его».

Бертран Рассел, «История западной философии»

Джон Уилер, современный американский физик, который ввел понятие «черных дыр»: «Ни одно явление не существует реально, пока оно не становится предметом наблюдений (курсив его)».

Хронология жизни Беркли

1685 г. 12 марта в Дизерт Каста, недалеко от Килкенни (Ирландия) родился Джордж Беркли.

1696 г. Беркли отправляют учиться в колледж в городе Килкенни.

1700 г. Джордж Беркли поступает в Колледж св. Троицы в Дублине.

1704 г. Беркли заканчивает Колледж св. Троицы со степенью бакалавра.

1707 г. Беркли публикует «Арифметику». Его принимают в члены совета Колледжа св. Троицы.

1709 г. Публикация первой серьезной работы Беркли, посвященной философии, — «Опыт новой теории зрения».

1710 г. Беркли получает сан священника. Пишет работу «Трактат о принципах человеческого знания», в которой раскрывает основные идеи своей философии.

1713 г. Опубликованы «Три разговора между Гиласом и Филонусом» Беркли, где он выражает свои материалистические идеи в художественной форме. Д. Беркли становится известен во всей Европе.

1713-1714 гг. Беркли едет в Париж и встречается с французским философом Николой Мальбран-шом за несколько дней до его смерти.

1716-1718 гг. Беркли сопровождает инвалида Джорджа Эша в большом путешествии по всей Европе.

1724 г. Д. Беркли уходит из Колледжа св. Троицы, проработав там 24 года, чтобы стать деканом(3) Лондондерри.

1728 г. Беркли женится на дочери спикера британского парламента Анне Форстер и уезжает в Америку, где селится в городе Провиденс на ост-

(1) Ранг следующего по старшинству после епископа духовного лица в католической и англиканской церкви (Прим. пер.).

рове Род-Айленд. Философ ждет, пока будет одобрен его проект колледжа на Бермудских островах.

1731 г. После получения отказа в финансировании колледжа на Бермудах Беркли возвращается в Лондон.

1734 г. После того как Беркли посвятили в сан епископа города Клойн (Ирландия), он публикует «Аналитика, или Рассуждение, адресованное неверующему математику». В этой работе он подвергает сомнению философскую достоверность математики.

1744.г. Выходит книга Беркли «Сейрис, или Цепь философских размышлений, а также исследования, посвященные достоинствам дегтярной настойки», которая сразу же становится бестселлером.

1752 г. Беркли уезжает из Ирландии в Оксфорд.

1753 г. Джордж Беркли умирает 14 января в Оксфорде. Похоронен в одной из местных часовен.

Эпоха Беркли

1687 г. Ньютон публикует «Начала», где излагает принципы теории гравитации.

1688 г. В результате Славной революции ко-роль-католикЯков II смещен. На престоле утвердился протестант Вильгельм Оранский, приглашенный из Голландии.

1690 г. Войска Якова II потерпели поражение в битве на реке Войн. Завершился процесс покорения Ирландии Великобританией.

1703 г. Смерть Самуэля Пеписа.

1704 г. Смерть Джона Локка, основателя эмпиризма.

1714 г. Яков II низложен. Стать королем Англии предложено Георгу Ганноверскому, который, дав свое согласие, становится Георгом I. В Версале умирает Людовик ХГУ – «король-солнце».

1715 г. Первое восстание якобинцев – сторонников короля Якова II с целью восстановления его на троне.

1716г. Смерть немецкого философа У.Г. Лейбница.

1720 г. Крах «Компании Южных морей»: банкротство компании привело к финансовому кризису в стране.

1726 г. Опубликована книга Джонатана Свифта «Путешествия Гулливера».

1727 г. Смерть Исаака Ньютона.

1732 г. В Вирджинии (в то время британской колонии в Америке) рождается Джордж Вашингтон.

1735 г. Уильям Хогарт пишет серию своих картин, известных под названием «Карьера про-

ститутки», в которой обличает общественные пороки своего времени.

1745 г. Второе восстание якобинцев под предводительством принца Чарли-Красавчика(4) начинается в Шотландии.

1746 г. Армия шотландских повстанцев наголову разбита в битве под Куллоденом.

(4) Одно из прозвищ принца Карла Стюарта, сына Якова Эдуарда Стюарта (Якова II).

Работы Джорджа Беркли

О движении (De Motu)

Аналитик, или Рассуждение, адресованное неверующему математику

Опыт новой теории зрения

Очерк о предотвращении падения Великобритании

Вопрошатель

Сейрис, или Цепь философских размышлений, а также исследования, посвященные достоинствам дегтярной настойки

Три разговора между Гиласом и Филонусом

Трактат о принципах человеческого знания

ПРОСТОосложном

БЛАЖЕННЫЙ

АВГУСТИН

БЛАЖЕННЫЙ

АВГУСТИН

ЗА90МИНУТ

ВСЯ МИРОВАЯ ФИЛОСОФИЯ ЗА 90 МИНУТ!

Введение

Со смертью Аристотеля в 322 году до н.э. завершился золотой век философии. То, что некогда было цепью последовательных рассуждений, выродилось в догму и комментарии. Что касается философских учений, то существовали два основныхнаправления; а так как времена тогда были суровые, то ни одно из них не было жизнеутверждающим.

Философия стоиков была разработана Зено-ном из Китиона, который родился в начале III столетия до н.э. на Кипре. Зенон был успешным купцом до тех пор, пока не потерял все свои сбережения в кораблекрушении. Тогда он заинтересовался философией киников, которые утверждали, что материальные ценности не имеют никакого значения. Отталкиваясь от этого утверждения, Зенон создал собственную стоическую философию, названную так по колоннам (stoa) аркады в Афинах, где он занимался с учениками. Зенон утверждал стоическое отношение к жизни и делил всех людей на две категории. Первая группа (стоики) состоит из мудрецов, которые безразличны ко всему, кроме собственной мудрости. Все остальные — просто малоинтересны.

Для стоиков мудрость заключалась в избавлении от страстей и ведении доблестной (мужественной, добродетельной) жизни: постоянный самоконтроль, стойкость перед лицом невзгод и беспристрастное поведение.

Философия стоиков развивалась в течение столетий и, в конце концов, стала весьма популярной в Риме, особенно среди высшей знати, вынужденной выносить прихоти своевольных императоров и разочаровавшейся в жизни. Автор трагедий Сенека даже попытался привить учение стоиков Нерону, но император темпераментно продемонстрировал нежелание обучаться этой философии.

Во втором столетии н.э. стоицизм был, нако-нец, принят императором — Марком Аврелием –

который написал ряд довольно напыщенных и банальных размышлений на тему своей длительной кампании против задунайских варваров.

Другие философские учения развились в вышеупомянутую философию киников, а также скептицизм. Скептики верили, что они ничего не знают, но не видели никакого противоречия в том, чтобы учить при этом других.

Однако самое важное философское учение, отличающееся от стоического, было создано Эпикуром, родившимся в середине IV столетия до н.э., возможно, на Самосе. В дальнейшем Эпикур поселился в Афинах и основал школу, которая располагалась в его саду, где изучали его философию. Философия стала.известна как эпикуреизм и была во многом противоположна стоической. В то время как стоики отрекались от всех удовольствий, эпикурейцы верили в то, что нужно хорошо пожить. Но сам Эпикур считал , хорошей жизнью чрезвычайно простую жизнь — на, хлебе и воде плюс еще немножко сыра по праздникам. Его целью (и первоначально целью его учения) было достичь жизни, лишенной страдания. Сексуальная жизнь, пьянство, амбиции и

жизнь высшего света не дают ничего, кроме головной боли, тяжкого похмелья и разочарования— словом, страдания. Поэтому всего этого следует избегать. Римляне, нечувствительные к утонченным пунктам этого учения, эпикуреизм одобряли, однако настаивали на собственных представлениях о хорошей жизни. Таковая включала гораздо больше, чем хлеб и вода. Таким образом, эпикурейская философия была извращена, приобретя оттенок вседозволенности.

Остальные философы по преимуществу сосредотачивались на работах своих великих предшественников. Они комментировали, анализировали, играли словами. В первую очередь это были последователи Пифагора и Платона. Наиболее известен среди них Плотин, разрабатывавший религиозное течение в платонизме и включивший в него черты мистицизма. В конце концов, философия Плотина отдалилась от философии Платона настолько, что получила новое название — неоплатонизм.

Но самым важным событием первых столетий нашей эры было распространение христианства, которое блокировало развитие любой серьезной философии вплоть до явления Августина.

Жизнь и труды Блаженного Августина

«Я прибыл в Карфаген; кругом меня котлом кипела позорная любовь… Туман поднимался из болота плотских желаний и бившей ключом возмужалости, затуманивал и помрачал сердце мое…» Св. Августин быт помешан на сексе. Или хотел, чтобы мы поверили в это. В его знаменитой «Исповеди», страница за страницей, он порицает себя как «гадкого раба злых страстей», предающегося удовольствию «валяться в грязи, расчесывая чесотку похоти». В предвкушении фактических примеров «сумасшедшего распутства» читатель листает страницы — со все возрастающим разочарованием. Так что мы не знаем точно, что именно с Августином творилось в кот-

ле Карфагена. Я думаю, что это были не более чем обычные студенческие похождения.

Но нет сомнений, что у Августина наличествовали проблемы с сексуальной жизнью. Он испытывал сильное сексуальное влечение и, вероятно, наслаждался сексом, когда им занимался. Однако его душа посылала ему властные импульсы, требуя целомудрия. Несколько сеансов с опытным психоаналитиком должны были бы, вероятно, решить проблему — но при этом философия лишилась бы величайшего мыслителя, единственной звезды за полтора тысячелетия. Ведь прошло 600 лет со смерти Аристотеля до появления-на сцене Августина; и еще почти 800 лет пройдет со смерти Августина до появления ФомыАквинского.

Августин родился в 354 году н.э. в маленьком городке Тагасте, в римской провинции Нумидия (сейчас это СоукАхрас на северо-востоке Алжира). Его родители предстают перед нами как довольно-таки любящая выпить семья, принадлежащая к среднему классу. Пьяница-отец по имени Патрикий проявлял типичные для алкоголика симптомы эмоционального расстройства, прояв-

лившегося в форме яростных вспышек, после чего мать Августина Моника кидалась в религию, зарекалась от демона, сидящего в питье, и сублимировала свои огорчения и разочарования в надежды на своего сына.

О юных годах Августина мы знаем из его «Исповеди». С самого начала Моника подавляет маленького Августина, хотя Августин никогда не осмеливается сказать хоть слово против своей матери, чье навязчивое пуританское христианство с первой страницы наполняет книгу. «Кто напомнит мне о грехе младенчества моего?» — спрашивает Августин, бичуя себя за то, что с плачем требовал материнского молока. «…Я, маленький мальчики великий грешник», — безо всякой иронии пишет он по поводу собственной нелюбви к урокам в школе.

Будучи подростком, Августин прямо-таки «сходит с рельсов». Вместе со школьными друзьями он крадет груши. После этой ужасной гнусности Августин предается оргии самобичевания, которая продолжается до конца главы («самое падение свое любил я, гнусная душа, скатившаяся из крепости Твоей в погибель»… и так далее).

В том же духе он продолжает исповедоваться до конца книги: «Кто разберется в этих запутанных извивах? Они гадки: я не хочу останавливаться на них, не хочу их видеть». Боже, о чем это он? Читатели, склонные к психологическим изысканиям, могут найти символические намеки в образе молодого парня, «отрясающего груши с дерева», но это было бы поверхностным и неинформативным объяснением. Настоящим отрицательным героем этого отрывка была, конечно, мамочка.

Нет сомнений, что Моника правила внутренней жизнью семьи. Она даже сумела убедить незадачливого Патрикия обратиться в христианство за год до смерти (почти несомненно — в приступе алкогольного раскаяния). И когда становится ясно, что молодой Августин унаследовал некоторые нехорошие отцовские привычки, он изгоняется от домашнего очага. Но ненадолго: Моника не хотела позволить ему вырваться из ее тисков.

Тем временем Августин продолжает бороться со своей Проблемой. В отчаянии он готов даже обратиться к Богу, трогательным образом умоляя Его: «Господи, дай мне целомудрие — но только не сейчас». Он не хотел, чтобы Бог «сразу же ус-

лышал меня и сразу же исцелил от злой страсти: я предпочитал утолить ее, а не угасить».

Августин был необычайно способным мальчиком, так что у Моники на его счет были большие планы. До своей смерти Патрикий сумел наскрести достаточно денег для того, чтобы мальчик продолжил свое обучение в Карфагене. Здесь, вдали от Моники, Августин приобрел некоторый опыт в публичных домах и полюбил театр (позже описанный в «Исповеди» как «удивительное безумие»). Потом он стал жить с женщиной; с ней его связывала долгая и верная любовь. Она даже имела от него «случайного сына». (В «Исповеди» ничего не говорится против нее лично; его печалило именно то, что они постоянно и с наслаждением делали вместе.)

Но Августин был не просто сухарем с проблемой. Волнение по поводу его такой (предполагаемой) запредельной похоти, вызывающее (чисто литературно) запредельное самоуничижение, с равной силой влекло его узнать правду о себе самом. Почему он так поступает? Как может он быть так совершенно, отвратительно нечист и в то же самое время так тосковать о чистоте?

Консультации психолога, которые могли бы привести его в норму, были недоступны, а христианство, предлагаемое его матерью, казалось слишком простым, чтобы удовлетворить его требовательный ум. Ему нужно было убедительное объяснение собственного плачевного состояния, достаточно глубокое, чтобы он поверил. Он начал читать Цицерона и сразу же был очарован философией. Именно Цицерон, выпускник Платоновской академии, обучил его трудному делу—думать как следует. Но и у Цицерона решения не было.

Августин нашел то, что искал, в манихействе. Эта квазихристианская секта была основана веком ранее персом по имени Мани, который утверждал, что он — Святой Дух и закончил свою жизнь, будучи распят огнепоклонниками. Манихейство было по существудуалистичным, его приверженцы полагали, что мир — это результат битвы между Добром и Злом (или Светом и Тьмой). Человеческая душа состоит из света, пойманного в ловушку тьмой, из которой он должен попытаться освободиться. Эта вера как будто была создана для Августина в его тогдашнем состоянии, хотя христианская церковь и объявила ее ересью.

Августин приветствовал манихейство с распростертыми объятиями.

Мать обрадовалась, когда Августин прибыл домой после четырех лет учебы в Карфагене. Любовницу и ребенка она могла бы принять (с ними можно разобраться после), но манихейство — совсем другое дело. Оно надрывало ее сердце, и она не видела нужды это скрывать. Тем временем в своем родном городе Августин начал учить граждан риторике и стал интересоваться астрономией. Однако он (уже двадцатилетний) не расстался с амбициями, и год спустя вернулся в Карфаген для работы в университете. К несчастью, времена изменились, студенты вышли из-под контроля. Проблемы с дисциплиной выросли до такого размера, что преподавание стало практически невозможным. Августин с любовницей и мальчиком решил отбыть в Рим для того, чтобы найти там работу.

К этому времени Августин начал сомневаться в манихействе. Последние открытия астрономии не соответствовали мифологической теории небес, предлагаемой манихеями. Августина посетил епископ Фавст, ученый манихей, и вместе они обсудили все эти проблемы. Но в конце беседы

добродушный епископ был вынужден признать, что у него нет ответа на вопросы, которые побуждали Августина размышлять над собой.

Мать не одобряла планируемой поездки в Рим, и чтобы высказать это, прибыла в Карфаген. Перед отплытием лодки на пристани разыгралась сцена, где Моника «крепко ухватилась за меня, желая или вернуть обратно, или отправиться вместе со мной». Августин, в конце концов, убедил Монику, что лодка не отправится раньше завтрашнего утра, и она пошла в близлежащую церковь св. Киприана. Августин тайно отплыл под покровом темноты, «она же осталась, молясь и плача».

В Риме Августин продолжал общаться с мани-хеями. Несмотря на свои сомнения, он продолжал верить учению, что не мы грешим, виновата какая-то другая темная субстанция, которая захватила в плен душу. Кроме того, он учительствовал, и через год его блестящий ум оценили. Ему предложили пост профессора риторики в Милане.

Не так давно Милан заменил Рим в качестве административной столицы Римской империи, которая находилась в процессе распада на западную и восточную половины. Империя вступала в

один из наиболее экзотических периодов своего длительного упадка, с коронованием императоров-подростков и так далее. (Армия превзошла саму себя, провозгласив императором четырехлетнего ребенка, но этот пример военного гения вежливо проигнорировали, и на его место был быстро выдвинут взрослый дегенерат.) Император теперь находился в Милане, но самой влиятельной фигурой в городе был епископ (позже канонизированный) Амвросий. Его власть была так велика, что незадолго до того он приказал императору Феодосию покаяться за бойню в Фессалониках.

Амвросий был одним из наиболее талантливых умов христианского мира, и его проповеди лривлекали большое количество слушателей. Августин пришел послушать одну из них и сразу же лишился двух предубеждений, которые питал по отношению к христианству. Он увидел, что эту религию может избрать человек большого ума. Он также увидел, что Библия — более глубокая книга, чем он ранее считал, и что ее не всегда должно понимать буквально.

