Валерий Яковлевич Брюсов - читать полностью все книги

«Прекрасны гигантские готические соборы, строившиеся целый ряд столетий, по одному, глубоко обдуманному плану. Мощные колонны восставали там, где им указал быть замысел художника, тяжелые камни, громоздясь один на другой, образовывали легкие своды, и целое поныне поражает нас своей законченностью, стройностью, соразмерностью всех своих частей…».

«Чтение моего доклада на торжественном заседании Общества любителей российской словесности в Москве 27 апреля вызвало, как известно, резкие протесты части слушателей. В те самые дни, когда целый ряд ораторов в целом ряде речей напоминал о том, как в свое время была освистана „Женитьба“, – свистки не показались мне достаточно веским аргументом. На другой день газеты, отнесшиеся ко мне (к моему удивлению) более снисходительно, чем большая публика, настаивали на том, что моя речь, хотя и была „оригинальной“, была неуместной в дни юбилея.

Валерий Яковлевич Брюсов – знаменитый русский писатель, новатор, теоретик стихосложения и создатель литературной школы символистов. В данный сборник вошли автобиографический роман «Огненный ангел» (упрочивший репутацию Брюсова как исключительного знатока чернокнижия и магии), повесть «Алтарь победы» (в которой красочно переданы реалии увядающей римской империи), а также цвет его поэтического наследия – цикл избранных стихотворений. Творчество выдающегося писателя отличают точные и острые эпитеты, яркие символы и богатые речевые обороты.

«В трафарете рецензий на новые сборники стихов не последнее место занимает одна классическая цитата. Попрекнув автора, что он носится со своими мелкими печалями, вместо того, чтобы писать о народных горестях, рецензенты победоносно заканчивают свои заметки лермонтовским стихом: „Какое дело нам, страдал ты или нет?“ Этот прием повторялся так часто, что теперь уже никто и не понимает знаменитого стиха в ином смысле. Недавно еще (в „Мире искусства“ за июль 1902 года) г. Шестов, в своей очень ученой статье, спрашивал о Ницше: „Что может он рассказать нам? Что он страдает, страдал? Но мы слышали уже довольно жалоб от поэтов, и молодой Лермонтов давно уже высказал открыто ту мысль, которую другие держали про себя.

«Морис Метерлинк, недавно ещё „властитель дум“ своего поколения, ныне – экс-пророк, фельетонист субсидируемого „Фигаро“ и любезного бюргерам „Берлинер Тагеблатт“, занялся в своей последней книге „Le double jardin“ утешением и успокоением смятенных современных душ. Ласкательным голосом аббата-исповедника, перед которым рыдает нервная француженка, говорит он своим читателям о пчелах и шпаге, о „рулетке“ и всеобщем избирательном праве, а под конец, в статье „Оливковая ветвь“, и о современном политическом положении.

«Стремиться передать создания поэта с одного языка на другой, – это то же самое, как если бы мы бросили в тигель фиалку, с целью открыть основной принцип ее красок и запаха. Растение должно возникнуть вновь из собственного семени, или оно не даст цветка, – в этом-то и заключается тяжесть проклятия вавилонского смешения языков…».

«Все новые произведения Л. Андреева возбуждают внимание критики и общества, об них пишут, говорят, читают лекции, собеседуют. Надо признать, что это – вполне заслуженно: Л. Андреев – талант истинный, выдающийся. Среди современных беллетристов он должен занимать одно из первых мест, хотя, может быть, и не самое первое, какое так охотно предоставляет ему дружеская критика…».

«Если бы мы пожелали определить основную черту души Гоголя, ту faculte maitresse, которая господствует и в его творчестве, и в его жизни, – мы должны были бы назвать стремление к преувеличению, к гиперболе. После критических работ В. Розанова и Д. Мережковского невозможно более смотреть на Гоголя, как на последовательного реалиста, в произведениях которого необыкновенно верно и точно отражена русская действительность его времени. Напротив того, Гоголь, хотя и порывался быть добросовестным бытописателем окружавшей его жизни, всегда, в своем творчестве, оставался мечтателем, фантастом и, в сущности, воплощал в своих произведениях только идеальный мир своих видений.