Спустя год после прибытия Августина в Милан его мать, наконец, нагнала его. Но Августин

смог уверить мать, что он больше не манихей; однако он не был еще и христианином. Он питал честолюбивые надежды на «славу, богатство и брак». Моника обнаружила, что все идет как надо, и скоро убедила его, что пора подыскать достойную супругу. Ему выбрали девушку из подходящей семьи, несмотря на то, что она была слишком молода, и ему приходилось ждать два года до заключения брака. Но это была та цена, которую пришлось платить. «Оторвана была от меня, как препятствие к супружеству, та, с которой я уже давно жил . Сердце мое, приросшее к ней, разрезали, и оно кровоточило». Любовница Августина — в «Исповеди» она остается безымянной — была вынуждена оставить своего сына с Августином. Ее отослали назад в Африку, перед тем она «дала… обет не знать другого мужа». (Последние слова обычно принято понимать как признак ее неумирающей любви к Августину, однако женщины могут понимать это по-другому.) Августин скоро нашел перспективу двухлетнего ожидания перед браком невыносимой и взял себе другую любовницу — несмотря на то, что сердце его продолжало «болеть тупо и безнадежно» после потери первой.

Более чем когда-либо Августин теперь мучился «проблемой зла». Больше он не мог верить манихеям, главным образом, из-за их интеллектуальной ограниченности. Они оказались не в состоянии ответить на его вопросы по астрономии или объяснить проблему его неукротимого сексуального желания. Но альтернативы их дуалистической интерпретации мира у него все еще не было. Его светлая душа оставалась беспомощно сжатой в тисках тьмы. Понятие дуализма казалось ему все более и более неприемлемым. Затем он обнаружил писания Плотина.

Плотин родился в Александрии в начале III века н.э. Как многие блестящие толкователи, он считал, что понимает прочитанное лучше, чем сам автор. В частности, Плотин был убежден, что понял философию Платона глубже, чем сам Платон. В попытке объяснить, что Платон хотел сказать на самом деле, Плотин превратил собственные теории Платона в то, что позже стало называться неоплатонизмом. В сосуд теории Платона Плотин влил коктейль из Пифагора, Аристотеля и стоиков, перемешав все в собственном мистическом ключе.

Как и для Платона, для неоплатоников реальность и благо трансцендентны. Высшей реальностью является Единое. Другие вещи эманируют (излучаются) из этого Единого в нисходящем порядке (ступени таковы: реальность, ценность, объединение). Зло возникает из разобщенного материала в самом низу этой шкалы, далее всего от Единого. Это значило, что для описания природы зла более нет нужды в дуализме, как этого требовало манихейство. Для неоплатоников зло — это просто отсутствие блага. Оно максимально удалено от высшей реальности Единого и, таким образом, является самым нереальным из всего. Здесь лежал ответ неприемлемому для Августина дуализму, ответ, который решил раз и навсегда проблему зла — оно едва существовало.

Во многом на этой стадии развития неоплатонизм напоминал философскую версию христианства, но без христианского Бога. Все это время Августин ближе и ближе подходил к христианству своей матери; в попытке добраться до истины он даже начал читать послания апостола Павла. Но все еще не мог заставить себя сделать последний шаг.

В августе 386 года н.э. духовный кризис привел Августина на грань нервного расстройства. Однажды, гневаясь и страдая от собственной нерешительности, он искал облегчения в тишине своего сада. Временами он рвал на себе волосы и ударял себя кулаками по лбу. В конце концов, бросился на землю под фиговым деревом и дал волю слезам. И постепенно стал осознавать, что слышит голос ребенка, повторяющего нараспев в соседнем доме: «Tolle, lege. Tolle, lege» («возьми и читай»). Поначалу он подумал, что пение ребенка было частью какой-то игры, однако внезапно понял, что это «божественное веление мне открыть книгу и прочесть первую главу, которая попадется». Он вытер слезы, встал и поспешил к книге, оставленной на скамейке поблизости. Схватил книгу, открыл ее и прочел первые слова, которые оказались в поле зрения: «не в пирах и в пьянстве, не в спальнях и не в распутстве, не в ссорах и в зависти: облекитесь в Господа Иисуса Христа и попечение о плоти не превращайте в похоти». Так произошло обращение. Он вернулся в дом и сказал матери, что случилось, и она была в радости.

В течение веков христиане рассматривали обращение Августина в христианство как чудо, но стоит указать на то, что в посланиях ап. Павла Бог может говорить с вами только в христианских терминах. Если бы Августин посмотрел в Упаниша-ды или в египетскую книгу мертвых, он мог бы натолкнуться на очень похожий отрывок, который бы заставил его стать индусом или поклоняться солнечному богу Ра.

Августин отказался от места преподавателя и оставил мысль о браке. В субботу перед пасхой 387 года он и его сын Адеодат были крещены Амвросием в Милане. Августин и мать решили вернуться в Нумидию. Когда они собирались сесть на корабль в порту Остия, мать заболела лихорадкой. Августин делал все, что мог, но дело ее жизни было завершено, и она умерла.

Годы спустя мать Августина была канонизирована; сейчас она покровительница замужних женщин. Ее святые мощи были перенесены в Рим, где они покоятся соответственно в церкви Sant'Agostino. В большей части случаев сегодня о ней вспоминают благодаря названию лежащего на берегу моря пригорода Лос-Анджелеса, пове-

дение обитателей которого наверняка бы не вызвало ее одобрения. Смерть св. Моники завершает повествовательную часть «Исповеди» Августина, которую он написал десятилетие спустя.

Августин отплыл назад в Африку и вернулся домой, в Тагаст, в сопровождении близких друзей. Здесь они объединились в общину, чтобы жить монашеской жизнью, Августин большую часть времени уделял исследованиям и писал. Несмотря на все свои торжественные заявления о страсти и грехе, Августин был по существу созерцательным человеком. Такой образ жизни ему нравился больше всего, и почти несомненно, что его размышления в течение этого периода легли в основание его философии,

Августин, очевидно, находился под влиянием мистицизма неоплатоников, а также той идеи, что внутренний (сокровенный) дух человека связывает его с высшей реальностью. Плотин верил: чтобы достичь превысшего Единого, окончательной реальности, мы должны глубоко заглянуть в себя. Таков был и собственный опыт Августина, и сейчас он попытался примирить учение Плотина с христианством. В конечном счете это при-

вело его к соединению неоплатонизма с учением Библии.

Соединение этих двух учений, далекое от компиляции, было главным вкладом Августина в философию. Это не только обеспечило христианство мощной интеллектуальной опорой, но и связало его с греческой традицией философии. Таким образом, христианство смогло пронести пламя философии горящим (хоть и тускло) через Темные века.

В ходе этой работы Августин создал собственные философские идеи. Греческая мысль Плотина, во многом как и наша мысль сегодня, не могла принять, что что-то могло быть сотворено из ничего (как говорится в Библии). Для неоплатоников Единое было бесконечным и бесцельным. Для того чтобы сделать неоплатонизм соответствующим книге Бытия, Августин ввел в него творение и «волю Бога, что добрые вещи должны быть» («Ты добр, — и они добры; Ты — Сущий, — и они существуют»). Но здесь он столкнулся с трудностью. Как может бесконечно существующее Единое (которое теперь стало Богом) действовать во времени?

Эта проблема привела Августина к созданию теории времени, далеко опередившей греческую мысль. Теория времени не слишком изменилась на протяжении тринадцати веков, вплоть до появления теории Канта (некоторые считают последнюю просто развитием и разработкой оригинальной мысли Августина). Согласно Августину, Бог существует вне времени (таковое началось только с сотворения мира). Таким образом, вопрос «Что же было до того, как создан мир?» не имеет смысла. Для Августина время субъективно, оно существует в качестве человеческого восприятия. Мы не можем видеть мир как-нибудь по-другому — хотя высшая реальность времени не подвластна.

Этот, по существу слепой, субъективизм привел Августина к вопросу об основаниях субъективного знания. Что мы можем знать о высшей реальности, если она лежит за пределами наших чувств? Что мы вообще знаем? Ничего с уверенностью — кроме того, что мы существуем и мыслим. Эти мысли в «Монологах» Августина на более чем 11 веков предвосхищают знаменитое декартово «Cogito ergo sum» («Мыслю, следовательно, суще-

ствую»), совершившее революцию в философии. По счастливой случайности этот отрывок проглядели или проигнорировали средневековые преемники Августина — иначе, возможно, они бы закончили свою жизнь на костре.

В 391 году Августин посетил Иппон (бывший Бон, ныне Аннаба, на северо-востоке Алжира). Здесь епископ Валерий убедил его в необходимости рукоположения. Для этого Августин вынужден был покинуть свою общину. Через пять лет престарелый Валерий назначил Августина своим викарным епископом в Иппоне, и когда спустя год Валерий умер, Августин принял всю его пастырскую работу.

В эти дни епископ был не только самым высоким по положению священником, но также городским профессором богословия и гражданским судьей. Несмотря на эти тягостные обязанности, Августин продолжал плодотворно трудиться. Спустя два года после назначения его епископом он имел написанными бесконечное число памфлетов и проповедей; вел и обширную переписку. Также он закончил свою «Исповедь». Наряду с описанием связанных с сексом мук его

юности, «Исповедь» содержит одно из самых глубоких обоснований веры среди всего, написанного христианами. В ней изложены и основные положения философии Августина, включая его теорию времени.

К сожалению, не всё из обширного литературного наследия Августина отмечено столь высоким качеством. Как многие обращенные, Августин стал одержим точным соблюдением церковного учения. Большая часть его драгоценного времени потрачена на ругательные кампании против отклонений от христианства. Ересь мани-хеев, которую он так хорошо знал, становится отдельным объектом осуждения («этот невыразимый умственный экскремент»). Но это была не единственная ересь.

Еще одна христианская секта, занимавшая выдающееся положение в Северной Африке в начале IV века, — донатисты. Донатисты считали, что церковь должна быть свободна от связей с государством. Все это было бы очень хорошо, но главная часть их программы должна была привести к бунту против государства — который продолжат явление четырех всадников Апокалипси-

са и Конец мира. Эту социальную программу поддерживали бунтовавшие крестьяне.

Донатисты приветствовали насилие, так как оно демонстрировало несовершенство мира. Они считали идеальной жизнь, проходящую в покаянии и преследованиях, которая, если им повезет, может закончиться мученичеством. Благодаря этому донатистов было очень трудно переубедить, так как любое действие, предпринимаемое против них, приветствовалось и только подтверждало их взгляды. Ко времени, когда Августин стал епископом Иппонским, довольно много христиан в Северной Африке перешли в эту ересь, и большую часть времени Августин проводил, создавая полемические произведения, в свирепых терминах осуждавшие донатистов.

Позже Августин стал бичом пелагианства. Эта еретическая секта началась с уэльского монаха по имени Морган (на гэльском его имя обозначает моряка и переводится на латинский и греческий язык как «Пелагий»). Когда брат Пелагий появился в Риме, его валлийский дух ужаснулся моральной распущенности священства, которое склонялось к более легкому, средиземноморскому подви-

ду данных при рукоположении обетов. Но Пелагий быстро вычислил корень проблемы. Однажды он услышал проповедь, в которой некий епископ ссылался на строки в «Исповеди» Августина (она пользовалась среди христиан все возраставшей популярностью). Отрывок, процитированный епископом, объяснял точку зрения Августина: благо невозможно без вмешательства божественной благодати (теория, граничащая с предопределением). Пелагий понял, что многие оправдывали этой теорией свою моральную вялость. Не имеет ведь смысла предпринимать усилия, чтобы быть хорошим, если это зависит от вмешательства боже^ ственной благодати!

И Морган противопоставил этой теории свою собственную. Он утверждал, что первородного греха не было, что люди способны войти в рай без помощи божественной благодати. Такая пагубная ересь вызвала бурю протеста; не последним был и Августин, который тотчас принялся защищать свою теорию этики. Он начал серию полемических трудов, свирепо атакуя злого валлийца и все растущее число его последователей.

Августин тратил много времени, строча подобные труды. Скоро он стал известен среди христиан как защитник православия. (Согласно Августину, даже некрещеные младенцы осуждены на вечное проклятие.) Что же заставило такого великого мыслителя как Августин тратить столько времени и сил на отъявленную бессмыслицу? Это не было просто индивидуальной психологической причудой — это симптомы коллективной мании, которая захватит церковь на многие столетия. Спустя века мы можем только подивиться извращенности Августина и прочих великих умов Европы того времени, проводивших время подобным образом. Римская империя доживала последние дни в канун Темных веков, в то время как блестящие умы христианства усердно занимались желчными дискуссиями по поводу вмешательства божественной благодати и того, попадут ли некрещеные младенцы в ад. А также — о необходимости целомудрия.

В 410 году Аларих и победоносные вестготы с энтузиазмом взяли Рим. Почти за 800 лет это были первые иностранные интервенты, проникшие за городские стены. Было объявлено, что падение

Рима — следствие потери веры в древних богов, поклонение которым запрещено императором Феодосием под влиянием христианства. Когда поклонялись Юпитеру, Рим процветал — а сейчас посмотрите, что случилось. Это вина христиан.

Этот аргумент придал энергии Августину, и он решил его опровергнуть. Его ответом стал труд «О граде Божием», большой богословский и философский трактат, который, к сожалению, сейчас читают даже меньше, чем «Исповедь». В «О граде Божием» Августин излагает взгляд на историю ранних христиан, позволяя христианам принять падение Рима как часть божественного замысла. Земному граду, чьи обитатели увлечены бренным миром, он противопоставляет Град Божий, сообщество, вдохновленное любовью к Богу с помощью божественной благодати. Град Божий ведет чисто духовное существование и не может походить ни на что на земле, даже на святой Рим. Эти идеи оказали глубокое влияние на церковь Средневековья и позже сыграли свою роль в Реформации.

В труде «О граде Божием» Августин выдвигает множество удачных аргументов. Христиане не должны печалиться при виде торжествующих го-

тов, не подвергшихся наказанию за разграбление Рима (на самом деле Рим разгромили вестготы, но Августин игнорировал такие тонкости, ссылаясь вообще на кровожадных варваров). Августин уверял своих читателей, что за вопиющие злодеяния готы будут наказаны, когда они придут к своему Создателю. В конце концов, если каждый грех будет наказан здесь, на земле, что же тогда будет предметом разбирательства на Страшном Суде?

Из-за обычного пунктика Августина, труд «О граде Божием» включает несколько довольно длинных пассажей о сексе. Сточки зрения современного читателя, они поразительно неправдоподобны, смешны или ужасно развратны. Августин даже объясняет, как Адам и Ева могли бы совокупиться до изгнания из рая (хотя он настаивает, что они, конечно, этого не делали). Это мог бы быть акт воли, без сопутствующей похоти. Как считал Августин, орган Адама мог не стимулироваться желанием, что препятствовало бы совокуплению, так что он придумывает аргумент, демонстрирующий, как столь необходимое физиологическое явление могло быть результатом одной силы воли. Любой, кто верит, что философия — дело не шу-

точное, должен прочесть этот отрывок (см. отрывок в разделе «Из творений св. Августина»).

Августин также обсуждает, остались ли девственницы, изнасилованные готами во время падения Рима, добродетельными — вопрос, который вызывал немало раздражения. С точки зрения Августина — остались, так как целомудрие — атрибут духа. Но они не остались добродетельными, если наслаждались при этом. Августин добавляет, что Бог мог попустительствовать этим изнасилованиям, поскольку некоторые женщины могли быть слишком горды своим целомудрием. В то время как большая часть богословского наследия Августина может сегодня показаться бессмысленной или скучной, подобные пассажи воспринимаются как оскорбительные, как сейчас, так и раньше. Но не стоит сомневаться в искренности и целостности взглядов Августина. Даже если бы он сам был изнасилован готами, это, вероятно, не изменило бы его взглядов.

На написание труда «О граде Божием» у Августина ушло 13 лет. Завершил он его в 426 году, в возрасте 72 лет. В течение этого периода он продолжал исполнять свои обязанности в качестве епископа

Иппона, написал множество проповедей и упорно преследовал еретиков (после падения Рима Пела-гий-Морган появился в Северной Африке и начал проповедовать свою ересь на родине Августина, таким образом, обеспечив последнему постоянный стимул и источник вдохновения). Но, несмотря на общественную деятельность Августина и авторитет среди христиан, он оставался по существу ученым, ведущим уединенную жизнь, работавшим над поставленными перед ним задачами. Говорят, что в свои последние годы он быт единственным, кто в Иппоне имел книги. Таков быт город, по которому первый великий христианский философ, св. Августин Иппонский, получил свое имя.

На месте Иппона сейчас находится Аннаба, промышленный порт Алжира. Если ехать на пароме из Марселя, видны мечети и безвкусные бульвары в колониальном стиле, укрытые дымкой труб большого сталелитейного завода. На границах расширяющегося города по склону холма подымаются многоэтажные дома. Но за городскими окраинами пейзаж остается таким же, как он, должно быть, был почти 16 столетий тому назад, во дни Августина — холмы, возвышающиеся над городом,

испещренные рощами пробковых деревьев, береговая линия залива, изгибающаясядугой по направлению к мысу под высоким синим небом Африки.