«„Данте современности“: из всех сравнений, которыми критики и историки литературы пытались определить значение Эмиля Верхарена, как поэта, это – едва ли не самое удачное. Не потому, чтобы между поэзией Данте и поэзией Верхарена было существенное сходство; напротив, по своему пафосу, они скорее противоположны. Мистик, временами становящийся схоластом, замыкающий мечты в строгие терцины своей „Комедии“, Данте мало похож на реалиста, почти позитивиста, Верхарена, страстного поклонника точного знания, проповедника его успехов, пророка его безграничных возможностей, поэта, смело пренебрегающего условными метрами, ищущего новых, ему одному свойственных ритмов…».

«Не скажу, однако, чтобы среди „дымов“ отечества, встретивших меня по возвращении в Россию, после моей летней поездки в Голландию, мне показались „приятными“ две рецензии о моих книгах, помещенные за мое отсутствие в „Утре России“ (No№ 149 и 179) К. Д. Бальмонтом. Дело, конечно, не в том, что Бальмонт отнесся к моим книгам отрицательно: с таким отношением критики я встречался достаточно часто, и оно меня тревожит мало. К тому же и мне случалось высказываться резко отрицательно о многих книгах Бальмонта (последнего периода его деятельности)

«Этапы пути, который прошел Александр Блок „за 12 лет своей сознательной жизни“ (его собственное выражение), а также и после этих лет, намечены в его поэзии очень определенно, можно сказать, обведены черными контурами. Это – путь от одинокого созерцания к слиянию с жизнью, от попыток силой мечты проникнуть в тайну мира к спокойному и трезвому наблюдению действительности, от мистики к реализму. В то же время это – путь от отроческих мечтаний о венце пророка, о идеальной любви и идеальной жизни к пониманию своего призвания только как поэта, и ко всей сложности и подчас грубости современной действительности, медленно, но властно заполняющей душу и находящей в ней неожиданные отзвуки…».

Нет ни одного более радостного праздника, чем Рождество, когда любой человек ожидает, что в его жизни тоже произойдет чудо, сбудутся самые невероятные мечты! Праздника, подарившего людям надежду и спасение! Тема Рождества не осталась без внимания в русской литературе, и сложилась целая традиция рождественских и святочных рассказов.

«Писатели города Москвы, собравшись на совещание, без различия политических партий и литературных школ, постановили обратиться к читателям со следующим воззванием:Мы, писатели, привыкли и умеем вслушиваться в голос народный, всматриваться в тайники сердец, угадывать, чем люди живы в данную минуту. Вот в этом ведь и состоит наше призвание и наша прямая задача. Каковы бы ни были убеждения каждого из нас, в каких формах ни выражали бы мы волнующие нас идеи, – основу всему дают наблюдения над жизнью, над человеком.

«Не должно быть двух мнений о совершившемся в России перевороте. Только духовные слепцы могут не видеть, как величественно-прекрасен был охвативший всю Россию порыв; только враги родины могут отрицать всемирно-историческое значение недавних событий, в корне изменивших государственный строй в России; только люди, чуждые самым светлым заветам нашего прошлого, в частности – всей русской литературы, от Новикова, Радищева, Пушкина, через Герцена, Огарева, Тургенева до Льва Толстого, Чехова, Максима Горького и других, наиболее видных наших современников, могут сомневаться в том, что ныне исполнились лучшие чаяния прекраснейших умов нашей истории.

«Когда пишешь статью в наши дни, знаешь наверное, что ей суждено устареть к завтрашнему утру, если не сегодня вечером. События, и события огромного исторического значения, сменяются с быстротой, которую называют головокружительной. Ни в частной жизни, ни в судьбах нашей родины не обеспечен следующий день, и никто не возьмётся пророчествовать, что будет с нами через год, через месяц, через неделю. Мы не уверены даже, что будет читаться на будущих картах Европы, в пределах Восточной низменности, где текут Днепр и Волга: широкой лентой слова – «Российская республика»? шрифтом в разрядку – «Федерация народов России»? или много разных надписей, среди которых одна в ряду других – «Московская республика», если только не «Московское царство»? Как сложатся политические отношения государств и народов Европы в близком будущем, какое место займут среди них Россия и русские, всё это – вопросы, на которые каждый затруднится дать решительный ответ…».