Неприметные руины древнего Иппона находятся на расстоянии 20 минут пути на юг от городского центра, недалеко от сталелитейного завода. Высоко на склоне холма, над руинами, стоит безвкусная французская базилика. Она посвящена св. Августину. Больше от великого христианского святого здесь не осталось ничего. Сейчас этот современный мусульманский город переживает возрождение религиозного фанатизма, который Августин, конечно бы, распознал: основные стороны такового зеркально отражают его собственные. (Если бы Августин жил во времена зарождения мусульманства, он, несомненно , расправился бы с ним, как расправлялся с ма-нихеями, донатистами и пелагианами.)

В течение последних лет жизни Августина полным ходом шел распад Римской империи. В 428 году вандалы вторглись в провинции Северной Африки, к маю 430 года они достигли ворот Иппона. Четыре месяца спустя после начала осады, длившейся год, Августин умер. Это было 28

августа 430 года — теперь это день его памяти. После смерти он стал почитаться как святой (канонизации как формальный процесс начали проходить только в конце первого тысячелетия).

Вандалы вскоре завоевали всю Северную Африку, и в 497 году их король, Трасамунд, изгнал епископов из Нумидии. На Сардинию они взяли с собой тело Августина. Там оно и оставалось до вторжения сарацин в VIII веке, когда король Лу-ипранд Ломбардский выкупил мощи Августина, и его рыцари перенесли их в Павию (в Италии), где они и остаются до сего дня. Если вы пойдете вниз по Strada Nuovo, то увидите церковь с прекрасным названием — San Pietro in Ciel d'Oro (Святой Петр на золотых небесах). Внутри этой римско-ломбардской церкви XII столетия, около престола, можно увидеть богато украшенную мраморную раку, где покоятся смертные останки св. Августина Иппонского.

После Блаженного Августина

Ко времени смерти св. АБгустина Западная Римская империя доживала последние дни. Вандалы окончательно завоевали африканские провинции в 439 году; Рим был заново разграблен в 455 году вандалами. Год спустя ребенок-император Ромул Августул был свергнут, и римская половина Римской империи исчезла. Начались Темные века.

Христианская монашеская традиция сохраняла античные знания в Европе. Они находились в изоляции, но, в конечном счете, просачивались через миссионеров в зародыши феодальных королевств Европы.

Тем временем на Балканах и в Малой Азии существовала Восточная империя со столицей в Кон-

стантинополе. Византийская империя (под таким именем стала известна Восточная Римская империя) унаследовала от старой Римской империи мистику и алчность, и лишь немного достоинств. В 529 году император Юстиниан окончательно подавил всю эллинистическую культуру и закрыл «Академию» Платона в Афинах. Многие историки рассматривают это событие как начало Темных веков.

Время это не было благоприятным для философов, нуждающихся в стабильном цивилизованном обществе с традициями учебы и досуга. (Философия редко процветает без образованных слоев, не занятых добыванием хлеба насущного.) Первым философом, появившимся в Западной Европе после Августина, был Боэций. Он умер через сто лет после Августина, в Павии, в Италии. Боэций известен главным образом по его «золотому произведению», «Утешению философией». В течение всего средневековья эта книга была самой читаемой после Библии, и зачастую многие ошибочно считают Боэция даже более великим философом, чем Августин.

«Утешение философией» было написано, когда Боэций был заключен в темницу и ожидал смер-

тного приговора. (Эта наиболее экстремальная форма «досуга» также стимулировала философскую мысль в течение веков. Большинство оригинальных философов просто сталкивались лицом к лицу с перспективой такого стимулирующего уединения, но достигали этого, только если эту оригинальность распознавали во время ихжизни.)

Согласно Боэцию, единственными истинными философами были Сократ, Платон и Аристотель, хотя его собственная строгая моральная система более напоминает стоическую. В «Утешении философией» Боэций проводит диалог с Философией — которая отвечает на его вопросы, заданные в прозаической форме, рифмованными стихами:

«Если ты хочешь увидеть

Законы Бога чистым умом,

Твой взгляд должен быть прикован к небу».

Философия Боэция — платонизм в чистом и цельном виде, без примеси неоплатонизма Плотина. Принципы христианства фактически не излагаются, но Боэций им ни в чем не противоречит. Это показывает, как близко христианство платонической мысли, хотя если бы Боэций расширил свое понимание, он мог бы прийти к нескольким

вопиющим противоречиям — например, к противоречию между теорией творения платоников (ех nihilo nihil fit: ничто из ничего не возникает) и христиан (Бог создал мир). Августин осознавал эти проблемы и справился с ними на столетие раньше, таким образом, дав возможность платоническим мыслителям вроде Боэция считать себя ортодоксальными христианами. Но это уже не годилось для эпохи, в течение которой христианство разрывалось расколами и ересями. Забавно, что, в конце концов, этот взгляд стал ересью и именно он привел к концу Боэция. Он был приговорен к смерти своим прежним другом Теодорихом Великим, королем остготов, придерживающимся христианства арианского толка. Приговорен он был за то, что отказался принять ересь ариан. Согласно арианству, Христос не был Богом и, таким образом, не имел прямого знания о Боге.

«Утешение философией» Боэция сделало платоническую мысль популярной среди средневековых монахов (или, по крайней мере, среди их образованного меньшинства). Таким образом, эта элита поддерживала связь с истинным философским мышлением, хотя было запрещено потворствовать

столь опасным занятиям. Если бы Августин не извлек платоников из шляпы христианства, сомнительно, представляла ли бы собой христианская философская мысль хоть какую-нибудь ценность. Если бы не Августин, ясно, что платоническая мысль — и, таким образом, вся традиция античной философии — могла бы быть осуждена какязычес-кая (которой она неоспоримо и являлась) или, по крайней мере, как еретическая (тотже эффект).

Первым настоящим философом Средневековья быт Иоанн Скот Эриугена. Он родился в начале IХвека и, возможно, некоторое время работал при дворе французского короля Карла Лысого. Иоанн Скот рассматривал человека как микрокосм Вселенной. Своими чувствами он воспринимает мир, разумом осознает причины и следствия вещей и умом достигает Бога. Что еще более важно, Иоанн Скот верил в эффективность чисто философского спора. Разум (т.е. философия) также годился для выявления истины, как и богословие (т.е. откровение или вера). И так как истину выявляли оба эти способа, они никогда друг другу серьезно не противоречили. Но когда появляется противоречие, лучше опираться на

разум. Скот отстаивал тот взгляд, что истинная религия — истинная философия; но истинная философия также есть истинная религия. Это мнение вызвало ярость церкви и было осуждено аж двумя соборами как «шотландская каша».

Несмотря на такое отношение, философия смогла выжить в средние века. Популярность «Утешения философией» Боэция и «Исповеди» Августина гарантировала, что монашеская традиция будет поддерживать связь с традицией Платона. Основная часть «Исповеди» посвящена духовным превратностям Августина на пути к лику святых, но последние три книги (XI—XIII) в основном содержат философские проблемы. «Как начался мир?», «Что такое время?», «Существуют ли прошлое и будущее?» — вот некоторые проблемы, которые Августин поднимает и на которые пытается ответить. И желающие читать его работы могли обнаружить множество жемчужных зерен истинно философских размышлений среди диатриб против еретиков, объяснений механики полового акта без похоти и так далее.

Августин не мог не оказать глубокого влияния на мыслителей Средневековья. Самым важным

среди них, вероятно, был св. Ансельм, основатель схоластики (XI в.) — псевдофилософии, которая доминировала в течение всего Средневековья. Схоластика — это попытка возвести строение истинно философской мысли на фундаменте жесткой религиозной догмы. Первое — подлежит философской аргументации, последнее — нет. Философская аргументация была разнообразной и проводилась с тщательностью педантизма, но если кто-нибудь непреднамеренно начинал подвергать •сомнению догму, он мог с легкостью закончить свою жизнь на костре. В скором времени главным приемом философских дебатов стала демонстрация того, что оппонент совершил основную ошибку — впал в противоречие догме. Философия стала опасной силовой игрой для немногих, обладающих блестящим умом и немалыми амбициями. (Психологи считают, что настоящей причиной философского спора является побуждение к доминированию, где цель — болезненное унижение побежденного эго. И это не такое уж искусственное построение, если рассматривать философский спор как аналог шахмат. С другой стороны, к такому выводу приходишь, только если рассматри-

вать спор как нечто, совсем не имеющее отношение кпоискуистины…)

Эти соображения не так уж ложны и легкомысленны, как может показаться. И снова Августин приложил к этому руку. Древние греки просто соглашались с тем, что можно иметь разные взгляды на философские проблемы. Стоик Диоген высмеивал членов Академии Платона, но дальше этого дело не шло. Со слиянием философии и христианства все изменилось. Августин не имел в виду чисто академические дебаты, атакуя ересь донатистов и пелагиан. Они раскалывали христианство, и он захотел уничтожить их. Нужно было разрушить их философскую базу разумной аргументацией. Такие методы так же применяются ныне, как и во времена Августина: его силовая игра с Пелагием (Морганом) немногим отличалась от «философского» диспута между Сталиным и Троцким касательно разных интерпретаций коммунистического священного писания. Проигравший осуждался как еретики уничтожался вместе с последователями. Большинство битв между жесткими догмами ставили себе целью завоевать сердца и умы.

Когда философия (и ее методы) используются таким образом, философия действительно становится силовой игрой. Но при этом возникает фундаментальный вопрос. Августин — тот, кто об этом, кажется, не задумывается. Когда философия не используется таким образом? Существуют ли обстоятельства, когда философия не является силовой игрой: хотя и руководствуется самыми жесткими методами — но теми, которые могут привести нас к истине? Кто чувствует себя достаточно уверенным, чтобы ответить на этот вопрос, должен обдумать слова Ксенофана: «Никто не знает или никогда не узнает правду о богах и всем прочем; ибо, если кому-то удастся сказать всю правду, ни один из нас этого не узнает». Большая часть философов XX столетия с этим согласны, как были согласны греческие философы и скептики. Действительно, если мы не можем знать правду, психологический довод становится почти неотразимым—владеющий лучшей аргументацией выигрывает. К счастью, сегодня мы признаем, что в философском споре побеждают именно философские аргументы.

Августин так не считал. Философией злоупотребляли в течение всех Средних веков. Она

была связана с проповедью христианства и принималась только так. Атеист или мусульманин просто не мог бы принять участия в философском споре в Западной Европе. Удивительно, что самым развитым мышлением в тот период обладали мусульмане (Аверроэс и Авиценна), а схоластика завершилась на Декарте, который использовал аргументы атеиста (все же благоразумно отрицая, что был таковым).

Другой важной фигурой, на которую оказал влияние Августин, был монах-францисканецХШ века, св. Бонавентура. Сознательно идя по следам Августина, Бонавентура пытался включить в схоластику разнообразные элементы платонизма, которые, на самом деле, были с христианством несовместимы — и это зашло настолько далеко, что некоторые включали в христианство то, что даже Августина заставило бы побледнеть. Но Бонавентура поставил предел распространению учения Аристотеля, которое, как он считал, было совершенно противоположно схоластике. И впоследствии, когда аристотелизм помог внести в схоластику элемент науки, оказалось, что Бонавентура был совершенно прав.

Самым известным современником Бонавен-туры был Дуне Скот (1266-1308) (не путать с Иоанном Скотом Эриугеной, умершим четырьмя столетиями раньше). Он в меньшей степени находился под влиянием Августина, хотя обильно использовал цитаты из его творений, чтобы придать вес своей аргументации. Но в качестве философа он более важен, нежели св. Бонавен-тура, несмотря на то, что якобы его имя послужило источником слова dunce — тупица, болван (клевета, измышленная его недругами). На некотором этапе Дуне Скот был вынужден избегать Парижа с целью сохранения жизни — после того, как он предположил, вопреки официальной папской доктрине, что непорочное зачатие Девы * Марии исключило ее из первородного греха. Этот эпизод служит иллюстрацией, что мыслителям в Темные века угрожали не столько иные опасности, сколько метафизические глубины, в которых тонул настоящий спор. Многие полагают, что Дуне Скот был прекрасным умом Средних веков; горько наблюдать, что такой талант сводится к пререканиям по поводу метафизического мумбо-юмбо. Однако он сделал важный вклад в филосо-

фию. Это решение ряда проблем, вытекающих из платонизма. Например Дуне Скот провел разделение между сущностными и акцидентальными свойствами вещей. Так, страницы книги — ее сущностное нечто, но цвет переплета — акциден-тален. Подобные аргументы не встречались со времен Аристотеля — почти 15 веков. Дуне Скот показал, что логика может быть использована как практический инструмент — хотя он и не был использован в течение нескольких столетий, из-за ненаучной ориентации того времени.

Определение Дунсом Скотом вещей, которые мы можем познать, положило начало периоду, когда философия, в конце концов, сбрасывает удушающее бремя теологии. Согласно Дунсу Скоту, существуют три вида самоочевидного знания: первое — принципы, которые мы знаем благодаря им самим; второе — вещи, которые мы. познаем благодаря опыту; и третье — действия, которые мы предпринимаем.

Дуне Скот стал врагом Фомы Аквинского (1225-1274), величайшего из всех средневековых философов. Аквинский не особенно находился под влиянием Августина, но внес аналогичный вклад в

философию. Августин регулировал платонизм христианской догмой, Фома Аквинский смог примирить труды Аристотеля с учением церкви. Множество этих трудов только недавно появились в Западной Европе, главным образом, стараниями мусульманских философов, таких, как Аверроэс. Так завершился круг философии. Самое лучшее из древней греческой мысли стало частью схоластики.

Результат был ужасен. Ясная, текучая природа греческого спекулятивного мышления оказалась замороженной в жестком неподвижном леднике метафизики христианской. Итог — внушающее трепет чудо, сравнимое в пропорциях и великолепии с готическим собором.

Предполагалось, что вы будете разглядывать этот вид, подобно туристу, в благоговейном восхищении. Желающие знать больше могут присоединиться к экскурсии. Но каждый, кто попытается исследовать это чудо своими собственными силами, может навсегда исчезнуть в расщелине ереси. Результат этот трудно приписать Августину, однако началась такая тенденция именно с него.

Из произведений Блаженного Августина

Дай мне целомудрие — но только не сейчас!

«Исповедь», книга 8, глава 7

Для многих полное воздержание легче, нежели чем умеренность.

«Облагостибрака», глава21

Не было времени, когда бы Ты не создавал чего-нибудь; ведь создатель самого времени Ты. Нет времени вечного, как Ты, ибо Ты пребываешь, а если бы время пребывало, оно не было бы временем.

Что же такое время? Кто смог бы объяснить это просто и кратко? Кто смог бы постичь мысленно , чтобы ясно об этом рассказать? О чем, од-

нако, упоминаем мы в разговоре, как о совсем привычном и знакомом, какие о времени? И когда мы говорим о нем, мы, конечно, понимаем, что это такое, и когда о нем говорит кто-то другой, мы тоже понимаем его слова.

Что же такое время? Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашивающему — нет, не знаю. Настаиваю, однако, на том, что твердо знаю: если бы ничто не проходило, не было бы прошлого времени; если бы ничто не приходило, не было бы будущего времени; если бы ничего не было, не было бы и настоящего времени.

А как могут быть эти два времени, прошлое и будущее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет? и если бы настоящее всегда оставалось настоящим и не уходило в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность; настоящее оказывается временем только потому, что оно уходит в прошлое. Как же мы говорим, что оно есть, если причина его возникновения в том, что его не будет! Разве мы ошибемся, сказав, что время существует только потому, что оно стремится исчезнуть?

«Исповедь», книга 11, глава 14

Люби грешника, но ненавидь грех.

ПucbMo211ePatrologiaeLatinae(1845), том 33

Я мутил источник дружбы грязью похоти; я туманил ее блеск адским дыханием желания. Гадкий и бесчестный, в безмерной суетности своей я жадно хотел быть изысканным и светским. Я ринулся в любовь, я жаждал ей отдаться. Боже мой милостивый, какой желчью поливал Ты мне, в благости Твоей, эту сладость. Я был любим, я тайком пробирался в тюрьму наслаждения, весело надевал на себя путы горестей, чтобы секли меня своими раскаленными железными розгами ревность, подозрения, страхи, гнев и ссоры.

«Исповедь», книга 3, глава 1

Меня увлекали театральные зрелища, они были полны изображениями моих несчастий и служили разжигой моему огню. Почему человек хочет печалиться при виде горестных и трагических событий, испытать которые он сам отнюдь не желает? И, тем не менее, он, как зритель, хочет испытывать печаль, и сама эта печаль для него наслаждение. Удивительное безумие! Человек тем

больше волнуется в театре, чем меньше он сам застрахован от подобных переживаний, но когда он мучится сам за себя, это называется обычно страданием; когда мучится вместе с другими — состраданием.

«Исповедь», книга 3, глава 2

Не было ни жары, ни стужи ; не было грусти, не было искусственного веселья: быта одна непрерывная радость, проистекавшая от Бога, к Которому пылала любовь «от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры» (I Тим. 1,5); и, вто же время, было верное, основанное на чистой любви общение между супругами, согласие ума и тела, легкое соблюдение нетрудной заповеди. Усталость не утомляла, сон не клонил против воли. Откуда же у нас может возникнуть сомнение в том, что они могли произвести потомство без болезни похоти? Надлежащие члены, как и все другие, при-велись бы в движение требованием воли, и «супруг прильнул бы клону супруги» (Вергилий, Энеида, глава 8, стих406) без страстного волнения, при полном спокойствии души и тела и с сохранением целомудрия. Ибо, если этого не подтверждает наш

жизненный опыт, то отсюда отнюдь не следует, что такого вообще не может быть.

«О граде Божием», книга 14, глава26

Разум: Ты, который желаешь знать себя, знаешь ли ты, что ты существуешь? Августин: Знаю. Р.: А откуда ты знаешь? А: Не знаю.

Р.: Простым ты себя чувствуешь или сложным? А: Не знаю.

Р.: Знаешь ли ты, что движешься? А: Не знаю.

Р.: Знаешь ли ты, что мыслишь? А: Знаю.

«Монологи», книга 2, глава 1

Без всяких фантазий и без всякой обманчивой игры призраков для меня в высшей степени несомненно, что я существую, что я это знаю, что я люблю. Я не боюсь никаких возражений относительно этих истин со стороны академиков, которые могли бы сказать: «А что если ты обманываешься?» Если я обманываюсь, то уже поэтому

существую. Ибо кто не существует, тот не может, конечно, и обманываться, я, следовательно, существую, если обманываюсь.

Итак, поелику я существую, если обманываюсь: то каким образом я обманываюсь в том, что существую, если я существую несомненно, коль скоро обманываюсь? Так как я должен существовать, чтобы обманываться, то нет никакого сомнения, что я не обманываюсь в том, что знаю о своем существовании. Из этого следует, что я не обманываюсь и в том, что я знаю то, что я знаю. Ибо как я знаю о том, что существую, так равно знаю и то, что я знаю. Поеликуже эти две вещи я люблю, то к этим двум вещам, которые я знаю, присоединяю и эту самую любовь как третью, равную с ними по достоинству. Ибо я не обманываюсь, что я люблю, если я не обманываюсь и в том, что люблю; хотя если бы даже последнее и было ложно, во всяком случае было бы истинно то, что я люблю ложное.

«О граде Божием», книга 11, глава26

Поэтому ты ни в коем случае не станешь отрицать, что есть неизменная истина, содержащая все то, что неизменно истинно, которую ты не

можешь назвать своей или моей, или истиной какого-то другого человека, но которая для всех распознающих неизменные истины, словно удивительным образом сокровенный и вместе с тем общедоступный свет существует и подается совместно. Но кто мог бы сказать, что все, что является общим для всех рассуждающих и понимающих, имеет отношение к природе каждого из них? Ведь ты помнишь, как я полагаю, что обсуждалось немного ранее относительно телесных чувств, а именно: то, что мы сообща получаем благодаря чувству зрения и слуха, например цвета и звуки, которые я и ты одновременно видим и одновременно слышим, не имеет отношения к природе нашего зрения и слуха, но является общим для нашего восприятия. Таким образом, ты также ни в коей мере не станешь утверждать о том, что я и ты видим каждый своим умом, имеет отношение к природе ума каждого из нас. Ведь ты можешь сказать о том, что одновременно видят глаза двоих, есть не глаза того или другого, но нечто третье, к чему обращен взгляд и того, и другого.

«О свободе воли», книга 1, глава 12

Бог не создал никого, — не говорю из ангелов, но даже из людей, о ком Он не знал наперед, что он сделается злым, и в то же время не знал бы, какую благую пользу извлечет Он из него и таким образом украсит ряд веков, как какой-нибудь превосходнейший стих своего рода как бы антитезами.

«О граде Божием», книга 11, глава 18

Люби и делай что хочешь. «О послании Иоанна Богослова», трактат 7, частъ8

Вот мой ответ спрашивающему: «Что делал Бог до сотворения неба и земли?» Я отвечу не так, как, говорят, ответил кто-то, уклоняясь шуткой от настойчивого вопроса: «Приготовлял преисподнюю для тех, кто допытывается о высоком». Одно — понять, другое — осмеять…

И если чей-то легкомысленный ум… удивляется, почему Ты, Господи… не приступил ктако-му великому делу в течение бесчисленных веков,; то пусть он пробудится и поймет, что удивление его напрасно. Как могли пройти бесчисленные века, если они не были еще созданы Тобой, Твор-

цом и Учредителем всех веков? Было разве время, Тобой не учрежденное? И какмогло оно пройти, если его вовсе и не было? Атак как делатель всякого времени — Ты, то, если до сотворения неба и земли было какое-то время, то почему можно говорить, что Ты пребывал в бездействии? Это самое время создал Ты, и не могло проходить время, пока Ты не создал времени.

Ты не во времени был раньше времен, иначе Ты не был бы раньше всех времен.

«Исповедь», книга 11, главы 12и 13

Следующие три цитаты содержат поступательно развивающуюся аргументацию о времени:

Разве не правдиво признание души моей, признающейся Тебе, что она измеряет время? Да, Господи Боже мой, я измеряю и не знаю, что измеряю. Я измеряю движение тела временем. И разве я не измеряю само время? Когда я измеряю, как долго движется тело и как долго проходит оно путь оттуда сюда, что я измеряю, как не время, в течение которого тело движется?

А само время чем мне измерять? Более длинное более коротким, подобно тому, как мы выме-

ряем балку локтем? Мы видим, что длительностью краткого слога измеряется длительность долгого: о нем говорится, что он вдвое длиннее. Мы измеряем величину стихотворения числом стихов…

Точной меры времени здесь, однако, нет; может ведь иногда случиться, что стих более короткий, но произносимый более протяжно, займет больше времени, чем стих более длинный, но произнесенный быстро…

Поэтому мне и кажется, что время есть не что иное, как растяжение, но чего? не знаю; может быть, самой души.

«Исповедь», книга 11, глава 33

Что же я, Господи, измеряю, говоряилинео-пределенно: «это время длиннее того», или определенно: «оно вдвое больше того». Что я измеряю время, это я знаю, но я не могу измерить будущего, ибо его еще нет; не могу измерить настоящего, потому что в нем нет длительности, не могу измерить прошлого, потому что его уже нет. Что же я измеряю? Время, которое проходит, но еще не прошло?

«Исповедь», книга 11, глава 33

В тебе, душа моя, измеряю я время. Избавь меня от бурных возражений; избавь и себя от бурных возражений в сумятице своих впечатлений. В тебе, говорю я, измеряю я время. Впечатление от проходящего мимо остается в тебе, и его-то, сейчас существующее, я измеряю, а не то, что прошло и его оставило. Вот его я измеряю, измеряя время. Вот где, следовательно, время или же времени я не измеряю.

«Исповедь», книга11,глава 36

Хронология Блаженного Августина

354 н.э. Родился 13 ноября в Тагасте.

начало 370-х Студент в Карфагене. Чтение Цицерона воспламеняет его влечение к философии. Он становится приверженцем манихейства.

382 Из Карфагена отправляется в Рим.

конец 380-х Становится профессором в Милане. Слушает проповеди Амвросия.

386 Обращение в христианство.

387 Крещен Амвросием. Возвращается в Африку (его мать Моника умирает по дороге в Остии).

391 Рукоположен в священника, помощник епископа Иппона Валерия.

396 Валерий умирает, и Августин становится его преемником на посту епископа.

396-411 Борьба с ересью донатистов.

399 Пишет «Исповедь».

410-е Борьба с ересью Пелагия.

413 В результате падения Рима начинает писать «О граде Божием».

410, далее Еретики-пелагиане переселяются в Северную Африку.

426 После 13 лет труда заканчивает «О граде Божием» в возрасте 72 лет.

428 Вандалы вторгаются в североафриканские провинции Римской империи.

430 Августин заключен в Иппоне, так как в мае вандалы начали его осаду.

430 28 августа, в возрасте 72 лет, Августин умирает в осажденном Иппоне.

497 Епископы, изгнанные из Северной Африки вандалами, переносят останки Августина на Сардинию.

VIII век Король Луипранд Ломбардский переносит останки Августина в Павию, в Италии.

Эпоха Блаженного Августина

360 н.э. Создание христианской общины в Кандида Каза на северо-западе Британии.

370 Первое появление гуннов в Европе, на севере Черного моря.

370, далее Готы, вытесненные перемещающимися на запад гуннами, перешли западные границы Римской империи.

378 Вестготы побеждают римлян в битве при Адрианополе (современный Эдирн, в западной Турции), разрушив легенду о непобедимости римлян.

381 Вселенский собор в Константинополе (современный Стамбул).

395 Вестготы вторглись на территорию Греции.

397 Смерть св. Амвросия.

конец IV века Продолжается расселение евреев, основываются новые общины в столь далеких от их родины местах, как южная Испания и центральная Германия.

начало 400-х Император Гонорий отзывает последние римские легионы из Британии.

400 Население всего мира приблизительно насчитывает чуть более 250 млн чел.

410 Рим взят и разграблен вестготами.

419 Смерть Пелагия, основателя пелагианс-кой ереси.

428 Вандалы начинают вторжение в североафриканские провинции Римской империи.

середина V века Англы, саксы и юты делают набеги на Британию через Северное море.

430 Осада Иппона.

431 Вселенский собор в Эфесе.

432 Конец христианской общины в Кандида Каза, на северо-западе Британии, существовавшей 72 года.

434 Гунн Аттила, известный как Flagellum Dei (Бич Божий), становится лагерем на землях болгар (современная Болгария).

ГЕГЕЛЬ

ГЕГЕЛЬ ЗА 90 МИНУТ

ВСЯ МИРОВАЯ ФИЛОСОФИЯ ЗА 90 МИНУТ!

Введение

1770 год — год рождения Гегеля — был знаменательным по нескольким причинам. В этом году в Кенигсбергском университете Кант защитил свою диссертацию «О форме и принципах чувственно воспринимаемого и умопостигаемого мира». В этом же году родились поэты Гельдерлин и Вордсворт. Начиналась эпоха лирической восторженности и сухой систематизации, крайнего объективизма и предельной субъективности. Европа стояла на пороге величайших перемен, подобных которым она не помнила со времен Ренессанса. В политике выражением этих перемен стала Французская революция, в искусстве — движение романтизма.

Тем временем промышленная революция меняла облик континента. А всего через несколько лет после смерти Гегеля Маркс уже готовил почву для новой революции, которой в XX веке было суждено изменить облик всего мира.

Гегель не стоял в стороне от этих изменений. Студентом он восторгался Французской революцией, а затем (вполне в духе своего знаменитого диалектического метода) резко поменял свои убеждения и стал воспевать архиконсервативное Прусское государство.

Диалектический метод Гегеля породил самую громоздкую и могущественную систему в истории философской мысли, монолитную, как то государство, которое она должна была прославлять. А Карл Маркс, впитав идеи Гегеля, разработал учение, которое породило самую громоздкую и могущественную политическую систему в истории человечества (любопытно, что многими своими чертами эта система поразительно напоминала Прусское государство).

Так диалектический метод действовал на практике — хотя, узнай об этом сам Гегель, он, вероятно, был бы удивлен.

Жизнь и труды Гегеля

«Величайшая наглость в преподнесении чистой бессмыслицы, в наборе бессмысленных, диких сочетаний слов, которые до сих пор можно было услышать только в доме для умалишенных, нашла, наконец, свое выражение у Гегеля; она сделалась орудием самой грубой из когда-либо известных мистификаций и сопровождалась успехом, который поразит потомство и останется в веках памятным свидетельством немецкой глупости». Так писал Шопенгауэр, коллега Гегеля по Берлинскому университету. Мы приводим здесь эти слова не для того, чтобы создать у читателей предвзятое мнение о гегелевской философии, а для того, чтобы предостеречь их. Для Гегеля фи-

лософия — занятие чрезвычайно серьезное, поэтому договоримся сразу: никаких шуток.

Как сказал один ревностный английский проповедник, который, выступая в Бате, заметил, что разговоры о геенне огненной только забавляют собравшееся послушать его избранное общество: «Для смеющихся нет надежды».

Гегель создал небывало сложную философскую систему, понимание которой требует предельной концентрации. Поэтому Шопенгауэр, с его архиострым умом, похоже, просто не стал утруждать себя ее пристальным изучением.

С другой стороны, Георг Вильгельм Фридрих Гегель родился 27 августа в Штутгарте. Семья будущего философа насчитывала не одно поколение чи –новников, а его отец служил в Вюртембергском казначействе. В дальнейшем напоминанием о среде, в которой вырос Гегель, будет сильный швабский акцент, который он сохранит до конца своих дней, как и твердое убеждение в том, что скромность — один из главных признаков подлинной культуры.

У Гегеля было слабое здоровье, в детстве и отрочестве он перенес несколько тяжелых заболеваний. В 6 лет мальчик чуть не умер от оспы.

Больше недели он ничего не видел, на лице впоследствии осталось множество оспинок. В 11 лет он перенес лихорадку, которой заразилась вся семья и от которой умерла его мать. А уже будучи студентом, заболел малярией и провел в постели несколько месяцев.

По мере взросления у Гегеля пробудилась тяга к чтению. Он читал все подряд: книги, газеты, трактаты по любым проблемам, которые только могли прийти ему в голову. При этом уже в раннем возрасте Гегель считал, что во всем должна быть система, и добросовестно переписывал в свой дневник отрывки из прочитанного. Эта, по его собственному выражению, «мельница цитат», ставшая для него настоящей школой педантичности, содержала высказывания по самым разным вопросам — от физиогномики до философии, от геометрии до ипохондрии. События из личной жизни заносились в дневник только в том случае, если они могли служить подтверждением какого-либо абстрактного принципа. Если же не происходило ничего достойного внимания, Гегель с подобающей ему серьезностью описывал причины столь плачевного положения дел.

Любознательный читатель, заглянув в эту интеллектуальную «лавку древностей», обнаружит, что рассказ о пожаре соседствует здесь с описанием концерта, а далее следуют: повествование о наступивших холодах и анализ данного явления; краткий разбор проповеди «Жажда денег — корень всех зол»; перечисление достоинств полученного в подарок латинского словаря. Как отмечает один знаток гегелевского творчества, «он пишет речь на латыни, объясняет, почему тему для латинского сочинения нельзя диктовать по-немецки, на полях записывает свое школьное расписание; он вспоминает, как они с друзьями видели хорошеньких девушек; комментирует Вергилия и Демосфена; ему интересно узнать, как устроены музыкальные часы и как используют атлас звездного неба, а в воскресенье он занимается тригонометрией».

Трудно переоценить значение этого дневника как свидетельства фантастической эрудиции и вместе с тем неожиданной в столь молодом человеке педантичности.

Перелистывая массивные тома сочинений Гегеля, встречаешь столько ссылок и цитат, что труд-

но понять, как все это богатство мог вместить в себя ум одного человека. Если эти цитаты и содержат некоторые неточности, то это только лишний раз подтверждает, что Гегель был человеком поистине энциклопедического ума. Гегель всегда цитировал по памяти: он не любил отвлекаться от своих размышлений только для того, чтобы проверить верность цитаты по первоисточнику.

Кэрд, один из ранних биографов Гегеля, пишет, что отец философа «во всем любил порядок и был по натуре консерватором, как и подобало человеку его положения». По-видимому, этоттипич-ный служащий провинциального казначейства не слишком интересовался своими детьми. В это время самым близким для Гегеля человеком была его сестра Христина. Гегель был старше сестры на три года. Лишившись матери, дети сильно привязались друг к другу. Эта необычайная душевная близость позволила Гегелю сформулировать очередной абстрактный принцип: любовь сестры к брату — вот высшая форма любви. Позже в качестве иллюстрации этого принципа он будет ссылаться на «Антигону» Софокла. Антигона предает земле тело своего брата, хотя и знает, что за это ей положена

смерть. Выполнив свой долг перед братом, она покончила с собой. Результатом ее поступка становятся новые самоубийства и всеобщее отчаяние. Как мы увидим чуть позже, гнетущая атмосфера этой греческой трагедии очень точно отражала сущность отношений между Гегелем и его сестрой. Впечатлительная Христина смотрела на своего всеведущего брата, как на Бога. Любовь к нему приняла у нее форму болезненной привязанности, оказавшей впоследствии трагическое влияние на ее судьбу.

В 18 лет Гегель поступил на богословское отделение Тюбингенского университета. Хотя у него были все задатки первоклассного чиновника, родители хотели, чтобы он посвятил себя служению Богу. К тому времени интересы Гегеля уже выходили далеко за рамки богословия, однако по-настоящему интересоваться философией он стал только в университете. Благодаря этому интересу в Тюбингене Гегель сблизился с двумя выдающимися людьми того времени. Первым был Гельдер-лин, страстный поклонник культуры Древней Греции, ставший впоследствии одним из величайших немецких поэтов. Вторым — Шеллинг, чья про-

никнутая романтическим духом натурфилософия предвосхитила романтизм ХIХ века, возникший в качестве протеста против ограниченности рационализма. Оказавшись в таком «звездном» окружении, Гегель и сам вскоре превратился в бунтаря-романтика. Узнав о вспыхнувшей во Франции революции, Гегель с Шеллингом отправились на рассвете на рыночную площадь, чтобы посадить там «дерево свободы».

В университете Гегель увлекся древнегреческой культурой и философией Канта. Он восторженно отзывался о кантовской «Критике чистого разума» и считал ее публикацию семью годами раньше — в 1781 году — «величайшим событием за всю историю немецкой философии».