«„В течение десятилетия Бальмонт нераздельно царил над русской поэзией“, – писал я в 1906 г. Уже тогда мне пришлось выразить эту мысль в прошлом времени: „царил“, а не „царит“. Рядом, в той же статье, откуда взяты эти слова, мне пришлось говорить о „бесспорном падении“ Бальмонта, о том, что его новые стихи (т. е. середины 900-х годов) „поэтически бессодержательны, вялы по изложению, бесцветны по стиху“, что в его последних книгах („Литургия красоты“, „Злые чары“, „Жар-птица“) есть все, что угодно, „нет лишь одного – поэзии“…».

«Понятия „пролетарская культура“, „пролетарская поэзия“ уже вызвали – что естественно – обширную, сравнительно, литературу. Сделано немало попыток так или иначе разобраться в вопросе. Тем не менее он все еще остается достаточно темным. Пишущему эти строки лично пришлось слышать от видных представителей нашей пролетарской поэзии, что им самим это последнее понятие „далеко не ясно“…».

«„Герой“ „Божественной Комедии“ – сам Данте. Однако в несчетных книгах, написанных об этой эпопее Средневековья, именно о ее главном герое обычно и не говорится. То есть о Данте Алигьери сказано очень много, но – как об авторе, как о поэте, о политическом деятеле, о человеке, жившем там-то и тогда-то, а не как о герое поэмы. Между тем в „Божественной Комедии“ Данте – то же, что Ахилл в „Илиаде“, что Эней в „Энеиде“, что Вертер в „Страданиях“, что Евгений в „Онегине“, что „я“ в „Подростке“. Есть ли в Ахилле Гомер, мы не знаем; в Энее явно проступает и сам Вергилий; Вертер – часть Гете, как Евгений Онегин – часть Пушкина; а „подросток“, хотя в повести он – „я“ (как в „Божественной Комедии“ Данте тоже – „я“), – лишь в малой степени Достоевский.

«Два обвинения чаще всего слышат поэты от своих критиков. „Банально! избито! старо!“ – говорят одни. „Слишком изысканно! слишком исхищренно! вымученно!“ – кричат другие. Как отыскать средний путь между этой Сциллой и Харибдой, избежать повторения старого и не смутить читателя излишними новшествами речи и образов?..».

«Аналогия, старая как сама мысль, сравнивает все явления на земле с человеческой жизнью. Все земное, как человек, родится, переживает юность, зрелый возраст, старится, умирает. Так возникают и изживают себя государства, народы, нации; так создаются, крепнут, дряхлеют и исчезают различные явления в экономической и духовной жизни человечества. Та же аналогия верна и по отношению к литературным школам: все они являются на свет в силу исторических условий, отвечая определенным потребностям жизни, выражая собою определенный склад отношений в обществе, и все должны умереть своей смертью после того, как эти условия и эти отношения изменятся…».

«От исследования, подписанного именем В. Жирмунского, можно требовать многого. Что вообще должно было бы признать хорошей работой, может не удовлетворить, если это – труд В. Жирмунского. Его новая книга о рифме даст много читателю, интересующемуся вопросами поэтики и стихологии, но специально вопросами рифмы не занимавшемуся. Специалист, напротив, останется несколько разочарован, найдя в книге все то, что он знал и без нее, и найдя не слишком много такого, что составляет новый вклад в науку. Помимо того, специалист принужден будет отметить в книге некоторые, не совсем маловажные, пробелы и некоторые, достаточно явные, недоразумения…».

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

Русская фантастическая проза Серебряного века все еще остается terra incognita — белым пятном на литературной карте. Немало замечательных произведений как видных, так и менее именитых авторов до сих пор похоронены на страницах книг и журналов конца XIX — первых десятилетий XX столетия. Зачастую они неизвестны даже специалистам, не говоря уже о широком круге читателей. Этот богатейший и интереснейший пласт литературы Серебряного века по-прежнему пребывает в незаслуженном забвении. Антология «Фантастика Серебряного века» призвана восполнить создавшийся пробел.

В сборник вошли наиболее популярные стихотворения русского поэта.