Чтобы понять значение Канта для развития немецкой теоретической мысли, необходимо обратиться к истории философии. В XVIII веке шотландский философ Юм заявил, что философское знание не может быть сколько-нибудь достоверным, и провозгласил опыт единственным надежным источником знаний. Эмпирическая философия Юма отрицала возможность создания новых философских систем. Для построения

любой новой системы необходима причинность (причинно-следственные связи), однако существование таких связей доказать невозможно. Мы можем наблюдать, как одно явление следует за другим во времени, но из этого нельзя заключить, что между этими явлениями существует связь. Казалось, наступил конец философии.

Однако Канту удалось предотвратить эту катастрофу. Он предположил, что причинно-следственные связи — лишь один из способов восприятия мира. Юм был прав: причинности как таковой не существует, зато она существует в нас самих и позволяет нам познавать мир. Через нее мы воспринимаем мир, как воспринимаем его через пространство, время, цвет и т. д.

Исходя из этого положения, Кант разработал всеобъемлющую философскую систему, основанную на принципах разума, а затем изложил свои взгляды в ряде почти не поддающихся пониманию трудов. Так началась славная эпоха немецкой классической философии, возвышенной и многословной. Гегель был в восторге: в трудах Канта угадывался ум столь же энциклопедический (и столь же прозаичный), как и его собственный.

Итак, Гегель штудировал Канта, урывками читал древних классиков и исправно поставлял на свою «мельницу цитат» новые порции урожая. Однокашники называли его не иначе как «старик» — видимо, потому, что он имел репутацию скучного человека и был известен своей маниакальной страстью к самообразованию. К моменту окончания университета в 1793 году Гегель решил, что пастором он не будет. Больше всего ему хотелось получить место в университете, но, как ни странно, особых академических лавров он не снискал. В его выпускном свидетельстве говорится, что его познания в философии весьма посредственны.

Как это часто бывает с людьми незаурядными и еще чаще — с посредственностями, в университете Гегель читал книги, по преимуществу не имевшие никакого отношения к университетской программе. Теперь он намеревался продолжить это хаотическое самообразование, а чтобы зарабатывать на жизнь, начал давать частные уроки. Три года он работал домашним воспитателем в Берне, столице Швейцарии. В это время он много занимался в библиотеке и быт очень одинок.

Гегель находил утешение в общении с природой. Любопытный штрих к психологическому портрету Гегеля — его рассказ о своем восприятии величественной альпийской природы. «Природа примиряет меня с самим собой и с другими людьми, — пишет Гегель. — Поэтому я так часто ищу защиты у нашей истинной матери. Она помогает мне отгородиться от людей и не вступать с ними в какие-либо соглашения».

Однако величественные альпийские вершины казались Гегелю «вечно мертвыми»; водопады же, напротив, были олицетворением свободы, игры, вечного движения.

По мнению психолога Шарфштейна, суровые громады гор ассоциировались у Гегеля с давящей неподвижностью депрессии, а водопад символизировал радость человека, от этой депрессии освободившегося. Возможно, здесь действительно была какая-то психологическая подоплека; возможно, это лишь очередная попытка найти скрытый смысл там, где его нет. Как бы мы ни относились к этой теории, одно известно наверняка: в те годы Гегеля мучили приступы глубокой депрессии. Более поздние произведения и портреты филосо-

фа дают основание полагать, что этот недуг преследовал его на протяжении всей жизни.

Вдохновившись творчеством своего героя-. Канта, — Гегель пишет ряд религиозных трактатов, в которых критикует христианство за авторитарность, и «Жизнь Иисуса», где Христос представлен почти исключительно как светская фигура. Слова гегелевского Христа поразительно напоминают высказывания Канта: вместо мудрой простоты евангельских заповедей читателя потчуют вычурностью и тяжеловесностью прусского философствования. В основу своего нравственного учения Кант положил так называемый категорический императив: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом». Это правило явно перекликается со словами Христа: «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Гегель решил перещеголять своего кумира, в результате чего Христос у него произносит следующую фразу: «Если ты можешь пожелать, чтобы какой-либо закон стал всеобщим законом среди людей, и если ты считаешь его за-

коном для самого себя — согласно такой максиме ты и должен поступать». Гегелевская попытка изобразить Христа была бескрылой по стилю и содержанию, и позже Гегель сам пожалел об этом «чудесном перевоплощении» (при жизни Гегеля книга опубликована не была, а в старости он попытался уничтожить все экземпляры «Жизни Иисуса»).

В 1796 году друг Гегеля Гельдерлин помог ему получить место воспитателя во Франкфурте, но, приехав туда, Гегель обнаружил, что Гельдерлин без памяти влюблен в жену местного банкира, казавшуюся ему воплощением духа Древней Греции. Гегель снова оказался предоставленным самому себе. Чтобы отогнать усиливающуюся меланхолию, он с новым рвением принялся за занятия. В свободное время, которого у него было не так уж много, он начал сочинять невыносимо тоскливые, неуклюжие стихи.

«Что посвященный запретил себе сам, несовершенным душам мудрый закон запретил, Чтобы они не могли открыть никому, что он в святую ночь испытал, Чтобы его высокую душу крикливый их вздор от размышлений не мог отвлечь, чтобы, услышав их

болтовню, он не разгневался на божество, Чтобы само божество не оказалось втоптанным в грязь».

Все-таки сила Гегеля — в прозе, а не в поэзии.

В эти годы страдавший от одиночества Гегель испытал своеобразное внутреннее озарение. Ему словно открылись глубинная сущность мира, божественное единство космоса, где разделение на конечные объекты — лишь иллюзия, все взаимозависимо и в основе всего — целое. Гегель читал Спинозу, еврейского философа-пантеиста XVTI века. По-видимому, философия последнего и позволила Гегелю увидеть мир именно таким.

Философская система Спинозы — сооружение не менее грандиозное, чем философия Канта. Спиноза выстроил ее по образцу евклидовой геометрии. Взяв за основу совокупность аксиом и определений и доказывая ряд вытекавших из них теорем, философ представил мир в виде бесконечной системы, удивительно гармоничной и разумной. Эта геометрическая система, Вселенная — есть Бог, и только Он вполне реален. Он (а значит, и бесконечная Вселенная, которая содержится в Нем) не заключает в себе никакого отрицания и подчиняется абсолютной логической необходимо-

сти. Наше видение мира как чего-то несовершенного, порочного, конечного и полного случайностей — следствие ограниченности человеческого ума; тем не менее люди способны осознать абсолютную необходимость и объективное существование бесконечного целого.

Под влиянием этого мистического опыта Гегель решил отказаться от таких развлечений, как поэзия, богохульство и ведение дневника в форме энциклопедии, и полностью посвятить себя философии. Вся последующая жизнь Гегеля была попыткой выразить это новое видение мира словами и поставить его на прочный рациональный фундамент. Плодом этих размышлений стала его собственная всеобъемлющая система.

С самого начала эта система во многом напоминала философию Спинозы, хотя в ней, безусловно, не было такой геометрической четкости. В том, что касалось стиля, Гегель был по-прежнему солидарен с Кантом: чем запутаннее, тем лучше. Однако именно благодаря Спинозе Гегель перестал смотреть на вещи исключительно сквозь призму кантовской философии. Оказалось, что это не единственно возможное объяснение мира.

В 1799 году умер отец Гегеля, оставив ему небольшое наследство — по словам Дюранта, 1500 долларов (что, видимо, надо понимать как «1500 талеров» — ведь именно от этого слова происходит слово «доллар»). Этого было достаточно, чтобы не умереть с голоду, и Гегель написал своему другу Шеллингу письмо с просьбой порекомендовать ему какой-нибудь немецкий город, где он мог бы жить без особых трат, — с незатейливой местной кухней, хорошей библиотекой и «eingutes bier» (вкусным пивом). Шеллинг, который, несмотря на свою молодость, уже был профессором Йенского университета и пользовался огромной популярностью, недолго думая, предложил Гегелю приехать к нему. (Похоже, что ни Гегель, ни Шеллинг совсем не разбирались в пиве, что в принципе для философов не характерно. То пиво, которое я попробовал в Йене, уж точно не входило в Бундеслигу Великого Немецкого Пива. Потом мне сообщили, что его привезли из местной лечебницы для безнадежно больных, что, без сомнения, было весьма утешительно.)

Гегель приехал в Йену в 1801 годуй получил место приват-доцента в университете. Жалование при-

ват-доцента напрямую зависело от числа студентов, посещавших его лекции. Ксчастьюдля Гегеля, унего были некоторые сбережения: сначала к нему на лекции ходили только четыре человека. (В отличие от своего великого учителя-метафизика Канта, который был отвратительным писателем и блестящим лектором, Гегель был последователен: слушать его лекции было также трудно, как читать его книги.)

В концеХУШ века университет Йены был центром духовной жизни Германии. Время от времени здесь читал лекции по истории Шиллер; братья Шлегели и поэт Новалис закладывали здесь фундамент первой в Германии романтической школы, а идеалист'Фихте знакомил студентов с новейшей посткантианской философией. Все эти поэтические фигуры уже покинули Йену к тому времени, когда туда приехал Гегель. Зато теперь там работал 26-летний Шеллинг, вдохновлявший студентов своей романтической философией природы. Гегелю вся эта романтика не нравилась, и он рассорился с Шеллингом.

Тем временем, несмотря на то, что посещаемость его лекций резко возросла (до 11 человек), денег у Гегеля оставалось все меньше. Но он не

искал легких путей. Проще представить себе ежа без иголок, чем Гегеля, изменившего своим принципам. Он ни на миг не поддался соблазну сделать свои лекции интересными или хотя бы понятными. Как раз в это время Гегель начинал формулировать основные положения своей системы, причем делать это он предпочитал непосредственно в процессе общения со своими ни в чем не повинными слушателями. Вот слова одного верного последователя Гегеля, учившегося у него несколькими годами позже: «Начав запинаться уже на первом слове, он медленно продвигался вперед, потом начинал все сначала, останавливался, говорил и думал. Слушателям начинало казаться, что нужное слово никогда не будет найдено, и как раз тогда оно обязательно находилось… Теперь выдумали, что поняли мысль лектора, ижда-ли ее развития. Напрасно. Мысль, вместо того чтобы двигаться вперед, топталась на месте, и одни и те же слова повторялись снова и снова. Но если вы, утомившись, отвлекались хотя бы на минуту, нить рассуждений была безнадежно утеряна». И это — слова ученика, боготворящего своего учителя. О том, какое действие такие приемы обуче-

ния могли оказать на злополучного студента, просидевшего всю ночь за кружкой пива (из лечебницы), можно только догадываться.

С Гегелем надо было что-то делать. В конце концов кто-то не выдержал и обратился к Гете, который состоял тайным советником при веймарском дворе и был весьма влиятельным человеком. В результате Гегеля сделали экстраординарным профессором (что, по мнению некоторых его коллег, только подтвердило очевидное) и назначили ему жалование в размере 100 долларов.

Это позволило ему вплотную заняться написанием своего великого труда — «Феноменологии духа». Правда, феноменальная деятельность Гегеля не ограничивалась одним духом: как раз тогда обнаружилось, что его квартирная хозяйка беременна. Этот факт обычно лишь проскальзьь вает в его биографиях подобно тому, как алмазы мудрых мыслей изредка сверкают в лабиринтах его прозы. Блеснул — и погас, растаял во мраке. Но жизнь — не философская система, где истина подчас остается неразгаданной на протяжении многих лет после смерти автора. Квартирная хозяйка назвала Гегеля в качестве виновника.

Тем временем Наполеон расширял границы своей империи. Конфликт с Пруссией стал неизбежен, и в 1806 году французские войска вошли в Йену. Гегель, презиравший прусскую бюрократию, с восторгом встретил приход Наполеона. Но вряд ли это было отголоском юношеского романтизма. Скорее ему казалось, что на его глазах сам ход истории подтверждает верность его теорий. «Я видел, какчерез город проехал Наполеон, эта мировая душа». На следующий день французские солдаты начали грабить и поджигать дома на его улице, и Гегель, с «Феноменологией духа» в кармане пальто, был вынужден бежать к жившему неподалеку знакомому профессору (зная размер «Феноменологии духа», можно предположить, что у Гегеля было очень большое пальто). Пока французская и прусская армии сражались на подступах к городу, он дописывал свой шедевр. Предание гласит, что, когда солдаты начали возвращаться в город, Гегель оторвался от работы, выглянул в окно и спросил: «Кто победил?»

Победили французы, и восторгу Гегеля не было предела. Мировая душа победно шествовала по этому бездушному миру. Но после битвы при Йенеуни-

верситет закрыли, и Гегель снова остался без денег. Единственным источником дохода для него теперь было профессорское жалованье. В следующем году быта опубликована «Феноменология духа».

По общему признанию, эта книга является самым законченным и сложным произведением Гегеля. Благодаря Канту стало ясно, чтолюбое мало-мальски серьезное философское сочинение должно содержать не менее 800 страниц. В этом отношении Гегель оказался достойным учеником своего учителя. Более того, он превзошел последнего в пространности изложения. В качестве примера приведу одно, далеко не самое длинное и трудное для понимания, высказывание: «Между тем, подобно тому, как сам дух не есть нечто абстрактно-простое, а есть система движений, в которой он различает себя в моментах, но в самом этом различении остается свободным, и подобно тому, как он вообще расчленяет свое тело по различным отправлениям и каждую отдельную часть тела определяет только для одного отправления, точно также можно представить себе и то, что текучее бытие его внутри-себя-бы-тия есть бытие расчлененное и, по-видимому, его так и нужно представлять…» И так далее.

При первом знакомстве этот мухослон может показаться даже забавным. Но после прочтения двухсот-трехсот страниц подобного текста желание смеяться возникает не у всех.

Однако было бы ошибочным полагать, что такова вся «Феноменология духа». Автор постепенно (очень постепенно) подводит нас к кульминации — описанию Абсолютного Знания. Нелегко придумать предложение почти из семи строк, на всем своем протяжении абсолютно лишенное какого-либо смысла (не верите — попробуйте сами). Но Гегель уже вошел во вкус, и теперь ему ничего не стоило написать хоть сотню страниц в таком же духе: «Познавание чистых понятий науки в этой форме образований сознания составляет тот аспект их реальности, в котором их сущность, понятие, установленное в ней в своем простом опосредовании в качестве мышления, раскрывает моменты этого опосредования и проявляется, следуя внутренней противоположности» (из «Феноменологии духа»).

Гегель называл это «попыткой научить философию говорить по-немецки». Некоторые думают, что ему это удалось. Но эта порочная точка

зрения оскорбительна для немецкого языка, языка Гельдерлина и Рильке. Прежде чем чему-то учить философию, Гегелю, возможно, следовало бы самому научиться говорить по-немецки.

Но что же это все-таки значит? Если человек пишет 800-страничный труд — неважно, на каком языке, — должен же в этом быть хоть какой-то смысл! Вооружившись этим доводом, не одно поколение исследователей пускалось в путешествие по зыбучим пескам гегелевской прозы. Одни заканчивали его марксистами, другие — экзистенциалистами, а третьи не закончили вовсе (гегельянцы). Это неудивительно: в конце концов, Гегелю потребовалось десять томов, чтобы вкратце изложить свою систему (ожидается, что в новом собрании сочинений Гегеля, которое готовит к выпуску Deutsche Forschungsgemeinshaft, будет 50 с лишним томов). Поэтому любая попытка представить философию Гегеля в виде ограниченного набора формул будет напоминать попытку по маленькой косточке из кончика хвоста динозавра восстановить облик того неуклюжего чудища, которому она принадлежала.

В «Феноменологии духа» Гегель описывает логический процесс восхождения человеческого

духа от обыденного сознания к Абсолютному Знанию через ряд промежуточных этапов: самосознание, разум, дух и религию. Эта идея и стала тем фундаментом, на котором он в дальнейшем выстроил свою универсальную систему.

Философская система Гегеля объясняла буквально все. Были ли эти объяснения верными? Ответ на этот вопрос зависит от того, под каким углом мы будем рассматривать структуру и динамику этой системы. В основу ее лег разработанный Гегелем оригинальный способ мышления — его прославленный диалектический метод. Исходным пунктом этого метода является «тезис». Например: бытие. По мысли Гегеля, тезис неизбежно представляется чем-то несовершенным и неполным. Попытка дать определение бытию рано или поздно приводит нас к противоположной идее — идее небытия. Но оказывается, что и антитезис — нечто несовершенное, недостаточное. В итоге две противоположности сливаются, образуя синтез, в данном случае — становление. Синтез вбирает в себя все рациональное, что есть в тезисе и антитезисе, и может, в свою очередь, стать новым тезисом. Благодаря этому описан-

ный выше процесс может повторяться, причем каждая новая триада оказывается все более рациональной, а значит, и более духовной. Поднимаясь по ступеням этой системы, дух постигает себя и свою значимость. Итогом этого процесса является Абсолютное Знание, которое определяется как «дух, познавший самого себя какдух».

Но все же ключевым моментом гегелевской системы остается диалектика. Ее законы действуют на всех ступенях развития — от области чистого разума до более приземленных сфер, таких как история, искусство, наука и т. д. Примером диалектики на этом уровне может служить следующая триада:

Тезис:архитектура

Антитезис: романтическое искусство

Синтез: классическая скульптура

Мы не будем обсуждать здесь, насколько верными эти построения кажутся нам лично. Сейчас важно, чтобы читатель получил представление о том, какое сырье шло в ход на этой универсальной «фабрике идей».

Еще один пример — более абстрактный, расплывчатый (и, естественно, лучше вписывающийся в предложенную Гегелем схему):

Тезис:всеобщность

Антитезис: единичность

Синтез: индивидуальность

На создание диалектического метода (сам философ называет его диалектической логикой) Гегеля подвигло похвальное стремление преодолеть главный недостаток логики традиционной, а именно — ее абсолютную бессодержательность. Логика всегда говорит только о себе самой. Возьмем традиционное логическое построение.

Все философы страдают манией интеллектуального величия.

Гегель — философ.

Следовательно, Гегель страдает манией интеллектуального величия.

Мы вполне могли бы сказать то же самое о магах, волшебниках и Мерлине. По сути все сводится к следующей схеме:

Все А есть В

X есть А

Следовательно, X есть В.

Как бы ни менялось содержание, логическая форма остается прежней. Гегель считал, что задача логики — в поиске истины. Но что такое исти-

на, если она лишена содержания? Традиционная логика не дает нам никакой информации; она не в состоянии обнаружить подлинную истину. Этот разрыв между формой и содержанием Гегель и стремился преодолеть.

Объясняя свою точку зрения, Гегель настаивает на том, чтобы его выслушали с начала до конца (уверяя нас, что, если не все в его рассуждениях покажется нам логичным, это не должно нас смущать: при целостном рассмотрении его аргументации все встанет на свои места). Прежде всего Гегель говорит, что задача логики — изучать мышление. Какмы уже знаем, вершиной диалектического процесса является Абсолютный Дух. Это высшая реальность, не зависящая от конкретных форм, которые дух принимает в процессе своего развития. Именно дух определяет развитие мира. Поэтому изучение закономерностей развития духа (мышления) позволит понять закономерности мирового развития.

Из сказанного выше следует, что объективная действительность не может существовать независимо от мысли. Действительно, в «Феноменологии духа» Гегель утверждает, что мысль есть объективная действительность, и наоборот. Мысль и

объективная действительность тождественны. Это значит, что, изучая мысль, логика изучает и действительность. Таким образом, предмет логики — «истина как таковая».

Итак, диалектика, в основе которой лежит триадический метод (тезис — антитезис — синтез) имеет как форму, так и содержание. Ее законы аналогичны законам развития духа; она стремится к постижению «истины как таковой». Поскольку тезис не способен вместить в себя все богатство содержания того или иного понятия, он порождает антитезис. Так, тезис «бытие» неизбежно порождает антитезис «небытие», а затем сливается с ним, образуя синтез «становление».

В этой системе, безусловно, заложено множество неожиданных, глубоких, плодотворных идей. Но все это, в сущности, поэтические идеи. Да и сама система Гегеля — это, в сущности, красивый поэтический вымысел. Правда, бабочка поэзии оказалась придавленной кувалдой прусской основательности. А ближе к подножию выстроенной Гегелем пирамиды идей можно обнаружить немало утверждений, которые не соответствуют действительности (Тезис: религия евреев. Антитезис:

религия римлян. Синтез: религия греков) или же просто бессмысленны (Тезис: воздух. Антитезис: земля. Синтез: огонь и вода). Отсюда становится очевидным, что, хотя сам Гегель и называл свою систему необходимой (в логическом смысле), многие ее положения произвольны. В ней нет той строгой логики, которую мы находим у того же-Спинозы. А позже мы увидим, что в применении к менее отвлеченным сферам, таким как история, она может быть источником довольно опасных идей. (Идея о национальном лидере как воплощении «мировой души» могла быть объяснимой в ХIХ веке с его поэтическим культом Наполеона, но сегодня, учитывая опыт XX века, с ней вряд ли можно согласиться.)

Публикация этого труда не помогла Гегелю поправить свое финансовое положение. Университет быт по-прежнему закрыт, и Гегель начал искать работу. Но тут случилось неизбежное. Диалектический процесс, происходивший все это время неподалеку, в положенное время увенчался синтезом: у квартирной хозяйки Гегеля родился сын.

Мальчика назвали Людвигом. Вскоре Гегель уехал из Йены и два года работал редактором

Bamberger Zeitung (Бамбергской газеты). Увы! Мы можем только догадываться о том, что он писал в своих передовицах. Судя по всему, все номера этой газеты за 1807/1808 гг. пришлись не по вкусу устремленному ввысь историческому процессу.

В 38 лет Гегель стал директором Нюрнбергской гимназии. Директорские обязанности были не слишком обременительными, и в течение 8 лет, которые он провел на этом посту, у него всегда было достаточно времени для занятий философией.

Гегель уже давно отказался от тезиса о революционном освобождении, зато антитезис данной идеи нашел в нем горячего сторонника. Лучшего директора гимназии нельзя было и пожелать. Гегель заявлял: «Смысл образования заключается в том, чтобы искоренить любые индивидуальные проявления фантазии и мысли, которые могут возникнуть у молод ежи… Мысль, как и воля, должна начинать с послушания».

Подобно многим директорам школ, которые равнодушны к своей работе или просто ленивы, герр ректор Гегель превыше всего ставил дисциплину. Редко кто отваживался побеспокоить его, когда он работал у себя в кабинете. Вот воспоми-

нания одного из его учеников:«…мы с товарищем пошли к нему со своими жалобами. Какой нам был оказан прием! Мы еле ноги унесли».

Здесь возник еще один неожиданный антитезис. Гегель полюбил. Некоторым этот факт кажется не менее загадочным, чем понятие Абсолюта в гегелевской философии. Гегелю было 40 лет. Он был закоренелым холостяком (если не считать одной досадной оплошности). Годы напряженных занятий не прошли бесследно. У него было невыразительное одутловатое лицо — лицо преждевременно состарившегося человека — и жидкие волосы. Он быт крепко сложен, но сутулился, а в обществе держался скованно. У Георга Вильгельма Фридриха Гегеля не было харизмы — это признавали даже его преданные ученики. Девушка, которую он полюбил, Мари фон Тухер, происходила из респектабельной нюрнбергской семьи. Ей было всего 18 лет.

Мари была подругой Жана Поля, популярного в то время писателя из ранних романтиков, и романтические разговоры о «чувстве» и «благородных порывах» не казались ей пустой болтовней. Гегель посвящал ей тяжеловесные стихи, в

которых детально разбиралась диалектическая природа любви. Да и на свиданиях он часто забывал, что разговаривает не с провинившимися школьниками, а с дамой сердца, и отчитывал ее за чрезмерную восторженность. Позже в одном из писем он будет просить прощения: «Признаюсь, когда мне приходится критиковать принципы, я слишком быстро забываю о том, в какой форме приверженность этим принципам выражена у конкретного человека — в данном случае, у тебя, — я отношусь к ним слишком серьезно, потому что вижу их общемировое значение, которого ты, может быть, и не замечаешь — а точнее, и вовсе не видишь». Интересно, что бы Гегель сказал, если бы Мари, как когда-то он сам, пошла на рыночную площадь сажать «дерево свободы»? Но интереснее всего то, что Мари фон Тухер, похоже, отвечала этому вечно брюзжащему ретрограду взаимностью.

В 1811 году они поженились. Свадьбу отпраздновали шумно и весело, хотя не обошлось и без эксцесса: внезапно появилась квартирная хозяйка из Йены и закатила скандал. Она возмущенно размахивала какой-то бумажкой, уверяя присут-

ствующих, что Гегель дал письменное обещание жениться на ней. По словам очевидца, «ее успокоили и пообещали возместить убытки».

Но нити старых привязанностей рвались болезненно. Когда о свадьбе узнала сестра Гегеля Христина, у нее случился нервный припадок (или, выражаясь сухим языком женоненавистников той эпохи, «ипохондриакальная меланхолия с приступами истерии»). Христина все это время работала гувернанткой; мысль о браке ей претила. Один поклонник сделал ей предложение, но она ответила отказом. С тех пор она начала «проявлять беспокойство», с ней творилось «что-то странное». Гегель предложил ей перебраться к нему, но Христина, мучительно ревновавшая брата, ни за что не согласилась бы жить с его женой под одной крышей и решила поселиться у родственников. Свое пребывание у них она начала с того, что целый день прорыдала на диване. По словам хозяйки дома, она выражала «глубокое недовольство» своим братом и «глубокую ненависть» к его жене. Состояние ее стало настолько серьезным, что пришлось поместить ее в психиатрическую лечебницу, где она пробыла около года.

Гегель сохранял свою привычную невозмутимость, но душевная болезнь сестры не могла не беспокоить его. Его по-прежнему мучили приступы депрессии. В это время он пишет о «погружении в темные области, где ничто не оказывается достоверным, твердым и определенным, где всюду встречаются яркие вспышки света, которые, однако, на краю пропасти благодаря своему яркому сиянию становятся тем более мутными, обманчивыми из-за своего окружения и порождают ложные отношения, кажущиеся истинным светом». Вспоминая то время, когда он начинал создавать свою философию, Гегель говорит: «Такой переломный момент вообще бывает в жизни каждого человека — мрачный период подавленности, через теснины которого он пробивается к уверенности в себе, к укреплению и утверждению самого себя, куверенности в повседневной жизни; и если человек уже дошел до того, что утратил способность вновь обрести уверенность в привычной повседневной жизни, то он приходит хотя бы к утверждению уверенности в благородном внутреннем существовании». Многие психиатры видели здесь «поиск защиты, безопасное-

ти, который переносится и в сферу абстрактного мышления». Вполне возможно, что гегелевская философия, возникшая под влиянием некоего внутреннего прозрения, быта выражением глубокого душевного разлада. Такие предположения могли бы показаться нелепыми, если бы не тот факт, что диалектический метод Гегеля, который, по утверждению самого философа, отражает развитие духа, в своей основе шизоиден (хотя в нем же заложена и возможность излечения).

Насколько позволяют судить свидетельства современников, несмотря на все трудности, брак Гегеля с Мари фон Тухер быт счастливым. У Мари родилось двое сыновей, Карл и Иммануил. Чуть позже из Йены приехал первый сын Гегеля — Людвиг: Гегель решил взять его к себе после того, как умерла его мать. Но все получилось совсем не так, как он рассчитывал. Людвиг не мог избавиться от мысли, что с ним поступают несправедливо. Судя по всему, он унаследовал львиную долю интеллекта отца. Пойдя по стопам последнего, он стал приверженцем крайне радикальных идей. Он хотел изучать медицину, но по настоянию Гегеля его отдали в обучение к торговцу. Людвиг убежал и завербовался в голландский

Иностранный легион; его послали в Ост-Индию, где он вскоре умер от лихорадки.

В этот период Гегель создает еще одно выдающееся произведение — «Науку логики». Этот magniloquum opus знаменит в первую очередь тем, что ни собственно науки, ни собственно логики там и в помине нет. Под наукой Гегель понимал метафизику — прямую противоположность физики, а под логикой — свой диалектический метод. Если считать этот метод логичным, то нельзя не признать, что система Гегеля — самая строгая, емкая и последовательная из всех когда-либо существовавших философских систем. В противном случае возникает сильный соблазн счесть ее очередной метафизической химерой. (Сторонники последней точки зрения полагают, что Гегелю следовало бы назвать свою книгу «Метафизика метафизик» — такое название намного лучше отражало бы ее содержание.)

В «Науке логики» Гегель рассматривает не логику как таковую, а понятия, которыми оперирует логическое мышление. Это предложенные еще Кантом категории бытия, становления, отношения и т. д. По мнению Гегеля, самой важной

из этих категорий является категория отношения, а наиболее универсальным отношением — отношение противоречия. Так начинается диалектический процесс, протекающий по схеме «тезис — антитезис — синтез». Как мы уже знаем, Гегель считал мышление первоосновой всего существующего. Значит, диалектический процесс, лежащий в основе мышления, лежит и в основе всех явлений реального мира. Такова, по Гегелю, «наука» его логики: диалектика правит миром.

Здесь кроется основное различие между Гегелем и Кантом. Вьщающийся ученый и блестящий логик, Кант имел полное право написать книгу о науке и логике. Гегель же подходил к философии с позиций историзма. Любовь к размаху проявляется у него не только в манере формулировать свои мысли. Гегель вообще мыслит глобально: мир для него — непрерывный процесс исторического развития. При таком подходе все конкретное, все, что «здесь и сейчас», отходит на второй план. Взгляд философа прикован к развитию мирового духа, все остальное тонет во мраке. Кант же, напротив, смотрит на вещи трезвым взглядом ученого. Сейчас в моде именно кантов-

ский подход, однако не исключено, что с завершением длительного периода экспансии в истории человечества гегелевский метод восстановит своипозиции.

Благодаря «Науке логики» Гегель прославился. Вьгшла только первая часть книги, а ему уже предлагали место профессора в университетах Гейдель-берга и Берлина. Гегель выбрал Гейдельберг, куда и прибыл в 1816 году. Гегель — самый почитаемый из всех философов, работавших в этом университете на протяжении его многовековой истории, а на про –тивоположном берегу реки даже есть тропинка, известная как «Тропа философов». Она вьется по склону холма над виноградниками; внизу виден старый мост через Некар, а на другом берегу возвышается замок, вокруг которого раскинулся древний университетский город. Много лет назад мне сказали, что эту тропинку назвали так в честь Гегеля, но потом оказалось, что это не так: Гегель терпеть не мог прогулок в сельской местности.

Прожив год в Гейдельберге, Гегель опубликовал «Энциклопедию философских наук в кратком очерке», которую студенты должны были читать в качестве подготовки к его лекциям. Эта книга со-

держит все основные положения его философии, а также помогает читателю проникнуть в тайны гегелевского словоупотребления и может стать важным подспорьем при расшифровке его высказываний. Как мы знаем, логику, да и не только логику, Гегель понимал своеобразно: если вы не были экспертом по китайской грамоте, существовала опасность, что содержание его лекций так и останется для вас загадкой. Даже объяснения простейших вещей теперь нуждались в расшифровке: «Обобщая вкратце моменты этого перехода качества в количество, можно сказать, что качественное имеет свою фундаментальную определенность в бытии и непосредственности, где мера и определенность настолько идентичны существованию чего-либо, что при их изменении это что-либо перестает существовать». (Недаром среди тех, кто разгадал дьявольски трудный код Enigma, использовавшийся нацистами во время Второй мировой войны, были специалисты по творчеству Гегеля.)

В «Энциклопедии» Гегель продолжает совершенствовать свою систему. Теперь она представлена в виде последовательности пирамидальных конструкций, завершающейся Высшей Триадой,

где тезис — Абсолютная Идея, антитезис — Природа, а синтез — Дух, или Абсолютная Реальность. Вся система может рассматриваться как Дух (Абсолютная Реальность), постигающий самое себя и свою значимость. Подобный путь проходят и индивиды: мы поднимаемся по ступеням этой системы, становясь разумнее, духовнее, все лучше постигая себя и свое место в мире.

Система Гегеля основана на принципе идеалистического монизма: все богатство и разнообразие мира вмещает в себя Мировой Дух — синтез Природы и Абсолютной Идеи. При этом, помимо принципатриадичности (тройственности), для нее характерен принцип цикличности, поскольку неотъемлемой ее частью является дифференция. Развитие происходит согласно диалектическому принципу: тезис порождает антитезис и так далее. Истина может быть познана только после того, как она дифференцировала себя, т. е. породила свой антитезис — заблуждение — и преодолела его. Подобным же образом Бог является бесконечным только потому, что он установил для себя ограничение — конечность — и преодолел его. (Нечто подобное есть и в Библии: грехопадение — необ-

холимый этап на пути к истинной благодати.) Таким образом, развитие наряду с интеграцией (синтез) подразумевает дифференцию (порождение тезисом антитезиса).

Проработав два года в Гейдельберге, Гегель решил, что пора переходить к антитезису, и переехал в Берлин. В 1816 году он стал профессором философии в Берлинском университете, заняв место покойного Фихте. К этому времени Наполеон быт разгромлен, и Пруссия вновь заняла доминирующее положение среди немецких государств. Когда Гегель приехал в Берлин, Пруссия вступала в полосу жесточайшей реакции. Гегель прожил в прусской столице 13 лет, став чем-то вроде местной достопримечательности. Его лекции неизменно собирали полные залы, а миазмы его философского влияния проникли в другие немецкие университеты в форме гегельянства.

Поскольку любое проявление политического инакомыслия теперь подавлялось, берлинские студенты и интеллигенция были вынуждены искать другое применение своим творческим силам. Интеллектуальная публика проводила время в занятиях живописью, музыкой, философией.

Гегель фактически стал официальным философом Прусского государства. В 1821 году он опубликовал «Философию права», посвященную вопросам политики и гражданских прав. Теперь он выступал за сохранение status quo и был ярым противником любых радикальных перемен в обществе. В своей новой книге он представил развитие общества в виде следующей триады:

тезис: абстрактные универсальные законы; антитезис: сознание индивида; синтез: нравственность общества." Гегель считал, что это общество должно осно-. вываться на уважении к ценностям семьи и профессиональных объединений. Как ни странно, то идеальное государство, о котором он говорил, напоминало скорее не прусскую, а британскую модель государственного устройства. Его основополагающие принципы — парламентское правление, ограниченная власть монарха, суд присяжныхитер-пимое отношение к инакомыслящим — в первую очередь, к церковным ересям и евреям (насколько я могу судить, антисемитизм был совершенно чужд Гегелю, хотя в то время волна антиеврейскихнастро-ений буквально захлестнула прусское общество).

Тем временем Гегель продолжал заниматься своим обычным делом — морочил голову десяткам жадных до знаний студентов. За кафедрой он сидел, низко опустив голову, не отрывая глаз от лежавшей перед ним толстой кипы конспектов, говорил чрезвычайно медленно, неуклюже продираясь сквозь бесконечные нагромождения придаточных предложений, все время искал что-то в своих записях — а нужное место никак не находилось, — и поскольку слова его то и дело прерывались приступами кашля, казалось, что каждое предложение он выдавливает из себя с огромным трудом. Но вот, завидев впереди спасительный свет чистой абстракции, Гегель преображался: речь его, только что казавшаяся такой запутанной и противоречивой, теперь звучала ярко и убедительно, мысль, избавившись от балласта значения, взмывала на недосягаемую высоту и здесь, росла, словно независимо от воли автора, до тех пор, пока у последнего не случался очередной приступ кашля.

Случалось, что после лекции какой-нибудь окончательно сбитый с толку студент отправлялся вслед за Гегелем к нему на квартиру. Здесь ему открывалось довольно занятное зрелище: за ог-

ромным столом, заваленным книгами и бумагами, сидел человек с мучнисто-белым лицом, закутанный в серо-желтый халат до пола. Начинался нескладный разговор, который, однако, вскоре прерывался: Гегель задумывался о чем-то своем, начинал перебирать бумаги, что-то бормоча себе под нос, и проходило немало времени, прежде чем он вспоминал о своем собеседнике.

В это время Гегель почти ничего не печатал, но благодаря нескольким верным криптографам из числа студентов до нас дошли записи его лекций. Эти конспекты, опубликованные в собрании сочинений Гегеля, представляют собой наиболее полное изложение его взглядов на эстетику и религию, а также его концепции всемирной истории. Гегель сводит историю человечества к пресловутому «диалектическому процессу» (впоследствии этот ложный тезис взяли на вооружение марксисты). Утверждается, что история имеет цель (для Гегеля это божественная воля, для Маркса — коммунистическая утопия). Великие империи прошлого — Китай, Древняя Греция, Рим — всего лишь этапы на пути Абсолютного Духа к этой высшей цели. Пробравшись между песчаными замками на

берегу океана времени, Дух наконец-то находит свое полное воплощение в величии Прусского государства. Прусская монархия объявляется идеалом государственного устройства (стоит ли удивляться, что в сравнении с ее могуществом права отдельно взятого индивида оказываются чем-то очет второстепенным?).«Мыувидимприрассмот-рении истории философии, что в других европейских странах, в которых ревностно занимаются науками и совершенствованием ума и где эти занятия пользуются уважением, философия, за исключением названия, исчезла до такой степени, что о ней не осталосьдаже воспоминания, не осталось даже смутного представления о ее сущности; мы увидим, что она сохранилась лишь у немецкого народа в качестве его своеобразной черты. Мы получили от природы высокое призвание быть хранителями этого священного огня, подобно тому, как некогда роду Евмолпидов в Афинах выпало на долю сохранение элевзинских мистерий или жителям острова Самофракии — сохранение и поддержание возвышенного религиозного культа; подобно тому, как еще раньше мировой дух сохранил для еврейского народа высшее сознание, что

он, этот дух, произойдет из этого народа как новый дух».

Конечно, Гегель не призывал поступать с предыдущими хранителями «священного огня» — высшего разума — так, как с ними поступали нацисты в XX веке. Он ужаснулся бы жестокости Гитлера и зверствам Третьего Рейха. Но в том, что он писал такие глупости, хорошего тоже мало.

Гегель стремится смотреть на историю предельно широко, называя свой подход «всемирно-историческим». История рассматривается им как процесс самореализации: человечество идет по пути саморефлексии и самопознания, постепенно приближаясь к пониманию своего единства и предназначения. Гегель заявлял, что, осмысливая процесс своей самореализации как значимое целое, мы делаем своим достоянием историю всего человечества. Поэтому цель истории состоит всего-навсего в том, чтобы постичь смысл жизни.

Прогресс, «понимание прошлого», смысл жизни… Назвать такой подход всемирно-историческим можно разве что с большой натяжкой. Эти идеи, родившиеся в Германии начала ХГХ века, вполне соответствовали духу своей страны и своей

эпохи. Разрозненные германские земли объединялись в единое государство, ставшее впоследствии одним из сильнейших в Европе; набирала обороты промышленная революция; начинался золотой век научных открытий; европейские колониальные державы распространяли свое влияние на самые отдаленные уголки планеты.

С точки зрения человека конца XX столетия все выглядит иначе. «Прогресс» уже не рассматривается как нечто неизбежное, и человечество даже примирилось с возможностью собственного исчезновения. А роль Абсолюта все чаще отводится науке, а не духу. Все это гегелевская философия объяснить бессильна, также, как порожденный ею марксизм бессилен объяснить, почему «неизбежный крах капиталистической системы» упорно не хочет наступать. Для нас история человечества — не столько реализация заранее предначертанного плана, сколько научный эксперимент, на исход которого мы вполне можем повлиять.

Такое видение истории не помешало Гегелю высказать ряд ценных мыслей. Он едва ли не единственный среди мыслителей ХГХ века, кто предвидел рост влияния Америки: «Америка есть стра-

на будущего, в которой впоследствии… обнаружится всемирно-историческое значение». Маркс, Ницше, Жюль Берн — ни один из великих пророков ХГХ века ни слова не говорит о самой значительной из всех перемен, произошедших на международной арене в XX веке.

В 1830 году Гегель был назначен ректором Берлинского университета, а год спустя король Фредерик-Вильгельм III наградил его орденом Красного орла. Но проделки мирового духа начинали не на шутку тревожить его. В 1830 году во Франции произошла очередная революция, и Гегель уже не пошел сажать «дерево свободы». Когда эхо событий во Франции докатилось до Берлина и в городе началось народное восстание, мысль о возможности захвата власти народом так потрясла Гегеля, что он слег в постель. Через год в Preussische Staatszeitung появилась его статья, в которой он подверг критике «Билль о реформе», обсуждавшийся в то время в английском парламенте, и высказал свое отношение к британской демократии.

По мнению Гегеля, британская конституция не идет ни в какое сравнение с «рациональными

институтами» Прусского государства. А народное правление (даже в той ограниченной форме, в которой оно существовало тогда в Великобритании), несомненно, является помехой для движений в ритме вальса («Диалектический бостон»), совершаемых мировым духом. Правительству не стоит даже пытаться выразить волю народа. «Народ никогда не знает, чего он хочет». Но даже эти высказывания показались прусским властям слишком революционными, и при повторной публикации статья вышла с купюрами.

В 1831 году в Германии свирепствовала холера. Эпидемия не обошла стороной и Берлин, и Гегель решил на лето переехать за город. Но он не мыслил себя без университета, и ничто, даже холера, не могло помешать ему снова подняться на кафедру. В ноябре он приезжает в Берлин и два дня подряд читает лекции, причем делает это «с поразившими слушателей огнем и энергией выражения». (Биограф Гегеля Розенкранц связывает это не свойственное философу красноречие с начинавшейся у него холерой.) На третий день Гегель заболел, а днем позже — 14 ноября 1831 года — его не стало. Смерть быта легкой: он умер во сне,

даже не подозревая, что его жизнь в опасности. Гегеля похоронили, как он и завещал, рядом с могилой Фихте. Теперь его могила на кладбище Доротеенштадт, что лежит к северу от центра города, — национальная святыня.

Получив известие о смерти брата, Христиана начала писать книгу, где рассказывала об их с Гегелем детстве в отчем доме. Рукопись она послала вдове Гегеля, а сама некоторое время спустя утопилась.

Через несколько лет в Берлин приехал Карл Маркс. Он поступил в Берлинский университет, где и познакомился с философией Гегеля. Восприняв и переосмыслив ее основные положения, он создал собственную систему — диалектический материализм. Такого поворота в развитии мирового духа Гегель уж точно не предвидел.

Послесловие

Гегель хотел, чтобы к его идеям относились серьезно, и его желание сбылось: гегельянство распро-странилось по всей Европе. Освящавшее существующий общественный строй, оно было настоящей находкой для прусских и британских властей. Если бы этот великолепнейший, запутаннейший гимн во славу буржуазного государства не быт сложен Гегелем, его в любом случае следовало бы придумать.

Философия Гегеля отвечала всем требованиям своей эпохи. Порядок, дисциплина, убежденность в самоценности труда и очищающей природе страдания, вера в истинность системы, философские основания которой лежат за пределами человеческого познания, — вот те принципы, которым должны

следовать читатели Гегеля. Гегельянство напоминало игру в бисер на сукне космического пространства; немало партий в этой игре было сыграно вьгдающи-мися мыслителями того времени. И если бы у Европы впереди была еще одна эпоха Средневековья, гегельянство таки осталось бы изощренной интеллектуальной забавой, а диалектика приобрела бы еще большее значениедлятеоретическоймысли. Однако в той эпохе, которая вот-вот должна была наступить, было все, кроме средневековой стабильности.

Хотя… Попытки вернуть человечество в Средние века, безусловно, предпринимались — в разной форме, но с одинаково ужасающими результатами. Однако вряд ли нужно перекладывать вину за бесчеловечные деяния таких «экспериментаторов» на одинокого профессора в желто-сером халате. Он выражал свои мысли слишком запутанно, они же — лгали. Результатом его стрем-1 ления понять мир стало рождение одной из величайших иллюзий в истории философии; они, даже не попытавшись понять мир, решили изменить его.

Иногда говорят, что гегельянство — это предельно усложненный платонизм. Платон считал,

что помимо хаотичного мира вещей, который, как нам кажется, нас окружает, существует мир абстрактных идей, и только эти идеи обладают подлинным бытием. Все предметы чувственно воспринимаемого мира реальны лишь постольку, поскольку в них присутствуют те или иные абстрактные идеи. Так, красный мяч сочетает в себе идеи округлости, красноты и т. д. Но в гегельянстве простая мелодия платоновских идей трансформировалась в бесконечный оперный цикл, помпезности которого позавидовал бы сам Вагнер.

Любопытнее всего то, что создатели этих грандиозных систем, по всей видимости, старались не напрасно. Сами того не подозревая, они выполнили важную историческую миссию. Алхимия быта насквозь пропитана духом метафизики и интеллектуального гурманства, однако сегодня никто не станет отрицать, что именно она стала колыбелью тех идей, которые впоследствии легли в основу химии. Возможно, сходный процесс происходил и в философии ХIХ века: она стала колыбелью самого амбициозного эксперимента в истории человеческой мысли — попытки дать окружающему миру всестороннее систематическое объяснение. Интеллек-

туальная алхимия, необходимая для осуществления такого эксперимента, успешно продолжала развиваться, в то время как наука еще только набирала силу. Однако в конце концов восторжествовал реализм. Наука, на каком бы шатком фундаменте она ни зиждилась, вызывает у нас больше доверия, чем метафизика, способная любой философский металлолом переплавить в чистое золото.

Гегельянцы считали свою философию образцом научной строгости. Как мы увидели, диалектический метод не был ни научным, ни логичным. Но хуже всего было то, что гегельянцы верили в Абсолют, «основанный на структуре науки». Представление об этом Абсолюте как о высшей реальности привело их к довольно неприглядным выводам. За реальным миром — а значит, и его обитателями — не признается никакой самостоятельной ценности, а индивид рассматривается как нечто, «в действительности не существующее» и представляющее интерес лишь как часть исторического процесса. Эта гибельная идея и стала причиной появления крупнейших политических напастей, поразивших человечество в XX веке.

Из произведений Гегеля

Все разумное действительно, все действительное разумно.

«Философия права», предисловие

Нетрудно показать, что понятие философии присутствует даже в нашем обыденном мышлении. Такое мышление начинается с наших непосредственных представлений и желаний, однако вскоре у нас появляется потребность выйти за их пределы, мы стремимся к познанию чего-то несравнимо большего, чем мы сами — бесконечного бытия и бесконечной воли.

«Энциклопедия философских наук в кратком очерке»

Подобно пространству, время есть чистая форма чувственного восприятия, или интуиции. Оно является не пременным условием всякого непосредственного активного восприятия, то есть всякого опыта и всего, что дается нам в опыте. Природа — процесс, протекающий во времени и пространстве. Подчеркивая ее пространственный аспект, мы имеем в виду ее объективную природу; подчеркивая ее временной аспект, мы имеем в виду ее субъективную природу.

Природа представляется нам бесконечным и непрерывным процессом становления. Все вещи, появляясь и исчезая во времени, не просто существуют во времени, но и вообще обладают временной природой. Время — это способ существования.

«Энциклопедия философских наук в кратком очерке»

Логика есть наука о чистом рассудке и чистом разуме, о присущих им определениях и законах. Соответственно этому все логическое имеет три стороны: 1) абстрактную, или рассудочную; 2) диалектическую, или негативно-разумную; 3) спеку-

лятивную, или позитивно-разумную. Рассудочность не идет дальше понятий в их твердой определенности и различии; диалектичность показывает эти понятия в их переходе и в их превращении друг в друга; спекулятивность, или разумность, схватывает единство понятий в их противоположности илиже позитивное — в его разложении и переходе.

Философская пропедевтика

Предмет философии, в отличие от предметов частных наук, не является чем-то заранее определенным. В случае частных наук предмет исследования известен еще до того, как начнется само исследование. Науки интерпретируют собранные таким образом факты, а затем соотносят свои выводы с этим исходным материалом. Им не приходится оправдывать необходимость изучения того материала, которым они занимаются. Существование математики, юриспруденции, медицины, зоологии, ботаники и т.д. естественным образом предполагает существование величины, пространства, числа, права, болезней, животных, растений…

В философии дело обстоит иначе. Она начинается с сомнений и споров… Философия открывается вопросом о себе самой.

Предмет философии и ее метод нельзя установить, не начав философствовать. Вопрос о предмете и методе философского мышления — вот основной вопрос, на который стремится ответить философия. В этом и состоит главная трудность. С одной стороны, философия изучает саму себя. С другой стороны, она должна считаться с внешним миром. Это необходимое соединение непосредственного и опосредованного и есть философия.

«Энциклопедия философских наук в кратком очерке»

Опыт и история учат, что народы и правительства никогда ничему не научились из истории и не действовали согласно поучениям, которые можно было бы извлечь из нее.

Лекции по философии всемирной истории, введение

(1) Цит. по: Философия права. M., 1990. Перев. Б.Г. Столпнера и М.И.Левиной.

« …независимость от него есть первое формальное условие совершения чего-либо великого и разумного (как в действительности, так и в науке). Можно быть уверенным, что впоследствии общественное мнение примирится с достигнутым и превратит его в один из своих предрассудков(1) .»

«Философия права»

В этом своем качестве всеобщей семьи гражданское общество обязано и имеет право надзирать за воспитанием детей и влиять на него, пресекая произвол и случайные намерения родителей, поскольку оно имеет отношение к способности человека стать членом общества, и особенно в тех случаях, когда воспитание совершается не родителями, адругимилицами.

«Философия права»

Мы, немцы, — гегельянцы, даже если бы никогда не было Гегеля, поскольку мы (в противоположность всем романцам) инстинктивно приписываем деланию, развитию более глубокий смысл и более богатую цену, чем тому, что

«есть» — мы едва верим в обоснование понятия «быть».

Фридрих Ницше, «Веселая наука», афоризм 357

Интересно, как воспримет твоя вольная, если не сказать анархическая, натура пытку в виде «испанских сапог», чем является мой метод, с помощью которого я заставляю дух двигаться?

Писъмо №16 7 Синклеру(набросок), середина октября 1810 гoda1

Что касается претензий философии на самостоятельный и даже высочайший интерес, то преподаватель должен помимо всего прочего безоговорочно признать, что философия имеет такое значение только для немногих.

Писъмо №152ванГерту, Нюрнберг, 16декаб-ря1809года1

Только в государстве возможно разумное существование человека. Цель всякого образования со-

1 Цит. по: Гегель. Работы разных лет. М., 1971. Перев. И.ГАрза-каньяна и А.В. Михайлова. С. 316.

стоит в том, чтобы помочь человеку преодолеть свою исключительно субъективную природу и обрести объективное существование в государстве… Всем своим существованием человек обязан государству… Вся его ценность, вся его духовная действительность — результат его вхождения в государство.

Лекции по философии всемирной истории

В истории мы имеем дело с тем, что было, и с тем, что есть; в философии же не с тем, что только было, и не с тем, что еще только будет, а с тем, что есть и вечно есть — с разумом.

Лекции по философии всемирной истории

Нравственный мир показал лишь отошедший в нем дух, единичную самость как свою судьбу и свою истину. Но это правовое лицо имеет свою субстанцию и осуществление вне себя. Движение мира образованности и веры снимает эту абстракцию лица, и благодаря совершенному отчуждению, благодаря высшей абстракции субстанция для самости духа превращается сперва во всеобщую волю и, наконец, в ее собственность. Таким образом, здесь знание, по-видимому, стало, наконец, совер-

шенно равным своей истине, ибо его истина есть само это знание, и всякая противоположность обеих сторон исчезла; и притом не для нас или в себе, а для самого самосознания. А именно оно овладело противоположностью самого сознания. Последнее покоится на противоположности достоверности себя самого и предмета; но теперь для него сам предмет есть достоверность себя, есть знание, — равным образом и достоверность его самого как таковая не имеет более собственных целей, следовательно, не находится более в определенности, а есть чистое знание.

«Феноменология духа»

Стихия наличного бытия всеобщего духа, который в искусстве есть содержание и образ, в религии — чувство и представление, в философии — чистая свободная мысль, представляет собой во всемирной истории духовную действительность во всем объеме ее внутренних и внешних сторон. Она есть суд, потому что в ее в себе и для себя сущей всеоб-

1 Цит. по: Гегель. Система наук. Часть первая. Феноменология духа. Перев. Г. Шпета. М., 1953.

щности особенное, пенаты, гражданское общество и духи народов в их пестрой действительности, суть только как идеальное, а движение духа в этой стихии состоит только в том, чтобы изобразить это…

Далее, всемирная история не есть просто суд, творимый силой мирового духа, т. е. абстрактная и лишенная разума необходимость слепой судьбы, но поскольку мировой дух есть в себе и для себя разум, для себя бытие разума в духе есть знание, то всемирная история есть необходимое только из понятия свободы духа развитие моментов разума и тем самым самосознания и свободы духа — истолкование и осуществление всеобщего духа.

История духа есть его деяние, ибо он есть только то, что он делает, и его деяние состоит в том, что он делает себя здесь — себя в качестве духа — предметом своего сознания, в том, чтобы постигнуть себя, истолковывая себя для себя самого. Это постижение есть его бытие и начало, и завершение постижения есть вместе с тем его овнешнение и переход. Вновь постигающий, выражаясь формально, это постижение и, что тоже самое, возвращающийся из овнешнения к себе дух есть дух более вы-

сокой ступени по сравнению с тем, каким он был на ступени того первого постижения.

«Философия права», Всемирная история

У Гегеля есть страницы, которые оказывают на читателя такое же действие, как стихи Малларме. Они будят наше воображение, передавая тончайшие оттенки чувства. Однако словесные наркотики и гипнотические формулировки не должны навязываться нам под видом истины."

Джованни Папини

Эпоха Гегеля

1770 — родились Гельдерлин, Бетховен и Вордсворт.

1776 — английские колонии в Америке добились независимости от метрополии. Создание Соединенных Штатов Америки.

1786 — смерть Фридриха Великого.

1789 — Французская революция.

1793 — правительство Робеспьера. Начало террора.

1806 — победа Наполеона в битве при Йене

1813 — рождение Вагнера.

1813 — Наполеон потерпел поражение в битве при Ватерлоо и был сослан на остров Св. Елены. Великобритания окончательно подчинила себе Индию.

1819 — Симон Боливар начинает борьбу за освобождение Латинской Америки от колониального ига Испании.

1821 — Фарадей создал первый электродвигатель. 1825 — создание первой железной дороги. Стефенсон открываетлинию «Стоктон — Дарлингтон».

1829 — Великобритания полностью подчинила себе Австралию.

1830 — Греция добилась независимости от Османской империи.

1831 — Дарвин отправился на корабле «Бигль» на Галапагосские острова.

1832 —смерть Гете в Веймаре.

Хронология жизни Гегеля

1770,27 августа — родился в Штутгарте

1781 — каки другие члены семьи, перенес тяжелую лихорадку. Смерть матери.

1788 — изучает богословие в Тюбингенском университете, где знакомится с Гельдерлином и Шеллингом.

1793 — окончив Тюбингенский университет, поступает на должность домашнего воспитателя в Берне.

1796 — Гельдерлин помогает Гегелю получить место воспитателя во Франкфурте.

1799 — умирает отец Гегеля, оставив ему небольшую сумму денег.

1801 — благодаря протекции Шеллинга получает место приват-доцента в Йенском университете.

1806 — завершает «Феноменологиюдуха» вдень победы Наполеона при Йене.

1807 — становится редактором Бамбергской газеты.

1808 — становится директором гимназии в Нюрнберге.

1811 — женится на Мари фон Тухер.

1812 — публикует первую часть «Науки логики» (книга будет завершена 4 года спустя).

1817 — публикует «Энциклопедию философских наук в кратком очерке».

1818 — становится профессором философии в Берлинском университете.

1821 — выходит «Философия права». ' 1830 — до глубины души потрясен известием о беспорядках в Берлине. Назначен ректором Берлинского университета.

1831, 14 ноября — умирает от холеры в Берлине.

Читать онлайн 20 философов за 90 минут (каждый)

ДЕКАРТ ЗА 90 МИНУТ

Введение

К концу XVI века философия как наука развиваться перестала. И только благодаря Декарту философская мысль возродилась снова.

Впервые философией начали заниматься в Древней Греции в VI веке до н.э. Золотой векнауки, которую прославили Сократ, Платон и Аристотель, наступилдва столетия спустя. Затем приблизительно два тысячелетия не происходило ровным счетом ничего. Во всяком случае ничего примечательного.

Разумеется, в указанный период времени появлялись вьгдаюгциеся философы. Так, следует отметить Плотина Александрийского, который, занимаясь совершенствованием философии Платона, создал в конечном итоге неоплатонизм.. Гиппонский

архиепископ Блаженный Августин, в свою очередь, занялся совершенствованием неоплатонизма, дабы привести его в соответствие с догматами христианства. Ученый-мусульманин Аверроэс (Ибн Рутдд) совершенствовал отдельные места философии Аристотеля; учение Аверроэса впоследствии подстраивал к христианской теологии Фома Аквинский. Все четверо, перечисленные выше, двигали вперед философскую мысль, но ни один из них не создал ничего оригинального. Ихтруды, по существу, представляют собой интерпретацию, толкование и усовершенствование философских идей Платона и Аристотеля. Таким образом, эти два философа-язычника (вкупе со своей языческой философией) стали столпами учения христианской церкви. В результате такого рода интеллектуального «фокуса» возникла схоластика — так называлась философская наука в Средние века. Схоластики целиком следовали вероучениям церкви и гордились именно отсутствием оригинальности. Если на свет появлялись новые философские идеи, то они туг же назывались ересью и после суда инквизиции прекращали свое существование на костре. Учение же Платона и Аристотеля постепенно искажалось, погребенное под пластами

толкований, угодных христианству. И философия как наука иссякла.

К середине пятнадцатого века подобный застой поразил почти все науки, требующие мыслительных усилий. Господство церкви во времена средневековья было безраздельным. Тем не менее, тогда же в этой грандиозной системе незыблемой веры начали появляться первые трещины. По иронии судьбы, главной причиной этих трещин оказалась та самая классическая философия, представителями которой были и Платон с Аристотелем. Многие знания, которые были утеряны или забыты во времена средневековья, стали возрождаться, вдохновляя тем самым ренессанс (или возрождение) человеческой мысли.

С эпохой Ренессанса заявил о себе новый гуманистический взгляд на жизнь. Засим последовала Реформация, которая положила конец гегемонии церкви. Но все же еще сто лет после того, как эти события потрясли Европу, философия продолжала гнить в болоте схоластики. И лишь Декарт первым предложил философское учение, соответствующее новой эре. Его идеи мгновенно распространились по всей Европе и достигли апогея: его теории стали называть его именем —«картезианские», «декартовские», «декартовы».

Жизнь и труды Декарта

За свою жизнь Декарт никогда не занимался полезным трудом. Сам он называл себя то солдатом, то математиком, то мыслителем, то праздным человеком. Последнее определение очень подходит для описанияего восприятия жизни и социального положения. С детства он тяготел к безделью, что со временем превратилось в привычку. Жил он на собг ственный доход, просыпался в полдень и бродил по окрестностям, как только ему это взбредало в голову. Жизнь его текла без драматических событий, без жен, без признания у благодарных читателей (как, впрочем, и без непризнанности). Тем не менее, Декарт бесспорно является самым уникальным философом после Аристотеля.

К моменту появления Декарта новые гуманистические воззрения, порожденные эпохой Ренессанса, распространились по всей Европе, а Реформация покончила с гегемонией католической церкви. Но новому веку философии начало положил именно Декарт. С этого момента на первое место в философии выдвигаются человеческая личность и изучение человеческого сознания, лишь сравнительно недавно эти главные положения философской науки заменили словарь и анализ его содержимого.

Рене Декарт родился 31 марта 1596 года в крохотном городке Лаэ в долине реки Крез в тридцати милях от Тура во Франции. Это местечко теперь переименовано в Декарт, и если вы туда попадете, то увидите дом, где он родился, и церковь Святого Георгия XII века, в которой его крестили.

Рене был четвертым ребенком в семье, его мать умерла на следующий год при очередных родах. Отец Декарта Иоахим служил судьей в Высшем суде в Бретани. Суд находился в городе Ренн, –в 140 милях, то есть Иоахим жил дома менее полугода. Вскоре он сноваженился, и Рене был отправ-

лен на воспитание к бабушке. Но и там он был привязан только к своей няньке, которую и содержал до конца ее жизни.

Детство Декарта протекало в уединении, так как он отличался слабым здоровьем, но быстро научился обходиться без компании. Как известно , с раннего возраста Декарт производил впечатление замкнутого и поглощенного своими мыслями ребенка. Бледный малыш с густыми черными кудрявыми волосами и с кругами под глазами обычно бродил по саду вокруг дома, одетый в черный плащ и бриджи, — на голове черная широкополая шляпа, а вокруг шеи длинный шерстяной шарф.

Продолжить чтение

С этой книгой читают

Иудаизм

Автор: Ульяна Сергеевна Курганова

Жанры: История, Религиоведение, Иудаизм

Иудаизм – одна из трех так называемых авраамических (две другие: христианство и ислам) религий. Ее последователями являются в основном евреи, так как одним из главных его постулатов является богоизбранность еврейского народа. Однако Священное Писание именно этой религии вошло в состав священных книг христианства и ислама. Иудаизм был первой в мире монотеистической (монотеизм – вера в одного бога) религией.Эта книга – незаменимый помощник, если вам нужно быстро найти короткие и четкие ответы на все распространенные вопросы об иудаизме.

Язык запахов

Автор: Елена Юрьевна Антоненко

Жанр: Психология

Наш мир построен на двойственности явного и скрытого. У вас явно есть любимый человек. Вы явно стремитесь подчинить себе других людей. Вы явно уже заняли определенную ступень в социальной иерархии. Однако в основе каждого вашего действия и выбора лежат скрытые механизмы. Они скрыты даже от вас самих. Почему вы полюбили именно этого человека? Почему вам удалось подчинить одних людей, а другим подчинились сами? Удивительно, но именно ваш нос играет значимую роль в построении общественных законов доминирования и подчинения, в разжигании страсти и выборе объекта любви.

Выдающиеся ученые о познании

Автор: Коллектив Авторов

Жанры: Философия, Образовательная литература

Книга будет интересна всем, кто неравнодушен к мнению больших учёных о ценности Знания, о путях его расширения и качествах, необходимых первопроходцам науки. Но в первую очередь она адресована старшей школе для обучения искусству мышления на конкретных примерах. Эти примеры представляют собой адаптированные фрагменты из трудов, писем, дневниковых записей, публицистических статей учёных-классиков и учёных нашего времени, подобранные тематически. Прилагаются Словарь и иллюстрированный Указатель имён, с краткими сведениями о характерном в деятельности и личности всех упоминаемых учёных.

Путь Карла Маркса от революционного демократа к коммунисту

Автор: Георг Менде

Жанр: Философия

Автор книги профессор Георг Менде – один из видных философов Германской Демократической Республики. «Путь Карла Маркса от революционного демократа к коммунисту» – исследование первого периода идейного развития К. Маркса (1837 – 1844 гг.).Г. Менде в своем небольшом, но ценном труде широко анализирует многие документы, раскрывающие становление К. Маркса как коммуниста, теоретика и вождя революционно-освободительного движения пролетариата.

Познание как произведение. Эстетический эскиз

Автор: Николай Александрович Кормин

Жанр: Философия

Книга – дополненное и переработанное издание «Эстетической эпистемологии», опубликованной в 2015 году издательством Palmarium Academic Publishing (Saarbrücken) и Издательским домом «Академия» (Москва). В работе анализируются подходы к построению эстетической теории познания, проблематика соотношения эстетического и познавательного отношения к миру, рассматривается нестираемая данность эстетического в жизни познания, раскрывается, как эстетическое свойство познающего разума проявляется в кибернетике сознания и искусственного интеллекта.

От знания – к творчеству. Как гуманитарные науки могут изменять мир

Автор: Михаил Наумович Эпштейн

Жанры: Философия, Культурология, Языкознание

М.Н. Эпштейн – известный филолог и философ, профессор теории культуры (университет Эмори, США). Эта книга – итог его многолетней междисциплинарной работы, в том числе как руководителя Центра гуманитарных инноваций (Даремский университет, Великобритания). Задача книги – наметить выход из кризиса гуманитарных наук, преодолеть их изоляцию в современном обществе, интегрировать в духовное и научно-техническое развитие человечества. В книге рассматриваются пути гуманитарного изобретательства, научного воображения, творческих инноваций.

О принципе противоречия у Аристотеля. Критическое исследование

Автор: Ян Лукасевич

Жанр: Философия

Книга выдающегося польского логика и философа Яна Лукасевича (1878-1956), опубликованная в 1910 г., уже к концу XX века привлекла к себе настолько большое внимание, что ее начали переводить на многие европейские языки. Теперь пришла очередь русского издания. В этой книге впервые в мире подвергнут обстоятельной критике принцип противоречия, защищаемый Аристотелем в «Метафизике». В данное издание включены четыре статьи Лукасевича и среди них новый перевод знаменитой статьи «О детерминизме». Книга также снабжена биографией Яна Лукасевича и вступительной статьей, показывающей мучительную внутреннюю борьбу Лукасевича в связи с предлагаемой им революцией в логике.

Онтология трансгрессии. Г. В. Ф. Гегель и Ф. Ницше у истоков новой философской парадигмы (из истории метафизических учений)

Автор: Вячеслав Тависович Фаритов

Жанры: Философия, Научная литература

Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.

Тень секретарши

Автор: Наталия Борисовна Касторф

Жанр: Детектив

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

Абдулмессия

Автор: Иоанн Шавтели

Жанры: Древневосточная литература, Эпическая поэзия

Серебряная ложка

Автор: Джон Голсуорси

Жанр: Классическая проза

«Сага о Форсайтах» известного английского писателя Дж. Голсуорси (1867 — 1933) — эпопея о судьбах английской буржуазной семьи, представляющей собой реалистическую картину нравов викторианской эпохи. «Серебряная ложка» — продолжение романа «Белая обезьяна», в котором судьбы молодого поколения клана Форсайтов прослеживаются дальше — во всей полноте, сложности и многообразии...

Тайны народа

Автор: Эжен Сю

Жанры: Исторические приключения, Историческая проза

Мари Жозеф Эжен Сю (1804–1857) — французский писатель. Родился в семье известного хирурга, служившего при дворе Наполеона. В 1825–1827 гг. Сю в качестве военного врача участвовал в морских экспедициях французского флота, в том числе и в кровопролитном Наваринском сражении. Отец оставил ему миллионное состояние, что позволило Сю вести образ жизни парижского денди, отдавшись исключительно литературе. Как литератор Сю начинает в 1832 г. с авантюрных морских романов, в дальнейшем переходит к романам историческим; за которыми последовали бытовые (иногда именуемые «салонными»)

Другие книги автора

Платон за 90 минут

Автор: Пол Стретерн

Жанр: Философия

В своей книге "Платон за 90 минут" Пол Стретерн предлагает краткий обзор жизни и идей Платона, которые помогли человечеству осознать смысл своего существования. Книга также включает в себя выдержки из диалогов Платона, краткий список литературы для тех, кто желает углубиться в тему, а также даты важнейших событий, произошедших как в судьбе самого Платона, так и в истории его эпохи.

Шопенгауэр

Автор: Пол Стретерн

Жанры: Биографии и мемуары, Публицистика

Артура Шопенгауэра (1788–1860) никак не назовешь приятным человеком, но его философские работы достойны восхищения. Его труды дают нам наглядное представление о том, каким он был в жизни, впрочем, с одной важной оговоркой: то, что на страницах его книг кажется верхом остроумия, проницательности и искренности, в реальной жизни может обернуться сарказмом, эгоизмом и агрессией…

Хайдеггер

Автор: Пол Стретерн

Жанры: Биографии и мемуары, Публицистика

Мартин Хайдеггер (1889–1976) – крупнейший немецкий мыслитель, представитель философии экзистенциализма. Он был одним из тех, кто чувствовал: в слове «быть» сокрыта огромная тайна. Отбросив все конкретные значения этого слова, мы окажемся лицом к лицу с загадкой бытия. Поискам «смысла бытия» Хайдеггер посвятил всю свою жизнь, в которой, кроме ярких прозрений, были и заблуждения, возникшие под влиянием ложных идей о превосходстве германской нации, распространенных в 30-е годы ХХ века. Но, несмотря ни на что, работы Хайдеггера стали значительным вкладом в развитие философии, теологии, эстетики и других гуманитарных наук.

Кант за 90 минут

Автор: Пол Стретерн

Жанр: Философия

В книге дается краткий обзор жизни и идей Канта, которые и ныне созвучны современности. «Звездное небо над головой и моральный закон внутри нас» по-прежнему наполняют нас восторгом и трепетом, а вопрос «как возможно человеческое познание?» все так же актуален. Читатель найдет выдержки из «Критики чистого разума», даты важнейших событий в жизни Канта и истории его эпохи.